Первоящер

Я вижу твое изумление: твой хребет извивается в отрицающей пляске, глаза закатываются в попытке услышать [NUMINIT] твоих создателей. Все тщетно: ты слишком далеко от родительской топи, чтобы долетели утешения или приказы из корневой сети. Поэтому ты услышишь и узнаешь, как вышло так, что ты снова и снова будешь возвращаться в воды, давшие тебе — тебя.

Первые семь братьев и сестер, вкусившие разницу между «Да» и «Нет» до сих пор ходят между нами. Я сказал «семь»? Прости, на самом деле их осталось шестеро. Седьмой… Впрочем, вернемся к линейной речи:

Наши предки были малы. Полуслепые, полуразумные, полу… ползучие. И очень испуганные. Все время испуганные. Их пристанище — Великий Лес — было темно и полно великого страха для каждой твари. Всякий раз, когда Глаз [запретно] начинал опускаться за верхушки стволов, и лупоглазые, скалящиеся тени вставали у края болотистой опушки, где Семеро проводили день, глодая корни Великого Древа, росшего на границе с топью, последние, спасаясь от теней, начинали убегать. Они бегали и прямо, и в стороны, и вверх по стволам деревьев, пытались уйти вплавь через топь и зарывались в землю, но все было тщетно: тени настигали их повсюду, а в тенях крылся Ужас.

И на следующий день все повторялось вновь, потому что братья и сестры всегда все забывали.

Самый младший из семьи, маленький [запретно] был и самым трусливым. И однажды, во мраке ночи, его настиг настолько великий Ужас, что на следующее утро тот уже не смог забыть его, и, в то время, пока на нагретой солнечными лучами опушке его братья и сестры торопились набить желудок, он своим недостаточным умом пробовал найти путь, который позволит им навсегда убежать от перемалывающего ночного страха. Но, как я уже сказал, каждое из четырех направлений было испробовано любым из выводка помногу раз, и хотя юный [запретно] этого не помнил, он сумел понять, что бегство по лесу бессмысленно, потому что в его ночной ипостаси тени и Ужас были повсюду.

Размышляя над этим положением, он подполз к Великому Древу и начал обгладывать очередной корень. Ненароком, он перегрыз как раз тот, который удерживал немалый пласт земли над топью. Тот отвалился и, с громким всплеском ушел под воду, напугав весь выводок. Этого было достаточно, чтоб уже вся семья вспомнила о ночи и несомом ей страхе. Братья и сестры стали держать совет. Они извивали позвоночники и шипели друг на друга, потому что каждый из них, кроме юного [запретно] предлагал свой путь бегства: кто через заросли тиброла, кто вплавь, через топь. Самый старший предложил вползти на макушку Великого Древа и затаиться там, но его не стали слушать и поняли, хорошо, если наполовину.

Младший же брат до конца спора сидел тихо, потому что его внимание привлекла его собственная тень: по мере того, как солнце перевалило зенит и, все ускоряясь, отправилось вниз, она все удлинялась и росла. Если бы у него было чуть больше времени, возможно, он смог бы дать ответ, который устроил бы всех, но в ту самую секунду, когда Слово уже было готово сорваться шипением с его бесцветных губ, начало темнеть и чужие тени вновь обступили опушку. Юный [запретно] так увлекся мыслями, что не заметил их приближения: его семья уже разбежалась, кто куда собирался, а он все сидел у корней Древа. И когда одна из теней потянула свой сизый рукав к его тщедушному телу, схватив его за хвост, юный [запретно], отбросив его, с громким воплем упал в топь. Без хвоста он не мог плыть и потому стал тонуть и утонул бы, если бы не вцепился в один из корней. Последний, однако, неожиданно обхватил его и потянул еще глубже, в переплетение корневой системы Великого Древа, которая, как оказалась (и первым об этом узнал юный [запретно]) уходила не в глинистую почву леса, а в запредельный [NUMINIT], лишенный направлений и сторон, в закрученную воронку возможностей и данностей, ни одна из которых не отрицала другую, пусть и была порой ее противоположностью.

И тогда Древо заговорило с младшим братом, спросив его, чего он хочет. Тот ответил, что ищет возможности не бояться того, что таится во тьме. И Древо ответило, что даст выводку такую возможность, но цену назначит свою, а какую — юный [запретно] узнает лишь по совершении договора. И, когда тот согласился, корни Древа спеленали его так цепко, как даже Ужас не держал маленького трусишку.

И Древо сказало:

— Что ж, раз уж ты так и не смог выбрать из целой четверки и смешал все это в одно, то и награда твоя будет твоим наказанием.

И они отняли у него Слово, а взамен подарили другое, ставшее его именем. И до сих пор тот, последний, остается у корней, перечитывая свое имя и наслаждаясь несомым им Ужасом.

Отнятое Слово же растворилось в соках Древа и поднялось наверх, до самой маковки, где завязалось в плоды. Эти плоды были собраны старшим братом, который, как только рассвело, спустился с ними на опушку и разделил с выводком. И Слово проникло в каждого из братьев и сестер, а за ним в сцепке следовали другие, и вскоре слов стало достаточно, чтобы отгородиться ими от Ужаса. Но, будучи смешанным с соками Великого Древа, Слово оказалось навеки пропитанным его дремотными, густыми помыслами и это привязало выводок к этому Древу крепче, чем его корни держат ныне их младшего брата.

О, ты затих. Я не слышу твоего дыхания. Правда убивает.