За деревьями — лес (Стихотворный перевод)

Ясно мне, что вы хотите
Знать про истинную песнь,
Что записана в подвижных
Чудо-кольцах древесины,
Важность чья известна вряд ли
Чуждому, людскому роду;

Родичами Кин являясь —
О́не так её величат, —
И приходятся тем самым
Дитятками чисту небу,
А не зелени приземной,
Что уютно умостилась.

Что ж до наших братьев долгих,
То они-то ведать жаждут,
Что находится за нею;
Сия правда нас пугает,
Ибо мы живём в деревьях,
Что столпы нашего дома.

Древо каждое есть шест,
Вкруг которого мы пляшем,
Водим сотни хороводов
Да горланим сотни песен.
На него же указует
Наш секретный гнездо-компас.

Это истина, ведь кто-то
Стал воистину мудрее,
Изучая птичий щебет
Да ведя беседы с ними;
Но пою я не об этом,
Выбросьте из головы то,

Как обглоданную кость.
Я о том веду беседу
Важен только полог леса,
Ну, а небо, что над нами,
Прям у нас над головами,
Лишь далёкий, ох, каприз,

Интересный только птицам
Там хранят они секреты,
Да находят свои тайны,
Только песня эта наша,
Не про птиц она,
Про нас.

И’ффре суть плясун-песняр,
Пусть слова эти манерны,
Но для нашего подхода
(Легконогого дикарства)
Чужды, ибо мы взываем,
К стихотворству покороче.

Ведь что флейта завывает,
Рог охотничий трубит
Барабан тугой стучит —
Эти звуки все лишь эхо,
Эхо только
Вещей мертвых.

Наша песня не такая,
В ней же будем мы глаголить
Мудрым шёпотом деревьев,
Скрипом веток, шýрхом листьев,
Рёвом, гулом, рыком, визгом,
Да и прочими треля́ми

Радостного буйства жизни,
К вящей славе воскружи́вших
Сью торжественную песнь.
В эту песнь вплёл я ноты
Что сочувствия полны:
Из собратьев наших кто-то

На тропу охоты вышел;
Но не Ди́ка та охота —
Образ страшный, ей присущий,
Супротивен моей песне,
Кою «гимном» нареку я.
Впрочем, стоит устрашиться

Старых тех Охот, вот
К примеру, найти стоит,
Нам Клекочущего Врана,
Что в сих землях проживает:
Воронам простым подобно,
Он слетит вниз, да на землю,

Вскинет вверх свой клюв вострейший,
Что на темени его,
Будто митра, ровно встанет,
Да раскроет рот клыкастый,
Забормочет… Впрочем, хватит
А то вновь я с ритма сбился.

Мягко-гладко мер шагает,
Да боготворящим шагом;
Страх и трепет бредут рядом,
Взявшись за руки; они
Никогда не оставляют
Нас одних.

Даже вдруг мы осмелеем
Да войдём в пещерный город
Братьев наших, в коем ноги
Наши ти́хонько ступают,
Будто хи́щниковы лапы,
Что подобны лапам кошек,

Вовсе нé как лапы жертвы,
Что моля́тся из боязни,
Не от истого испуга
Я ж глаголю вам о маске,
Маске хищной — взял такую
Наш герой — охотник, хищник.

Он добытчик, лук костя́ный
Во руках его настрáже
В колчане же стрелы щеткой —
Будто вепря то загривок.
Всё заметит наш охотник,
Даже желудь пролетевший.

За собой он покрывает
Путь листвой, а это чтобы
Ни один листок дрожащий
Путь его кому не выдал.
Кружит, вьётся по подлеску,
Быстро он, да и спокойно,

Сердце гулким барабаном
Отзывается в груди,
И как будто восхваляет
Чувство смертности оно;
Эта лёгкая походка
Нелегко ему даётся.

И’ффре ловит солнца свет
В сеть из листьев изумрудных;
Тот мозаикой зелёной
Сцену нашу освещает,
Но и даже затенённый,
Слишком жарок он для песни.

На могучий ствол опершись,
Мер дыханье переводит,
Дабы в ритм свой воротиться,
И в мечтательном раздумье
Он застыл
Лишь на мгновенье,

Но стремительной лавиной,
Вспышкой огненной, горячей,
На него напрыгнул тигр!
Меру разорвал трахею,
Обрекая на молчанье,
Что пребудет с мером вечно.

Песнь, однако, идёт дальше:
Мера тигр поедает,
Кровь того на землю льётся,
И, впитавшись, кормит влагой
Кусты, травы да деревья,
А растенья песнь продолжат.

И пускай мер пожран тигром,
Его смерть всего лишь точка,
Пауза в музы́ке И’ффре,
Кто в симфонии неспешной
Бытия, нутряных связей
Эту вечность познаёт,

Вновь и вновь перерождаясь;
Пусть жизнь смертных и корóтка,
Но заканчивать на смерти —
Это будет всё равно что
За деревьями не видеть
Леса.