Семь Битв Альдудагги

Битва первая: Разрушительное Рождение Дагона.

То были дни Хоаги Великого, рождённого в сапоге... [Уже давно] два колокола [Козла Всесоздателя] отзвенели своё, провозгласив очередной конец дней Сартаала и остального мира, и вот тень Альдуина расползлась подобно огню по ковру на восток, запад, юг и север... [он был] пожирателем эпох. Лишь Пик Хротгар продолжал возвышаться над вихрями, бушующими вокруг драконьего пристанища.

И Альдуин сказал: "Хо ха хо."

Но глядите - по всему Мерету остались ещё семь гор, подобных Хротгару, и вот Король Дьявольских Прыгунов (добрейший демон-прыгун, разумеется, просто их король) перепрыгнул через пустотелый водоворот. Он прискакал к Альдуину (всегда съедающему Нордов первыми) и закричал: "Стой, стой, стой! Подожди! Ещё не настала пора уничтожать мир!"

На что Альдуин взревел и рассмеялся, промолвив: "Король Прыгунов, всякий раз ты подскакиваешь ко мне примерно в это же время (ибо ты один из тех немногих духов, что способны продержаться до последнего моего укуса) и кричишь: "Стой!" - но я никогда не останавливаюсь и не собираюсь на сей раз. Запрыгни на вершину Хротгара и потерпи ещё немного. Два колокола уже прозвенели: "Дон! Дон!" - и это означает, что кальпа сменилась."

Король Демонов-Прыгунов знал, что это правда, но тем не менее возразил: "Постой, первый и последний из духов, смена кальпы пришла слишком рано, и я смогу это подтвердить! Гляди вон туда, на вершину Красной Горы. Видишь, как Жадина машет руками?"

Альдуин проглотил ещё часть Мерета (разрушив Ньорвелу и Графство Тид) и посмотрел туда. Жадина действительно размахивал руками, будто бы в попытке остановить пожирающего время дракона. Альдуин сердито фыркнул (при этом несколько ферм прыснули из его носа, но он поймал их своим языком, ибо он пожирает всё) и ответил: "И Жадина всегда в это же время так же машет руками, пытаясь остановить меня, прямо как ты. Похоже на то, что вы оба сговорились, чтобы задержать меня. Это так? А тем временем какой-то другой низший дух прячет кусочки мира? И оттого каждое кальпа-пиршество длится чуть дольше, чем в прошлый раз?"

И всмотрелся Альдуин в глаза Жадины (вдалеке) и Короля Демонов-Прыгунов (рядом), на каждого из них одним из своих глаз, и понял, что был прав. Оба духа в страхе сглотнули и были раскрыты.

"Вот дерьмо!" - воскликнул Жадина, - "Он знает о моей сделке с Королём Прыгунов, мне лучше спрятаться под своей горой!" - но он подумал и сказал это чересчур быстро и, не размышляя, залез под гору, хотя её подножие уже было съедено, так что она существовала не полностью. (Так Жадина оказался заперт одновременно внутри и снаружи кальпы.)

"Вот дерьмо!" - воскликнул Король Демонов-Прыгунов, - "Ты раскусил нас, Пожиратель Мира! Да, сразу после звука двух колоколов Козла Всесоздателя мы с Жадиной и наши слуги начинаем откладывать кусочки и частички мира, чтобы ты всё не съел. И затем, когда мир вновь появляется, мы распихиваем эти куски по местам, и именно поэтому тебе приходится пожирать всякий раз всё больше и больше. Но это не моя идея! Это Жадина настолько тебя ненавидит, что придумал поймать тебя в одной кальпе, чтобы мир стал бы слишком большим для тебя, и твой живот взорвался бы, и тогда миру больше не пришлось бы погибать!"

Альдуин (желудок которого болел, так как был чересчур растянут, чего никогда не случалось ранее, и теперь было ясно почему) рассвирепел и выпалил: "Ах ты тупой маленький ублюдок, да ты хоть понимаешь, что СЛУЧИЛОСЬ бы, если бы это произошло - моя смерть и невозможность пожирания, кальпа, оставленная течь вечность? Да что я вообще спрашиваю какого-то мелкого низшего духа, который только и умеет что прыгать? Ведь это на Жадину я должен быть по-настоящему зол!"

И увидел Король Демонов-Прыгунов, что это его шанс выбраться сухим из воды, но закивал при этом слишком энергично, повторяя "Да, да, да! Да!" И понял дракон, что если смилостивится над этим маленьким демоном, то это не станет ему уроком. И тогда он проклял Короля Прыгунов, назвав его Дагоном, и сказал:

"Жадина сам себе всё испоганил, спрятавшись в чём-то, чего уже нет, но ты - тебя я проклинаю здесь и сейчас! Я лишаю тебя способности прыгать и прыгать и прыгать и приговариваю тебя к [пустоте], которую ты не сможешь покинуть никогда, кроме редких, отдаленных друг от друга дней, и даже для этого тебе придётся сильно потрудиться. И так будет до тех пор, мой маленький хитрец, пока не уничтожишь ты всё то, что украл из предыдущих кальп, что я бы назвал очень маловероятным!"

Дагон (больше не Король Демонов-Прыгунов) вскричал: "Пожалуйста, нет! Мы украли у тебя так много и затолкали в такие безумные места, что я целую вечность буду добиваться своего прыгательного счастья! Тем более, что я смогу возвращаться в этот мир лишь в редкие, отдаленные друг от друга дни, и даже для этого будут нужны ритуалы! Молю тебя не делать этого, О Ака! Молю тебя сто тысяч и ещё восемь раз!"

И сделал Дагон как и сказал, сто тысяч и восемь раз умоляя Альдуина Пожирателя Мира передумать, и произнеся это половину раз, он зажмурился, чтобы точно иметь это в виду, а произнеся это три четверти раз, он стал кричать, чтоб уж точно, точно, точно иметь это в виду, но когда он закончил умолять и открыл глаза, Альдуина уже не было рядом с вершиной горы, на которой он стоял.

На самом же деле, много раз взглянув на восток, запад, юг и север, и увидев лишь бушующее драконье пристанище вокруг, Дагон понял, что в какой-то момент, пока он зажмурившись умолял Альдуина, тот сожрал его, вершину горы и всё остальное, а громкое чавканье он не услышал из-за того, что кричал слишком громко. И он понял, что весь последний мир был съеден, за исключением украденных частей, и что с началом образования новой кальпы Жадина (никогда подолгу не остававшийся в ловушке) начнёт рассовывать эти части по самым безумным местам, и что сам он никогда больше не сможет прыгать, пока не вернёт всё на свои места.

Также он понял, что имя "Дагон" будет отныне принадлежать не доброму демону-прыгуну, а тому, кто будет разрушать и разрушать и разрушать всякий раз, когда сможет хоть ненадолго вырваться [из своего дома в забвении]...

Битва вторая: О том как Херкель-Дурак стал Умным Человеком.

То были дни Исгрима... [чьё] дыхание отягощали звуки силы...

...[спустя] долгие ночи последние всполохи пожарищ Сартаала успокоились, и снега стали счастливее. [Исгрим] покачал головой и обратился к своим танам и боевым жёнам: "И вот он вновь погребён, кто теперь вспомнит его здания и памятники - фонтан голосов и дом из бивней, где Ярл Язык был исторгнут из утробы матери, выкрикивая проклятья, что известны лишь взрослым? Кто остановит снега?" (Ибо никто не в силах остановить снега.)

И тогда Войско отправилось на восток, затем на север и вновь на восток - в долгий путь - и когда они проходили через (первый) Хрол'Дан, в голову Херкеля Щитоеда пришла мысль. "Повелитель, у меня есть мысль, как можно сохранить память о Сартаале и его величии не только в песнях. Устроит ли тебя, если, хоть мы никогда и не сможем восстановить его, любой норд мог бы немного помолиться, чтобы боги раскрыли всё былое величие города?"

Херкель никогда не был Умным Человеком, и Исгрим косо на него глянул. Сказанное Херкелем казалось просто волшебной болтовнёй, но иногда идеи вырастают там, где не было почвы для них. (Этот дар Кин называют [вдохновением].)

Наконец, Исгрим сказал: "Ты можешь говорить, Херкель, а мы станем слушать."

И вот все защитники-таны и боевые жёны смотрели на Херкеля, ибо все они желали вновь узреть Сартаал в былом величии, даже если бы это была лишь иллюзия, вызванная молитвой. Тогда Херкель начал:

"Что ж, Сартаал разрушен основательно, эльфы постарались на славу!" (тут все присутствующие произнесли привычные проклятия.) "И несмотря на то, что я извергал из своего живота древние щиты подобно крутящимся дискам, чем убил первую их шеренгу, а Эриксдоттер станцевала свой танец завесы сосулек, чем убила их вторую шеренгу, а Брога пукнул как гора, чем убил третью и четвёртую шеренги (было смешно), а Вьевака выкинул удачное число на рунных костях, чем убил шестую шеренгу, а Хальор... [здесь Херкель перечисляет поступки всех "шести сотен с чем-то" присутствующих нордских воинов]... и даже после того, как вы, мой король, уложили пятитысячную шеренгу своим Олендрангом, эльфы всё продолжали наступать! И, да, мы всё-таки проиграли, и это поражение стоило нам дражайшего из городов, и именно поэтому мы сейчас морозим задницы в этом долгом походе..."

К этому времени Херкель Щитоед говорил так долго, что ему пришлось остановиться. Было [удивительно], что он мог говорить настолько долго на таком морозе, но его живот горел [от перечисления всех этих деяний], и ему почти удалось завершить свою мысль. Но поглядите! Все остальные Норды замёрзли насмерть, пока он говорил. (Вот почему теперь не считается невежливым перебивать, если замёрз.)

"Вот дерьмо!" - воскликнул Херкель, - "Я говорил так долго, что убил всех своих соратников и даже своего короля! [Они были] связаны клятвой выслушать меня, и теперь уж воистину завершилось разрушение Сартаала! Каким же дураком я был, когда возомнил себя Умным Человеком со своей волшебной болтовнёй! Вот к чему приводят долгие разговоры!"

И тут, разумеется, явился Дагон (заслышавший своё имя), и рассмеялся этот старый Властитель Беспорядка, и сказал: "Какой же ты невообразимый му**к, Херкель Щитоед! Смотри, ты сделал то, что не удалось целым легионам эльфов, то есть полностью уничтожил Войско Седовласого Короля Исгрима!"

И зарыдал Херкель, и взмолился перед Лордом Дагоном: "О Повелитель Огненных Бурь и Воющих Ветров, О Исполинский Принц Всего Вредоносного, О Дагон Порочный, Что... э, постой-ка! Как ты здесь вообще оказался? Сегодня не один из дней твоего призыва!"

И рассмеялся Дагон вновь со словами: "Ну ещё бы, Херкель, просто всего этого кровопролития и пожара в Сартаале мне было достаточно [чтоб пронзить покров Обливиона]! Нашёптывание в эльфийские уши сделало своё дело!"

Тут Херкель Щитоед косо посмотрел на Дагона и сказал: "Постой, так это ты был тем, кто наслал орду эльфов, которые не остановились даже когда пять тысяч их шеренг были сметены?" На что Дагон отвечал: "Ну конечно! Хотя это было несложно, ведь они и так вас ненавидели, но да, да, это я разжёг огонь их мрачных мыслей, что лишь сейчас начал затухать! Что ж, а сейчас я удаляюсь наслаждаться заслуженным отдыхом! Кто знает, как скоро Альдуин заметит, что я вновь сбежал из его ловушки?"

Но пока Дагон произносил всё это, Херкель оторвал [молот] Олендранг от оледеневшего пояса Исгрима. И вот, вновь полон гнева, он ударил Властелина Беспорядка по макушке. Дагон с громким шлепком упал без сознания прямо в снег. Херкель собирался было вышибить дьвольские мозги, но тут подумал: "Минутку! Убийство королей [пустоты] никогда не длится вечно, и я даже не уверен, что Олендранг способен на что-то большее, чем просто вырубить его! Ох, как же зол будет Дагон, когда очнётся, он наверняка разрушит ещё больше! Надо бы найти выход из этой передряги! Что же мне, такому дураку, как показали последние события, делать теперь?"

Тогда у Херкеля появилась идея, и он начал перетаскивать окоченевшие тела короля и соратников обратно к руинам Сартаала - на запад, затем на юг и вновь на запад. Ему пришлось переносить их по двое, ведь были они твёрдыми словно лёд, и их нельзя было согнуть для удобства перемещения, и поэтому всякий раз, возвращаясь за очередной парой, Херкель поднимал Олендранг и вновь укладывал Дагона спать. Наконец, после всех этих трудов (три сотни с чем-то ходок до Сартаала), Херкель подтащил Дагона к руинам. Дагон всё ещё спал без задних ног, так что у Херкеля было время завершить свой план.

Он помолился дракону времени Альдуину, который был величайшим врагом людей, ибо он пожирал мир всякий раз, когда пробуждался. Но Херкель знал, что Дагон был заклятым врагом дракона, что он и вложил в свою молитву: "Могучий пожиратель времени, я Херкель-Дурак, и я действительно дурак. Но я храбро сражался за Сартаал, что лежит теперь перед моими ногами, как и тот, кто ответственен за его разрушение. Я не прошу твоего пробуждения, Альдуин, ибо оно бы разрушило ещё больше, чем может разрушить Дагон (что довольно много, учитывая, что я продолжаю бить его по голове)! И не прошу я тебя возродить моих соратников и короля, ибо это в компетенции брата твоего, да и даже я не настолько глуп, чтобы просить всего этого! И не прошу я, чтоб ты повернул время вспять, ибо это против воли всех богов! Прошу лишь о небольшой помощи, хотя...." (И он продолжал свою молитву.)

И очнулся Дагон со страшной головной болью, и бросил взгляд на Сартаал, и смотрите! Он вовсе не был уничтожен! Там были все его здания и памятники, фонтан голосов и дом из бивней Ярла Языка! И перед ним выстроилось всё Войско Седовласого Исгрима, готовое к войне!

"Вот дерьмо!" - воскликнул Дагон, тряся своей больной, больной головой, - "Я пришёл слишком рано, разрушение Сартаала ещё не произошло, ибо вижу я армию Короля Исгрима, которая ожидает атаки эльфов, посланных мной. О чём я только думал, приходя сюда до того, как покров был прорван? Даже законы хитрости не помогут мне, если я и впрямь сделал это!"

И тогда исчез Дагон в свою тюрьму [в пустоте]. И с ним исчезло очарование старого Сартаала, ибо оно было лишь следствием молитвы Херкеля-Дурака, что стоял среди замёрзших воинов, выстроенных будто бы к бою. Его план сработал, хотя это и не слишком утешило его, и он попрощался со своими соратниками и с королём. И пока снег навечно засыпал Сартаал, Херкель взбирался по ступеням на Пик Хротгар, где он, наконец, стал Умным Человеком.

(Вот почему иногда при достаточном старании, помолившись, вы всё ещё можете увидеть Сартаал во всей своей красе там, где осталась лишь память о нём.)

Битва третья: Снежный Кит и Грязептица

То были дни Реддоттер, что превзошла своего отца в кусании щитов...

[И вот однажды] случилась странная вещь: Альдуину Пожирателю Мира, что спит между [кальпами], привиделся тревожный сон, из-за чего он ненадолго пробудился, хоть и недостаточно, чтобы принести разрушения, и, сомкнув тяжёлые веки, вернулся к [вековой спячке]. Но прежде он лишь чуть-чуть зевнул, чего он никогда не делал. И так появился Участок Земли, На Котором Не Лежит Снег.

Это место нельзя найти ни на одной из карт Скайрима, и это не из-за того, что мы, норды, никчёмные картографы (мы, в конце концов, обогнули Мыс Слёз и отметили проходы, которые и по сей день используются даже Дьяволами с востока)... просто, понимаете, это то, чего быть не должно - маленькое разрушение мира, которое скорее икота, чем что-то намеренное - и вот Участок Земли перемещался с места на место, что доставляло всякие проблемы (каждый знает эту историю) до тех пор, пока Фьорк Борода-до-Пят, что с Горловой Горы, не применил [заклинание голоса], чтобы эти скачки переместились в основном на запад.

(Что до сих пор донимает фермеров Ричмена, ха ха ха.)

Так или иначе, спустя многие годы, как это обычно и происходит, когда какие-то животные решают, что в каком-то определённом месте им живётся лучше, чем в других, некоторые из них выбрали Участок Земли, и были это птицы. (Кто их, птиц, поймёт?) Мы не знаем, откуда они прилетели, но они таки прилетели и всегда, всегда умудрялись отыскать Участок Земли и наделать в нём свои дома, зарываясь глубоко в мягкую землю, чтобы свить там гнёзда... (Знаю, это необычное для птиц поведение, но кто их, птиц, разберёт?) [Всё это лишь] для того, чтобы вновь улетать оттуда, когда Участок Земли исчезал, и отправиться искать его в очередной раз. (Вот почему, когда грязептица летит на север, вы поворачиваете на юг.)

И вот однажды произошла одна из Глупейших Вещей, Когда-Либо Случавшихся: Участок Земли оказался в небе! (Никто не помнит, где точно, но это произошло.) И грязептицы всё равно добрались до него, и начали копать свои гнёзда глубоко в парящей земле - только лишь чтобы в недоумении выпасть оттуда, вновь взлететь на Участок Земли и [начать всё сначала]. Довольно скоро они обнаружили, что у них просто не получится свить гнёзда (кто-то может подумать, как нечто вовсе бессмысленное - например большой кусок земли в небе - может быть признано бессмысленным даже безмозглыми животными, но всё именно так) и тогда они начали чирикать, слившись в одном ужасном невыносимом плаче.

И, конечно же, они привлекли внимание снежных китов.

Снежные киты обитали в Скайриме ещё со времён [возвращения людей] и жили они на вершинах высочайших гор, напевая волшебные мелодии, прыгая с пиков в облака и обратно, с торжественным гудением разбрасывая снег-счастье из своих дыхал. Когда-то мы охотились на них - храбрейшие из скалолазов бросали вызов скалам и ледникам, неся с собой верёвку и копьё с крюком. Из них - из этих китов - получали много мяса, а также ворвань и амбру, чтобы изготавливать краску и духи для наших женщин. Первым из охотников не везло; потоки снег-счастья [испущенные китами наверху] стекали с облаков и одурачивали людей. Они заливались смехом словно младенцы, а некоторых настолько разбирало, что они шумно скатывались обратно вниз - отчего хохот только усиливался - или же начинали хлопать друг друга по спине и крепко по-мужски обниматься, выражая свои товарищеские чувства; по сути, снег-счастье ударял им в голову, и они попросту забывали, зачем пришли сюда. В конце концов, Хаггерт Измятый До Неузнаваемости, один из наших Умных Людей, сделал так, чтобы охотники периодически били друг друга ни с того ни с сего, или отпускали непристойности в адрес жён, матерей и не подающих надежд сыновей, или же прятали обувь товарищей, а также чтобы они покрывали хреном края своих щитов, чтобы, кусая их, не обращать внимания на всякое счастье в своём горящем носу и давящейся глотке. Но не помогло это им, ибо [любые попытки вызвать злобу не были препятствием] мощи снежных китов, чей порошок неминуемо превращал наших охотников в смеющихся детей, которые видели себя такими в боевой оснастке и оттого заходились ещё больше.

Мы сделали выводы и оставили снежных китов в покое.

А вот грязептицы своим беспокойным горем, своими трелями и чик-чик-чик, привлекли внимание кучи снежных китов с горных вершин, которые захотели поглядеть, чем вызван шум. Они были удивлены не меньше, чем кто-либо другой, увидев висящий в небе кусок земли и измазанных птиц, безумно кружащих вокруг него в истерическом отчаянии.

"Вот дерьмо!" - воскликнул один из них, - "Никогда не видел ничего более глупого!" И все киты прогудели то же самое друг другу, а некоторые из них, преисполненные жалости, выпустили огромные зефиры счастья в грязептиц, чтобы избавить их от траура. Но как Участок Земли был заколдован от снега, так и птицы унаследовали такую же невосприимчивость. Пернатый хрип не стихал.

Один снежный кит, молодой самец с совсем свежими пятнами, прыгнул с вершины на облако и обратно, крутясь, чтобы обоими глазами рассмотреть весь этот жуткий беспорядок. И фыркнул он со словами: "Зрелище это, братья мои, есть не что иное, как зловредный труд Дагона."

Тогда одна из грязептиц, молодая самочка, услышала это заявление, прекратила свои ужасные стенания и, подлетев к огромному глазу кита, молвила: "Причём тут Лорд Смятения и Подлости, известный всем и каждому как испоганивающий всё кругом, чьим козням подвержены даже сыны и дочери Тавы?" (Тава - это птичье божество, ни больше ни меньше.) Но кит плюхнулся в покрытую льдом пропасть, не обращая на неё внимания. Однако, поскольку лёд твёрже снега, его широкий хвост торчал снаружи на секунду дольше чем обычно, и грязептица, не добившаяся ответа, нырнула вслед и уцепилась клювом за хвост. Вот так она проследовала за ним в [Обливион].

Умные Люди говорят, что царства [Обливиона] многочисленны, хотя некоторые и [ограничивают] их число шестнадцатью. И никому не счесть бесчисленные пути из одного в другое, ибо они изменяются и зачастую столь же непостоянны, как и природа демонов, что населяют их и правят ими. Так или иначе, существует берег Хладной Гавани - область Молаг Бала - и большинство морозных тварей соприкасались с ней или хоть раз бывали здесь, хоть бы даже и в кошмарах - и это вкупе с волей богов объясняет то, что снежный кит проложил себе путь сквозь пустоту, что лежит за гранью мира реального, и что грязептица позади него изо всех сил сжимала клюв, зажмурив глаза, чтобы не видеть окружающее её зло.

[И таким образом] молодой самец добрался до ледяной обители Короля Насилия, расколов фонтан во дворе самого Бала и вдребезги разбив развратные ледяные скульптуры, венчавшие его в хладнейшей из страстей. И прежде чем солдаты сумели [собраться для защиты от] снежного кита, звонкий гул наполнил двор, окутав его туманом радости, который рассмешил их всех так, что было омерзительно слушать. И под этот звук Молаг Бал изволил подняться со своего трона и выйти во двор, чтобы лично узреть дерзость кита северных облаков. "Ну и какого *** тебе нужно?" - спросил он.

Кит взглянул на Принца и поклонился, как научили его старые самки, после чего заговорил: "Могучий Лев Вечера, Грубый и Низменный, Властитель Хладной Гавани со времён поражения Лига, Растлитель Людских Сердец, я пришёл..." - но был прерван чириканьем и непрекращающейся тирадой своей пассажирки, что слезла с его хвоста и подлетела прямо к лицу Принца. Яростная ругань грязептицы [была так гнусна и непристойна], что даже не описать словами, но сказала она примерно следующее: "Один из твоего **** рода случайно **** наш Участок Земли - единственное **** место, где мои сородичи могут вить **** гнёзда - а поскольку он летает в **** небе, это **** невозможно, понимаешь, и мы не сможем в этот раз отложить свои **** яйца из-за этого чудовищного **** бедствия, и нам остаётся только выть и, ****, выть, **** ты этакий!"

На что снежный кит лишь поддакнул, добавив лишь: "Что, разумеется, всем нам уже чертовски надоело."

Король Насилия помолчал. Уже целую вечность никто не обращался к нему подобным образом, и этого уж точно никогда не делала птица. Бал подумал секунду и наконец, пожав плечами, нахмурился: "Ну, во-первых, что **** за Участок Земли?"

И тогда снежный кит и грязептица по очереди рассказали всю историю в подробностях, и понял Молаг Бал во всей своей проницательности, что это и вправду работа Мехруна Дагона, его брата бритв, ибо из всех Принцев лишь он мог осмелиться нарушить сон дракона-пожирателя Альдуина. Но хоть правители [Обливиона] и не заботятся о верности друг другу, Бал не видел своей выгоды в нарушении планов своего брата, о чём и поведал своим гостям, пригрозив ещё ужасным наказанием, если они тотчас же не вернутся, откуда пришли, и не перестанут раздражать его. Но грязептице и этого было мало и она начала (помните, какие они безмозглые?) яростно клевать Принца прямо в голову, осыпая его и весь род его упрёками за все причинённые беды.

Возможно, снежный кит по ошибке принял глупость за храбрость, или, возможно, он был восхищён тем, что грязептица пробралась непрошеной в царство проклятых, или же и то и другое вместе с крупинкой нежности, которую все летающие существа испытывают друг к другу, но в тот момент снежный кит понял, что любит эту сквернословящую, нечистую, безрассудную грязептицу всем своим немалым сердцем. И прежде чем Король Насилия прихлопнул бы её насмерть, он вновь осыпал весь двор порошком счастья в надежде обезоружить Молаг Бала блаженством, чтобы они двое смогли сбежать.

"Хо хо хо," - проревел Молаг Бал, улыбаясь, хотя ни то, ни другое не было следствием удовольствия. Его вид стал настолько свирепым, что даже грязептица перестала долбить его голову и в порыве внезапного страха скрылась за тушей снежного кита. Принц Хладной Гавани произнёс: "Неужто ты, глупый маленький снежный кит, не знаешь, что не может быть для меня никакой радости? Что давным-давно я отказался от таких вещей, чтобы усилить свою злобу? И хоть я и различаю любовь между двумя непохожими созданиями, я защищён от удовольствий и..."

"Стоп-стоп-стоп," - перебила грязептица, - "Что ещё за любовь между непохожими созданиями?" И если бы снежный кит мог краснеть, [тем бы] он сейчас и занимался. Даже Молаг Бал опешил, ибо он всем сердцем был убеждён, что любая дева, следующая за мужчиной в преисподнюю, может делать это лишь по любви. В свою очередь, грязептица покинула своё укрытие и снова подлетела к лицу демонического принца.

"Хм?" - выговорил он, моргая, - "Так вы двое не вместе?"

"Я ГРЯЗЕПТИЦА, умник," - отвечала она, - "А он - **** СНЕЖНЫЙ КИТ, ясно? Дело не в какой-то любви, а в том, что мы не можем отложить яйца в летающий кусок земли, и в том, что твой братец - полнейший ****, которому следует вернуть всё в норму. Иначе..."

На это Король Насилия лишь приподнял пышную бровь.

Снежный кит [с серьёзным видом] прокашлялся. "А иначе..." - начал он неуверенно, - "...иначе я соберу всех своих сородичей," - тут он осмелел, - "Всех, до последней новорожденной, со всех вершин Скайрима и окружающих их облаков, с каждого заснеженного клочка в мире, и мы покинем этот мир. Навсегда."

Это смутило Молаг Бала, Принца Беспорядка, чья ненависть подобно мехам раздувала огонь в его животе, и кто уже давно держал жажду удовольствия под замком. Даже грязептица отвернулась от него, чтобы посмотреть на кита, ведь она тоже попросту ничего не поняла.

Бал проговорил: "А меня-то это как касается?"

В это время солдаты Принца Хладной Гавани совладали с приступами смеха, снова подняли свои пики и, вспомнив о своём назначении и о своей подлости, окружили фонтан, из которого явился кит. Но дыхало кита было пустым, что делало его беззащитным перед подступающими солдатами, и, видимо, это можно было прочесть в его глазах, так как Молаг Бал зловеще заулыбался, а грязептица судорожно сглотнула.

"Это касается и тебя," - отвечал кит, - "Могучий Лев Вечера, Грубый и Низменный, Властитель Хладной Гавани со времён поражения Лига, Растлитель Людских Сердец... это касается тебя, ведь мой род приносит радость жителям верхнего мира, которые пока не отказались от неё, чтобы усилить свою злобу, и которые приветствуют любовь, счастье и хорошее настроение... столь же сильно, сколь сильно они боятся гибели, цвета предательства или же встречи с демонами. Последние - лишь орудия [Обливиона] - твоя плоть и кровь, и лишь только из-за радости эти приспособления сомнительного назначения приносят тебе какое-то удовлетворение, ибо были бы они ничем при встрече с теми, кто не знает ничего кроме отчаяния. Это касается тебя, Лорд Бал, ибо как сможешь ты растлевать сердца людей, коли они уже пусты?"

И с этими словами снежный кит нырнул обратно в фонтан, из которого пришёл, но его широкий хвост торчал снаружи на секунду дольше чем обычно, и грязептица, нырнула вслед и уцепилась клювом за хвост.

Когда они вернулись в Скайрим, вырвавшись из снежной шапки, снежного кита и грязептицу встретила лишь тишина. Родичи ушли оттуда - оба их рода - и с ними ушло китовье гудение и какофония птичьего плача. Но птица почуяла напряжение Участка Земли, и почуяла она его к югу, внизу, и поняла, что вещи более или менее пришли в норму. Она отпустила хвост кита и подлетела к его глазу. "Сработало," - сказала она, - "Бал убедил своего брата Дагона. Я чувствую это в своей груди."

"Пожалуй," - отвечал кит, - "А я слышу, как мои родичи скачут меж горных вершин в синеве неба." Возможно, она поняла, что снежный кит скоро покинет её навсегда и присоединится к своему роду, или, возможно, она был восхищёна храбростью кита, которая была непохожа на её собственную, но была столь же сильной, или же и то и другое вместе с крупинкой нежности, которую все летающие существа испытывают друг к другу, но в тот момент грязептица поняла, что любит этого величественного, неуклюжего, нелепого снежного кита всем своим малюсеньким сердечком.

"Там, где я живу, не лежит снег," - сказала она почти неслышно. На что кит кивнул и прибавил: "И, разумеется, нельзя забывать разницу в размерах." Тогда они улыбнулись и разлетелись в разные стороны, и были тепло приняты своими сородичами, воспевшими их в песнях.

(Вот почему, когда грязептица летит на север, вы останавливаетесь... и смотрите в небо прежде чем повернуть на юг. Иногда, если вам повезёт, вы можете заметить его, кита северных облаков, ищущего её, любимицу Тавы - божества, которое мы иногда нехотя признаём.)

Битва четвёртая: Грошовая Зима...Снова

(фрагмент)

То были дни Ребек Рыжей, капитанши корабля "Удар Гвоздя", чьи Мужья-Разбойники были [давно любимы] Верховным Королём Исгримом [Береголомом] и всеми Сыновьями и Дочерьми Кин...[и была их слава столь велика, что] сам мрачнобородый Шор вкрикнул свою искру обратно в некоторых павших при Осаде Сартаала [со своего Стула Из Десяти Бивней (?)], что в далёком Свонгарде.

И были Возвратившиеся подобны пеплу [и ослаблены] перед Ветрами в то время, [так что им] были даны особые доспехи для создания былого образа, и носили они накладные бороды, сшитые [Боевыми Жёнами (неуказанного) Клана], ибо их собственные были сорваны вьюгой Грошовой Зимы, сотканной Дураком Нового Крета, чьи голосовые связки были взрезаны его Умностью за злоупотребление погодной магией, [и чьи] шейные ошмётки стали забавой для детей Ребек Рыжей...[текст утерян]...и всё же восемь Возвратившихся проживали свой [Шанс Снова(?)] так хорошо, как только могли; и проявляли они мужество, не упоминая о своей пепельной природе, а будучи подобающе благодарными... [ибо] в те дни, [в ту кальпу,] небеса Края наводнили драконы, и столь многие их соседи пострадали от Сожжения, но [не были] Возвращены за свою славу.

Трое богов-под-масками подошли к покрытому льдами побережью владений Ребек, надев наряды и плоть Серобородых, чтобы узреть этих пепельных нордских воителей. Первый из них был высок и длиннорук, и бока его не могли полностью скрыть светлую чешуйчатую шкуру его небесного происхождения. Это был Ака-Таск - нездешний дух (ага) Тотемных Войн, который по большей части известен в языке Людей лишь как брат-противник Шора - и он произнёс: "Поглядите на это, друзья: как Север обезумел и бьёт, и бьёт в Барабан Судьбы, отца которого они по глупости называют своим Всесоздателем."

Второй был весь закутан в меха, и был он настолько грузным, что походил скорее на тех мохнатых сороконожек, что пасутся в Орочьих Племенах, чем на настоящего Седобородого... [он носил столько мехов], так как не захотел избавляться от своей второй пары боевых рук даже по такому случаю (к тому же, он попросту замёрз), да и [от рогов своих он не отказался, несмотря] на [текст утерян] советы своих спутников... лишь известный своей немерянной упитанностью и чудной формой Лось Весёлое Бельмо (Седобородый Олень - или вы думали, что животные не могут стать Горловыми Людьми?) был его надеждой на оправдание в случае встречи с танами-защитниками ледяных прибрежных земель Ребек Рыжей. И сказал Дагон: "Да всем *****! Я тут ЗАМЕРЗАЮ, и из всего этого не извлечь никакого урока, полезного мне. Ака, хоть моё изгнание в кромешной тьме тоже не подарок, отправь меня обратно [в забвение], если ты притащил нас сюда только затем, чтоб оплакать [Серебряный(?) Конвент]. Опять."

Третий же был похож на карстаагца, был он [огромен] и окутан тучами с несчётным количеством жёлтых зубов... [он] был Альдуином, Пожирателем Мира, и он изрёк лишь: "Хо ха хо."

"Здесь ты ничего не сожрёшь, аспект Альд," - сказал Ака-Таск, почувствовав назревающие проблемы, - "Не забывай, что ты сорвал с меня Небеса."

"Наплевать," - ответил Альдуин, - "Ты говоришь о Нудных Законах, которые меня не связывают, пока ты поддерживаешь наше родство. Ты меня разбудил. У звука колокола есть последствия. И раз уж Дагон здесь, он мне сейчас же расскажет, куда спрятал все лишние части Мира, что он собрал за долгую вечность этих лососевых прыжков, что он зовёт своим существованием."

"Я тебе не лосось!" - вскричал Дагон, - "Просто я умнее вас обоих. И если что-то позволяет мне обрести связь с необъяснимым океаном, я пойду на любые уловки, хоть на красные. Ведь океан, в конце концов, не даст нам ответов, которые мы сможем воспринять. Ну давай же, заставь меня, здоровяк!"

До сего момента мы не упоминали, [что] один скучающий норд всё это время их слушал - Жалкий Муж Ребек по имени Корл-йкорл, чей клан был разбит под Сартаалом - который из-за нерешительности был не в числе Возвратившихся, а в числе Убегавших. (Разумеется, все Убежавшие При Разгроме были записаны. Некоторые вещи никогда не покидают нашей памяти, даже если долгие мысли об одном и том же чреваты замерзанием думалки. Впрочем, ладно.)

Большинство Жалких сами принимают своё положение. Это те Норды, кто по разным уважительным причинам (полоумные Орки, непредвиденные морозы, постыдные-но-покладистые связи с Кланом Боргас, когда Вулфхарт с Рёвом пронёс их мимо Подземного Мира прямо в [Ад])...они взяли себе новых Жён или Мужей по старым обычаям Мары, Служанки Кин, чья жалость исключительна и безгранична.

Корл-йкорла пощадили из-за [не имеет значения], но он так и не смог привыкнуть к своему 'оберегающему кольцу', полученному от Ребек Рыжей (хотя уже должен был), и оттого он порой бродил по её владениям своей нелепой походкой, раздумывая над своими [мечтами-об-оттепели (?)]. Однако в тот день его блуждания были прерваны, и Корл-йкорл наблюдал за тем, как три Силы [Окружающего] спорили, переругивались и жаловались по поводу своих дел, что приводило его в ярость. У нас, Нордов, всегда были проблемы с этой божественной болтовнёй. Мы, по большей части, виним большую часть этой болтовни в большей части своих бед.

И тогда Корл-йкорл подал голос: "Прочь с холма, все вы трое; [ваше вмешательство] всегда приносит лишь неудобства, и вам это прекрасно известно. Кто дал вам право смотреть на земли Ребек Рыжей со своими замыслами, в которых вы ещё не определились меж собой?" При этом, как и другие Норды в своей готовности разобраться с проблемой, он взмахнул оружием - истинно нордский жест, говорящий: "На самом деле, мне не так уж важен твой ответ."

Альдуин произнёс: "Ого, неплохо. Драка. Наконец-то."

Ака-Таск выпрямился, удивившись, насколько легко их маскировка была [разоблачена], и намеренно вздохнул, выпустив [драконий огонь] в попытке испугать смертного перед собой. Но, как уже было сказано, в те дни драконы рассекали небеса, и поэтому такой вид страха, даже будучи немного божественной природы, не сработал на Корл-йкорле. "Постой," - сказал Ака, и все вокруг почувствовали его хватку на Времени, - "Мы пришли лишь чтобы взглянуть на твоих пепельных союзников, павших в почитаемом тобой месте - тех, кого даже Барабанщик посчитал достойными--"

"Ничего подобного," - возразил Дагон, ворочаясь в мехах, - "Вообще непонятно, почему мы пришли, если не считать твоего зова. И раз этот Северянин хочет драки, я соглашусь со Старым Альдом: хорошо." И тогда Князь Смятенья и Подлости сорвал с себя маскировку и взял в каждый свой кулак оружие и головы Верховных Королей.

"Нападай же, жалкий Норд, сейчас я заколочу тебя до смерти черепами твоих древних предков!"

...

(конец фрагмента)

Битва шестая: 911-ая Корова

То [были дни] Анны Кульсдоттер, которая повела своих облачных сестёр в победоносную войну со Сказителем Ломаных Книг...

Мы мало говорим о великанах, а с чужаками и того меньше, ибо история их сокрыта в громких и длинных кличах силы. Дома истории о них доставляют немало хлопот, и потом приходится прибирать все опрокинутые за время рассказа вещи... а уж в чужом доме это [попросту грубо]. Поэтому мы рассказываем о них (ибо мы должны - кто ж не почитает своих предков?) под диском неба или же записываем здесь, на шкурах, ибо такова природа их угрозы. Это [песня] об угрозе великанов и, как в большинстве из них, в ней присутствуют раскрашенные коровы.

[Сперва, впрочем,] давайте расставим по местам две Силы, Дракона и Дагона, ибо Битва эта, в первую очередь, часть Их Истории {фрагмент утерян}... лишь один произошёл в день рождения Короля-Демона. (Нет, мы не собираемся раскрывать этот нехороший день, ибо это опасно, и, да, лишь однажды, ОДНАЖДЫ, давным-давно, нас обманом заставили праздновать его в идиотской суматохе, где мы нарядились в специальные шляпы.)

Дагон, [чего следовало ожидать,] нашёл себе неуёмного женоподобного колдуна с запада, чтоб тот любил его с [верха{?}] и таким образом, тяжёлым-тяжёлым магическим трудом... [лорд-демон] нашёптывал колдуну обещания невообразимых... являясь в обликах и личинах столь малых, что Дракон не мог заметить, что Дагон не полностью находится в [Обливионе], куда был изгнан до начала времён... возможно, радостью (ведь дни рождения ВСЕГДА радостны), заразительность которой стала причиной такому усердию, но в то же время нечестивостью, что возвышало его в глазах грешников, из которых всегда и выходят его последователи (кроме тех случаев, когда они выходят из глупцов).

[И тогда исполненный любви колдун]... {фрагмент утерян}... сплясал безумный танец по правилам магических искусств запада [и] призвал своего инфернального повелителя в этот благоприятный день с помощью безумных и полных любви обрядов, [которые вышли за грань] привычного призывания... вследствие чего Дагон выскочил из черничного пирога.

"Я не думал, что это ВООБЩЕ сработает!" - воскликнул старый Властитель Беспорядка и принялся хвалить мастерство пекаря так выразительно и многословно, что [колдун, которого он выбрал своим фаворитом] начал ревновать прямо как женщины с волчьими головами (ну, вы знаете).

"Пффф," - фыркнул Дагон, - "Я, Лорд Бритв и Красного Напитка, Король Намерений Ужасных, Принц Четырёх Гибелей и Одного Рая, Я, Кто Командует 88 Даэдрическими Легионами... Я только что выскочил из ПИРОГА, припадочная ты гарпия! Это же просто **** какой-то!"

После чего он укусил отвергнутого колдуна в шею и поплясал в крови.

(Вот почему во всех пекарнях нашей деревни при готовке совершается "Вытряхивание Дагона".)

А вот роль Дракона в этой истории куда более незаметна - на самом деле, он присутствовал лишь в страхах маленькой деревенской девочки, что жила на плоскогорье Ньюкреата. Ибо кто ж не боится Альдуина Пожирателя Миров, в особенности из детей, которые всегда думают, что их черёд последний, так как они появились позже всех? (И поскольку дети ПРАВДА особенные, они могут быть правы - возможно, лишь из-за их страхов [эта кальпа] до сих пор живёт, так что мы не будем в этом сомневаться.)

В любом случае, звали её Алесс (отец её любил Юг, Альд Сирод, и слышал рассказы о знаменитой древней Королеве тех мест), и её охватывал страх, что любой день может быть днём пробуждения Дракона, когда он пожрёт всё, что она знает, и поэтому она загорелась желанием [воспрепятствовать этому] во что бы то ни стало. Разумеется, она стала раскрашивать великое множество коров.

И вот почему: великаны пришли из Старой Атморы, сверху через Великие Льды ещё в закатившиеся-за-горизонт мифические времена... и обосновались здесь, в Скайриме, расселившись по горным массивам наших побережий. (Да, это они наши истинные предки - и не верьте своим учёным тёткам из университетов - и, да, мы когда-то были столь же высокими - вот ТАКИМИ высокими - но это другая история)... {фрагмент утерян}... и затем после [Великого Бедствия] [клановые {люди? племена? похоже, имеется в виду человечество в целом, хоть это и спорное утверждение}]... род наш распался... и мы, норды, стали воевать и оттеснили наших сородичей-великанов к самым вершинам [и были мы нехорошим народом многие годы]... [пока всё] не изменилось раз и навсегда. Как только Совет возобновил работу [годы спустя], вещи встали на свои новые места, границы были вновь обозначены и согласованы за кружкой пива, а набеги на земли Мерета отвлекли внимание от старой вражды, и вскоре (ну, не вскоре, но всё равно) великаны стали спускаться обратно с гор. И они были не совсем такими, какими мы, норды, их запомнили, или же мы успели многое забыть, но они больше не разговаривали с нами - они лишь по-своему лениво улыбались, неспешно топали и забирали наши вещи.

Когда мы пытались сражаться с ними, они орали громче, чем Языки с Пика Хротгар, и чересчур смелые фермы превращались в кашу [со всеми цыплятами и так далее {?}]... [и в итоге] мы поняли, что если мы просто будем оставлять великанам вещи, раскрасив их поярче завитушками (они любят завитушки) и поставив вокруг знаки, указывающие на них, они попросту возьмут ЭТИ вещи, и не будут больше ничего трогать, и не придётся сражаться (не то чтобы это можно было назвать сражениями - суть в том, что никто с ними не сражается). Вот так и объясняется традиция Раскрашивания Коров, ибо хоть по их ленивым улыбкам и казалось, что они мухи не обидят (ха!), великаны ели мясо, и в больших количествах. Алесс (ещё не забыли про неё?) подумала: "Я так сильно боюсь, что Дракон может проснуться и сожрать мир В ЛЮБОЙ ДЕНЬ, что разрисую всех коров, которых увижу, чтобы призвать столько великанов, сколько можно, и чтобы они набили старую Чешуйчатую Морду, и набили очень-очень сильно - так сильно, чтобы он вырубился и вновь заснул!" (Алесс слышала, как и вы теперь, что "никто не сражается с великанами" и восприняла это чересчур буквально.)

Она начала со своего стада - крепких четырёх дюжин, [среди которых были] два быка (старый бык стоял в отдельном загоне, доживая свои последние дни - и Алесс взяла с отца слово, что тот не убьёт этого старого быка, ибо она любила его, как все дети любят вещи, кажущиеся другим бесполезными или отжившими своё)... и уже на седьмой корове у Алесс кончилась краска. "Не стоило делать столько завитушек," - вздохнула она. Вот тут-то и появился он, Дагон, одетый в украденную нордскую кожу Умного Человека, пришедший с запада, шагая боком [сквозь реальность].

"Нет," - сказал он через свою великолепную бороду с нанизанными бусинами, - "Ты хорошо справилась. Если бы я был великаном, это были бы очень подходящие для меня коровы. Но зачем раскрашивать так много? [По одной на каждой ферме] было бы достаточно."

Алесс, нахмурившись, посмотрела на Дагона-с-виду-Умного безо всяких подозрений, ибо она была ребёнком, а их учат уважать наших [людей магии]. "Затем, что я ненавижу Дракона," - объяснила она, боясь тут же быть пристыженной. (Не очень-то умно плохо отзываться об Альдуине когда бы то ни было, особенно в присутствии Очень-Очень Умных.) Она поправилась: "Ну, скорее я ненавижу его бояться. Извиняюсь, что до этого сказала, не подумав."

"Хмм," - произнёс Дагон, - "Твой страх не беспочвенен. Пожиратель Времени уже скоро придёт."

"Я ТАК И ЗНАЛА," - закричала Алесс, хватая [разбросанные] вёдра и кисточки и собираясь забрать из дому своих кукол и детские щиты, чтоб продать их и купить побольше краски. "Мне надо идти, господин, я должна ПОБЫСТРЕЕ позвать великанов, и ПОБОЛЬШЕ."

"Дитя," - рассмеялся Дагон, - "С твоими силёнками ты никогда не раскрасишь так много. Но, да, твой план хорош. Побольше великанов и как можно быстрее. Да. Это умно. Пошли со мной. Кин..." - произнеся это Священное имя, демон чуть не подавился, - "...она одолжит мне ветра, чтобы я смог переносить нас с места на место. А Цун..." - и здесь он всё-таки подавился, хрипло закашлявшись, но выдав это за возраст, - "...он ниспошлёт мне мастерские навыки созидания прямо из этера. У тебя будет столько краски, сколько тебе нужно, и скорость, необходимая, чтобы разукрасить каждую корову отсюда до самого Виндхельма."

"Это ТАК здорово!" - воскликнула Алесс, подпрыгнув. Но так много говоря о Богах [и их Небесных Обителях], Дагон вызвал ужасный зуд в своём горле. Он вновь захрипел, и, наконец, согнулся в приступе кашля. Алесс снова нахмурилась, в этот раз в сочувствии, и похлопала его по спине. "Господин, с вами всё в порядке? Я не сомневаюсь в силе вашей магии, но быть может вам лучше отдохнуть? Я бы продала кукол, купила бы краски и, ну, просто быстро бы побежала..."

"Я в порядке, дорогуша," - сказал Дагон, отмахиваясь - слишком грубо - и затем, [поняв, что напугал её,] он взял себя в руки, - "И прости, что испугал тебя. Причиной тому то, что я чувствую приближение смены Эпох и слабею от грозящей смерти Мира."

"Эм," - протянула Алесс, - "Вы всё равно страшный."

"Ну так раскрась всех остальных и пошли уже. Ты смела и достойна, но ты не сможешь бежать так быстро, как нам нужно. Нужно разукрасить коров и привести великанов! Лишь с их мощью мы сможем заставить Дракона отступить и вновь уснуть, и таким образом спасти всё вокруг." И вскоре ступили Дагон с девочкой в ветер [и исчезли].

[Вы] можете назвать Дагона лживым мешком ****, ведь Дракон вовсе не приближался, а продолжал себе спать ещё до... {фрагмент утерян} ...что ещё нескоро. Но Повелитель Бритв всегда ненавидел Север, ибо это здесь он родился (в известной степени), и это здесь он был проклят, так что в этот день - день его рождения - он решил, что уничтожит весь Скайрим и всех населяющих его нордов. И ему в самом деле нужна была эта маленькая девочка, чтобы привести великанов (или его просто забавляла возможность воспользоваться одним из нас, нельзя сказать точно), и поэтому он [сыграл на её страхе] для более злобной цели: он знал, что пришедшая толпа великанов заставит Великого Короля готовиться к войне. А любая война с Древними Отцами нас погубит.

Дагон-в-шкуре-Умного, как и обещал, переносил Алесс от фермы к ферме, наблюдая, как она раскрашивает коров на каждой, и призывая [снежный туман, скрывающий её оживлённый труд], от Ньюкрета до Ганта и до Бормочущих Холмов Графства Ярлмунг, наполняя её вёдра [с помощью молниеносных заклинаний] и даже благословляя каждую корову именем Кин, кашляя всякий раз. На 400 корове его борода непрерывно надрывалась [от кашля]. На 650 корове он перестал произносить имена Богов. А на 700 корове он заметил, что Алесс рисовала завитушки [по-другому], на что та отвечала: "У каждого графства свой знак Смотри Сюды," - и хмуро вопрошала, - "Но вы же знаете об этом, так?"

"О, точно, точно, вот именно," - поправился он, - "Всему виной мой недуг и наша спешная беготня. От них мой разум затуманился. Давай крась!" - на что Алесс улыбнулась, - "Понимаю, я тоже уже устаю. Вот, уже семьсот пятьдесят две! Сколько, думаете, нам ещё понадобится?"

"Нужно как минимум девятьсот десять," - отвечал Дагон, - "Это счастливое число." (Это действительно так.) И затем они вновь исчезли [среди ветра], появившись уже в Виндхельме, оплоте Великого Короля. "Здесь нам лучше управиться побыстрей," - засуетился Дагон.

"Почему?"

"Что почему?"

"Почему нам лучше здесь управиться побыстрей? Ещё быстрей, чем семьсот пятьдесят две коровы за пять часов?"

"Гм," - сказал в ответ Дагон, притворяясь ещё более больным, - "Просто это коровы короля, а у нас нет ни Особого Королевского Разрешения Красить Коров, ни времени объяснять [приближение смены Эпох]. Дракон приходит слишком скоро, чтобы заниматься подобными объяснениями."

И тогда Алесс начала раскрашивать коров [под покровом снежного тумана и в тени Стены Танов], но спросила: "Разве Великий Король и так не знает об этом? Разве у него нет Умных Советников и Колдовских Жён, которые бы поведали ему об этом? И как насчёт Королевы - разве у неё нет шести пар Предвидящих Глаз Старика Моры?"

"Никому не объяснить поступки королей и королев, маленькая девочка," - отвечал Дагон, начиная выходить из себя и уже представляя любопытную Алесс в роли куриной ножки в животе. Но нет, подумал он, я потерплю. [Я потерплю.]

Алесс пожала плечами и продолжала раскрашивать коров [в стиле], который Дагон счёл Виндхельмским, сказав лишь: "Думаю, вы правы, мистер. Но меня назвали в честь королевы, очень неплохой, как говорится в книге." И [тогда] Алесс стала рассказывать про Южный Сирод и его сказания о меретоубийстве людей и посланных Богами героях, и в голове у Дагона всё поплыло от вечной болтовни девочки, продолжавшейся от ветра к ветру и от пастбища к пастбищу, ибо демон ненавидел [земли племён Алешут] почти так же сильно как наши, но по другим причинам, и уже собирался было дать волю своей ярости (ибо в той заключена его Основная Природа), когда Алесс закричала с победной улыбкой: "Девятьсот десять, и ещё краска осталась!"

Тогда Дагон решил было, что дело сделано, и начал выпускать клыки под своей бородой.

"Вот дерьмо!" - воскликнула Алесс, поглядев на измазанное в краске платье, - "Мы же позабыли про знаки!"

"А?"

"Во всём этом сверхскоростном рисовании, мы совсем забыли расставить знаки Погляди Сюда! Великаны и не подумают прийти! Мы всё испортили!"

Дагон задвинул свои клыки обратно, ибо в словах её была [истина]. Он вздохнул: "Точно. Знаки. Совсем про них забыл. Дерьмо."

"Вот что я скажу," - начала Алесс, - "Помоги мне добраться до дома. Там мы заберём все знаки, что я сделала, так что ты сможешь отЦунить их и наделать ещё, и затем пронестись от посещённых нами мест до ДРУГИХ посещённых нами мест, расставляя их всюду. А тем временем я раскрашу ЕЩЁ ОДНУ КОРОВУ, чтобы их стало девятьсот ОДИННАДЦАТЬ. Это будет даже удачней, чем просто удачно, так?"

Дагон-в-шкуре-Умного нахмурился, ведь он хотел развязать войну поскорее, но всё же сказал: "Пожалуй. В самом деле, чем может повредить ещё одна корова?" И [они шагнули] сквозь ветер обратно к дому Алесс, где она побежала к навесам, чтобы схватить столько знаков, сколько могла унести, и свалила их перед ногами Дагона. "Клянусь шестнадцатью преисподнями, я съем эту глупую девчонку," - думал он, - "И приправлю ХРЕНОМ!" Но он всё же поднял все эти Погляди Сюда и размножил их до ещё большего пучка, взвалив их все на плечо.

"Скоро стемнеет, господин, тебе лучше поспешить!"

И исчез Дагон в ветрах с головой, полной дум, планов и предвкушения, и ставил он знак за знаком около каждого стада от Ньюкрета до Виндхельма и повсюду между ними, желая ещё кусочек колдуна после всех этих проблем, отрастив наконец все четыре своих руки, чтобы ускорить свои действия, шагая сквозь ветер к очередному месту, мечтая о [лавине] великанов, спускающейся с вершин Скайрима, чтобы сокрушить северян раз и навсегда, и он уже потерял счёт времени, когда, наконец, вернулся к дому Алесс Дракононенавистницы.

"Привет," - сказала она, увидев Дагона в истинной форме, - "Ты совсем забыл, что вначале мы раскрасили всех коров здесь, болван ты этакий. Так что я вместо этого раскрасила вот этого старого быка."

Так и было: Алесс выпустила из загона старого быка, жизнь которого она вымолила у отца, но вместо завитушек она нарисовала на нём [крылья]. Прямо перед глазами Дагона бык [превратился с помощью магии божественного образа] в Мора, Быка Юга, Сына Кин и полупринца Всех Ветров.

Мор фыркнул через кольцо в носу и поприветствовал [Короля Бритв]. "Здравствуй, Дагон. Детские молитвы редко остаются незамеченными."

Алесс сказала: "Это он обо мне."

Мор продолжал: "Ты пресекаешь границу не в установленный день вызова, Лорд Даэдрот. Небеса недовольны этим."

Алесс улыбнулась и подняла один палец: "Первое, НИКОГДА не следует порочить Альдуина перед Умным Человеком. А ты не побранил меня за это." Она подняла второй: "Второе, ты даже не можешь произносить имена Богов без кашля, тогда как у любого Умного Человека всегда достаточно ветра в груди, чтобы чтить их без помех, хоть даже и непроизвольных." Три пальца, уже четыре; пять и шесть со второй рукой. "Затем, конечно, завитушки, которые Норды рисуют всегда одинаково, вне зависимости от их клана, ибо Великаны говорят лишь на ОДНОМ языке, и в наших интересах говорить с ними напрямую. Я бы могла упомянуть ещё кое-что, но ты уже сам догадался: чары, от которых ты страдал во время рассказа о моей древней тёзке, который я приправила словами, произносимыми всеми, находящимися рядом с песенными залами или внутри них, и это не считая Предвидящих Глаз Кого-То Там, которые даже НЕ СУЩЕСТВУЮТ, хотя ты лишь кивал своей фальшивой Умной головой, а ещё..."

"Я думаю, маленькая тёзка," - проревел Мор, - "Что он понял мысль."

От Дагона шёл пар, снег таял вокруг его нововыросших копыт, выпирающих из его демонической кожи, кипящей и красной как ужас, а руки его были чёрными как смоль. Алесс стояла на своём месте. Мор дважды ударил копытом - [утверждая и угрожая].

"Моя возлюбленная гордилась бы твоей смелостью," - обратился Бык к Алесс, и затем к Дагону: "Отступи, Демонический Король, и признай поражение. Сегодня тебе не победить, хоть этот день и увенчан мощью твоего первого пришествия."

"ЧТО С ТОГО," - взревел Дагон, обдав их обоих жарким огнём, - "ТЫ НИЧТО ДЛЯ МЕНЯ, МОРИХАУС ПОЛУДУХ! ДАГОН СРАЖАЕТСЯ НЕ С СЫНОВЬЯМИ НЕБЕСНЫХ НАЛОЖНИЦ, НО С САМИМ КОРОЛЁМ НЕБЕС!"

"Ну да, конечно," - захихикала Алесс, - "И как оно? Каждая битва с Драконом оканчивается твоим поражением, Король Чурбан. И так будет всегда. Здесь, там, раньше, сейчас или в будущем: Дракон побеждает тебя, ибо он побеждает всех нас. Я больше не боюсь этого. И что более важно, я не боюсь ТЕБЯ."

Дагон шагнул вперёд, треща [пламенем и старым горем]. Мор выставил рога в готовности. Алесс осталась на месте.

"Я бы не стала делать этого, господин," - сказала она, - "Эти завитушки, что я начала рисовать, как только мы отправились по ветру - это были не завитушки Великаны-Идите-Сюда, а предупреждение домам... что ТЫ побывал здесь. На языках каждого из кланов, все коровы, на которых они смотрят В ДАННЫЙ МОМЕНТ, говорят именно это: что ты здесь - прямо вот здесь, куда я попросила тебя вернуться. Думаю, скоро ты услышишь звуки горна. И даже тебе не одолеть всех Сынов и Дочерей Кин, **** ты этакий."

И в тот же миг они услыхали [горны каждого из кланов], и ближайший из них звучал словно пение раскатов грома, ибо рядом был Мор, являвшийся [потомком Великого Неба]. А ещё Дагону было известно, что там, где легли звуки горна, могут ступать Языки Пика Хротгар и что все вместе Седобородые могли выдохнуть призрака Шора, который одолевает любую Мощь [даже в полу-смерти].

"Будь проклят род Алессии," - пробормотал Дагон, прежде чем создать себе Врата в [Обливион], ибо знал он, что ничего не достиг, - "И будь ещё восемь раз прокляты Люди Дракона. Настанет час, когда..."

Алесс прислонилась к своему быку.

"Эй, Кашлюн," - крикнула она вслед, - "Заткнись уже и проваливай. Мне давно пора спать."

И ушёл он, не увидев прибытия войск Хротгара и Ньюкрета, гонцов близлежащего [Хьялмарха] и, разумеется, танов с земель самой Алесс, среди которых был и её отец, и все они увидели девочку в испачканном платье, прислонившуюся к [Небесному Быку], что воспет в сказаниях и песнях времён нашего первого рассвета, и теперь стоит готовый к бою и озадаченный [тем, что его не будет], благословлённый Богами Скайрима, высоту которых над собой мы признаём.

И Алесс лишь промолвила: "Долгая история, ребята."