Битва вторая

То были дни Исгрима… [чьё] дыхание отягощали звуки силы…

…[спустя] долгие ночи последние всполохи пожарищ Сартаала успокоились, и снега стали счастливее. [Исгрим] покачал головой и обратился к своим танам и боевым жёнам: «И вот он вновь погребён, кто теперь вспомнит его здания и памятники — фонтан голосов и дом из бивней, где Ярл Язык был исторгнут из утробы матери, выкрикивая проклятья, что известны лишь взрослым? Кто остановит снега?» (Ибо никто не в силах остановить снега.)

И тогда Войско отправилось на восток, затем на север и вновь на восток — в долгий путь — и когда они проходили через (первый) Хрол’Дан, в голову Херкеля Щитоеда пришла мысль. «Повелитель, у меня есть мысль, как можно сохранить память о Сартаале и его величии не только в песнях. Устроит ли тебя, если, хоть мы никогда и не сможем восстановить его, любой норд мог бы немного помолиться, чтобы боги раскрыли всё былое величие города?»

Херкель никогда не был Умным Человеком, и Исгрим косо на него глянул. Сказанное Херкелем казалось просто волшебной болтовнёй, но иногда идеи вырастают там, где не было почвы для них. (Этот дар Кин называют [вдохновением].)

Наконец, Исгрим сказал: «Ты можешь говорить, Херкель, а мы станем слушать.»

И вот все защитники-таны и боевые жёны смотрели на Херкеля, ибо все они желали вновь узреть Сартаал в былом величии, даже если бы это была лишь иллюзия, вызванная молитвой. Тогда Херкель начал:

«Что ж, Сартаал разрушен основательно, эльфы постарались на славу!» (тут все присутствующие произнесли привычные проклятия.) «И несмотря на то, что я извергал из своего живота древние щиты подобно крутящимся дискам, чем убил первую их шеренгу, а Эриксдоттер станцевала свой танец завесы сосулек, чем убила их вторую шеренгу, а Брога пукнул как гора, чем убил третью и четвёртую шеренги (было смешно), а Вьевака выкинул удачное число на рунных костях, чем убил шестую шеренгу, а Хальор… [здесь Херкель перечисляет поступки всех „шести сотен с чем-то“ присутствующих нордских воинов]… и даже после того, как вы, мой король, уложили пятитысячную шеренгу своим Олендрангом, эльфы всё продолжали наступать! И, да, мы всё-таки проиграли, и это поражение стоило нам дражайшего из городов, и именно поэтому мы сейчас морозим задницы в этом долгом походе…»

К этому времени Херкель Щитоед говорил так долго, что ему пришлось остановиться. Было [удивительно], что он мог говорить настолько долго на таком морозе, но его живот горел [от перечисления всех этих деяний], и ему почти удалось завершить свою мысль. Но поглядите! Все остальные Норды замёрзли насмерть, пока он говорил. (Вот почему теперь не считается невежливым перебивать, если замёрз.)

«Вот дерьмо!» — воскликнул Херкель, — «Я говорил так долго, что убил всех своих соратников и даже своего короля! [Они были] связаны клятвой выслушать меня, и теперь уж воистину завершилось разрушение Сартаала! Каким же дураком я был, когда возомнил себя Умным Человеком со своей волшебной болтовнёй! Вот к чему приводят долгие разговоры!»

И тут, разумеется, явился Дагон (заслышавший своё имя), и рассмеялся этот старый Властитель Беспорядка, и сказал: «Какой же ты невообразимый му**к, Херкель Щитоед! Смотри, ты сделал то, что не удалось целым легионам эльфов, то есть полностью уничтожил Войско Седовласого Короля Исгрима!»

И зарыдал Херкель, и взмолился перед Лордом Дагоном: «О Повелитель Огненных Бурь и Воющих Ветров, О Исполинский Принц Всего Вредоносного, О Дагон Порочный, Что… э, постой-ка! Как ты здесь вообще оказался? Сегодня не один из дней твоего призыва!»

И рассмеялся Дагон вновь со словами: «Ну ещё бы, Херкель, просто всего этого кровопролития и пожара в Сартаале мне было достаточно [чтоб пронзить покров Обливиона]! Нашёптывание в эльфийские уши сделало своё дело!»

Тут Херкель Щитоед косо посмотрел на Дагона и сказал: «Постой, так это ты был тем, кто наслал орду эльфов, которые не остановились даже когда пять тысяч их шеренг были сметены?» На что Дагон отвечал: «Ну конечно! Хотя это было несложно, ведь они и так вас ненавидели, но да, да, это я разжёг огонь их мрачных мыслей, что лишь сейчас начал затухать! Что ж, а сейчас я удаляюсь наслаждаться заслуженным отдыхом! Кто знает, как скоро Альдуин заметит, что я вновь сбежал из его ловушки?»

Но пока Дагон произносил всё это, Херкель оторвал [молот] Олендранг от оледеневшего пояса Исгрима. И вот, вновь полон гнева, он ударил Властелина Беспорядка по макушке. Дагон с громким шлепком упал без сознания прямо в снег. Херкель собирался было вышибить дьвольские мозги, но тут подумал: «Минутку! Убийство королей [пустоты] никогда не длится вечно, и я даже не уверен, что Олендранг способен на что-то большее, чем просто вырубить его! Ох, как же зол будет Дагон, когда очнётся, он наверняка разрушит ещё больше! Надо бы найти выход из этой передряги! Что же мне, такому дураку, как показали последние события, делать теперь?»

Тогда у Херкеля появилась идея, и он начал перетаскивать окоченевшие тела короля и соратников обратно к руинам Сартаала — на запад, затем на юг и вновь на запад. Ему пришлось переносить их по двое, ведь были они твёрдыми словно лёд, и их нельзя было согнуть для удобства перемещения, и поэтому всякий раз, возвращаясь за очередной парой, Херкель поднимал Олендранг и вновь укладывал Дагона спать. Наконец, после всех этих трудов (три сотни с чем-то ходок до Сартаала), Херкель подтащил Дагона к руинам. Дагон всё ещё спал без задних ног, так что у Херкеля было время завершить свой план.

Он помолился дракону времени Альдуину, который был величайшим врагом людей, ибо он пожирал мир всякий раз, когда пробуждался. Но Херкель знал, что Дагон был заклятым врагом дракона, что он и вложил в свою молитву: «Могучий пожиратель времени, я Херкель-Дурак, и я действительно дурак. Но я храбро сражался за Сартаал, что лежит теперь перед моими ногами, как и тот, кто ответственен за его разрушение. Я не прошу твоего пробуждения, Альдуин, ибо оно бы разрушило ещё больше, чем может разрушить Дагон (что довольно много, учитывая, что я продолжаю бить его по голове)! И не прошу я тебя возродить моих соратников и короля, ибо это в компетенции брата твоего, да и даже я не настолько глуп, чтобы просить всего этого! И не прошу я, чтоб ты повернул время вспять, ибо это против воли всех богов! Прошу лишь о небольшой помощи, хотя…» (И он продолжал свою молитву.)

И очнулся Дагон со страшной головной болью, и бросил взгляд на Сартаал, и смотрите! Он вовсе не был уничтожен! Там были все его здания и памятники, фонтан голосов и дом из бивней Ярла Языка! И перед ним выстроилось всё Войско Седовласого Исгрима, готовое к войне!

«Вот дерьмо!» — воскликнул Дагон, тряся своей больной, больной головой, — «Я пришёл слишком рано, разрушение Сартаала ещё не произошло, ибо вижу я армию Короля Исгрима, которая ожидает атаки эльфов, посланных мной. О чём я только думал, приходя сюда до того, как покров был прорван? Даже законы хитрости не помогут мне, если я и впрямь сделал это!»

И тогда исчез Дагон в свою тюрьму [в пустоте]. И с ним исчезло очарование старого Сартаала, ибо оно было лишь следствием молитвы Херкеля-Дурака, что стоял среди замёрзших воинов, выстроенных будто бы к бою. Его план сработал, хотя это и не слишком утешило его, и он попрощался со своими соратниками и с королём. И пока снег навечно засыпал Сартаал, Херкель взбирался по ступеням на Пик Хротгар, где он, наконец, стал Умным Человеком.

(Вот почему иногда при достаточном старании, помолившись, вы всё ещё можете увидеть Сартаал во всей своей красе там, где осталась лишь память о нём.)