Рассказы

Глава первая

Общеизвестно, что добродушие на просторах Вварденфелла встречается не чаще мирных кагути. Впалые щеки, тонкие обветренные губы, сухой блеск глаз, следы мрачных раздумий на лице — подобные черты можно увидеть едва ли не у каждого встречного. И все же, каким странным вам это бы ни показалось, жил в Альд Велоти один добродушный нордлинг. Каким ветром его туда занесло, ведомо лишь Девятерым и вашему покорному слуге. Прожил он там довольно-таки долго, не только сумев сохранить свою голову и прочие части тела в целости и сохранности, но и не утратив за все это время ни капли душевной простоты. И еще долго после того, как Гилдстерн вернулся в Киродиил, по Гнисису и окрестностям люди и эльфы рассказывали друг другу байки о его похождениях. Кое-что из достигшего моих ушей я хочу, в свою очередь, поведать тебе, многоуважаемый читатель.


Не секрет, что нет в Морровинде ни одного нордлинга, который избежал бы подозрений в том, что он занимается контрабандой. Нордлинг-контрабандист — такое же общее место, как угрюмый данмер, высокомерный альтмер, корыстный имперец или «любое нелицеприятное мнение о редгардах неполиткорректно». Не скажу, насколько часто подобные подозрения были беспочвенны, — в нашем случае они адекватно отражали существующее положение дел. Нордлинги едва ли не рождаются с парусом в руке: страсть к морю у них в крови. И в нем же они чаще всего находят свою смерть.

Гил попал в Вварденфелл одновременно с грузом киродиильского бренди — сивухи загадочного происхождения, потому что в сердце империи предпочитали пить вино, в крайнем случае — пиво. Тем не менее, бренди составлял значительную долю имперского экспорта, уходящего в восточную провинцию. Разумеется, чиновнический аппарат империи это заметил и обратил к вящей выгоде Киродиила, тут же введя акцизную пошлину. Цены на ввозимые спиртные напитки резко подскочили, но на размере спроса это отразилось слабо: ни один чужестранец не мог сохранить естественно присущий его расе цвет лица при перечислении ингредиентов, используемых в напитках местного производства.

К слову, торговые дела империи таят в себе немало загадок и помимо происхождения крепких спиртных напитков, ввозимых в колонии под торговыми марками «киродиильский бренди» и «киродиильский виски».

Так, например, неизвестна дальнейшая судьба активно экспортируемого с Вварденфельских островов яйца квамы. Что бы там ни думали о его вкусовых качествах аборигены, считать яйца гигантских муравьев съедобными могли, разве что, в Акавире, который, как известно, в торговых или каких бы то ни было иных отношениях с Империей не состоит. Так что, если Империя и использовала его для того, чтобы кормить своих солдат или голодающую после неурожая провинцию, — делала она это без особой огласки.

Ходил по Морровинду один курьезный слух: будто груженые яйцом корабли идут прямо в столицу, где разгружаются тайно и под покровом ночи. А в катакомбах под Императорским Дворцом находятся огромные пещеры, доверху набитые мешками, ящиками и бочками с едой, и называется все это — «стратегические запасы». Знающие люди, правда, услышав подобные россказни, скалят зубы в ехидной усмешке, а некоторые и вовсе непристойно ржут, так как тайком таскать по центру столицы, тем более ночью, мешки хоть с провизией, хоть с гуарьим навозом — дело абсолютно немыслимое, если не сказать фантастическое. Впрочем, мы отвлеклись…

Берега Вварденфелла славятся своим коварством. Немногие безопасные пути находятся под контролем Империи, — так что в распоряжении полуофициальных купцов остаются рифы, мели и прочие милые сердцу истинного мужчины опасности.

Не вовремя налетевший шторм выбросил корабль, в чреве которого путешествовал наш герой, на скалы. Разношерстный сброд, составлявший команду корабля, отправился на корм рыбам, тем более что местные оказались весьма зубастыми.

Гилу повезло. Вскоре после того, как его тело попало во власть враждебной стихии, судьба оказала ему честь, познакомив с одной замечательной особой — бочкой, выброшенной из недр корабля, когда тот разбился о рифы, и, по счастливой прихоти судьбы, полупустой. Нордлинг, вцепившись в уверенно державшуюся на волнах спасительницу, поторопился вознести благодарственную молитву богам, пока те не вспомнили тех слов, что вырвались из его глотки незадолго до того, и не передумали.

Помощь бочки и покровительство согласившихся притвориться тугими на ухо богов позволили Гилу благополучно достичь берега. После чего жестокосердный по причине крайней степени окоченения нордлинг безжалостно отправил спасительницу в костер, успешно совместив наружный обогрев с внутренним: в бочке обнаружились несколько бутылок с бренди. Одно лишь печалило — полное отсутствие в чреве спасительницы хоть какой-нибудь еды. Да и подельников было немного жалко.

Гил пока не подозревал, что вскоре научится считать съедобными самые неожиданные вещи…

Читатель! Уж тебе-то должно быть хорошо известно странное очарование тех мест, где пришлось оказаться герою моего повествования. Вварденфельские просторы представляют вниманию чужеземца диковатый, непривычный взору, но, вместе с тем, удивительно гармоничный пейзаж.

Побережье — причудливое переплетение камня и волн. Пальцы рифов торчат над поверхностью моря, словно насмехаясь над неудачливыми корабелами в общеупотребительном жесте. Сквозь прозрачные, подобно хрусталю, воды можно разглядеть очертания огромных раковин со знаменитым морровиндским розовым жемчугом внутри. В глубине скользят неясные тени — это дреуги ждут неосторожного ныряльщика. Жадность здесь очень и очень опасна. Иногда взблескивает на солнце чешуя крупной рыбины, увы, несъедобной. Песчаный берег ласкают успокоившиеся после шторма волны. Приливов здесь не бывает, — Вварденфелл находится посреди внутреннего моря. Поэтому путник может вольготно раскинуться на приглянувшемся пляже, не забыв предварительно разогнать назойливых крабов, и спокойно отдохнуть.

Если же отвести взгляд от воды, перед пришельцем предстанет и вовсе удивительный край: гигантские грибы, взмывающие в небо подобно деревьям, парящие в воздухе родичи медуз, странные твари, незнакомые растения… Даже губки по странной прихоти здешней эволюции выбрались на сушу. Местные жители добывают из них некую вонючую вязкую субстанцию, называемую муском. Вопреки названию, с мускусом оная ничего общего не имеет и для изготовления ароматических составов не употребляется.

Редкий чужестранец не начинал свое знакомство с недружелюбной морровиндской фауной битвой с грязекрабом, — эти довольно-таки дохленькие создания с упорством, достойным лучшего применения, имеют склонность нарываться на конфликт с представителями двуногих рас. Хотя науке и известен случай, когда несколько крабов задрали взрослого гуара, в основном они питаются падалью. Эти представители членистоногих, пусть и располагают в своем арсенале внушительного размера клешнями, способными разрезать жесткую шкуру кагути, ужасно медлительны. Убежать от них не составляет труда, и трудно представить, на кого из быстрой и агрессивной вварденфельской фауны они могут успешно охотиться.

Эпохальное сражение вооруженного ржавой ковырялкой Гила с неведомым бронированным чудовищем прошло без свидетелей, и едва ли тому стоило об этом сожалеть. Только в насмешку судьба могла в качестве оружия подсунуть широкоплечему верзиле щербатый, обильно тронутый ржавчиной ножик с клинком не длиннее ладони. Со стороны могло показаться, будто Гил пытается выковырять у бедного краба глаз, а тот, ошарашенный кровожадными намерениями двуногого, испуганно от него отмахивается.

В довершение всего, на память о битве нордлингу не досталось даже ломтика крабового мяса. Один из беспорядочных взмахов рассек проток какой-то из крабьих желез, отчего все внутренности оказались залиты дурнопахнущим секретом. Гилу оставалось только выругаться и натощак ждать рассвета, утешаясь зрелищем ночного неба: звезды над Вварденфеллом чудо как хороши.

Дикий Морровинд таит немало опасностей даже для бывалого путешественника, что же говорить о том, кто впервые ступил на эту землю? Тем удивительнее тот факт, что Гил умудрился-таки добраться до человеческого жилья. Исцарапанный, покусанный и изрядно похудевший — он не производил сколько-нибудь благоприятного впечатления.

Много разнообразного сброда странствует по просторам Морровинда, так что пришелец не возбудил к себе особого внимания. Все же пара внимательных взглядов в его сторону была брошена, а несколько слов — сказано и услышано:

— Громила еще ищет Носильщика? — въедливо шипит чей-то голос. Звук этот заставляет случайного прохожего невольно вздрогнуть и ускорить шаги.

— Возможно, — отвечает кто-то невидимый. Чувствуется, что хозяин голоса привык говорить недомолвками. Едва ли что-нибудь способно заставить его признаться хотя бы в том, что даэдра по природе агрессивны, а гуары — вьючные животные.

В это время Гил озирался по сторонам с блаженной улыбкой клинического идиота. Вокруг кипела жизнь: суетливо шумела пристань, огромные большеголовые чудища покорно таскали вьюки с товарами, кричали торговцы рыбой…

Желудок нордлинга настоятельно требовал пищи, так что Гил начал искать глазами таверну, прикидывая, сумеет ли он достаточно поладить с ее хозяином, чтобы обменять несколько полезных вещичек из мешка на полноценный обед. Не зря же он рисковал, забираясь на остов погибшего корабля?

— Едва ли ты найдешь что-нибудь приличное в этой дыре.

У говорившего оказалась пепельно-черная кожа, выдававшая в нем данмера, старый шрам через все лицо и хриплый голос. Данмер был везунчиком, — удар рассек щеку и бровь, но глаз остался целым.

— Кринт, — представился незнакомец, протягивая нордлингу мозолистую руку. — Рыбачу в этих краях.

— Можешь звать меня Гилом, — дружелюбно ответил на рукопожатие нордлинг. Обвитая веревками мышц рука едва ли могла принадлежать ловцу рыбы, но заострять на этом внимание Гил не решился. Кто знает, какую дичь этот Кринт промышляет на самом деле.

— Давно в Морровинде?

— Если не считать время, проведенное на палубе, сегодня — пятый день.

— Тогда ты баловень судьбы. Немногим удавалось сохранить свою шкуру так долго в диком Морровинде. Ты не натыкался, случаем, на что-нибудь странное… или любопытное?

— Не одному мне на свете повезло, — ухмыльнулся нордлинг, кивая на шрам Кринта. — На горизонте маячило всякое, но я шел берегом, чтобы не заблудиться, воюя разве что с крабами и какими-то отвратительными летающими созданиями…

— Их называют скальными наездниками. Если догадался прихватить с собой пару перьев, то легко сможешь продать их любому алхимику.

— Жаль, я не знал, — развел руками Гил. — С тех пор, как я обнаружил, что их вонючее жилистое мясо невозможно есть, то уже не ждал, что эти мерзкие твари могут хоть на что-нибудь сгодиться.

— Ты его пробовал?! — данмер загнулся от смеха. — А потом чужестранцы упрекают нас, что едим несъедобные вещи. Извини, я не хотел тебя обидеть.

Гил протестующее качнул головой, отклоняя нелепое подозрение. Едва ли его могла задеть такая мелочь, — неприятные воспоминания о последствиях опрометчиво съеденного летучего уродца успели достаточно поблекнуть, чтобы казаться забавными и самому нордлингу.

Словно пытаясь загладить собственную невежливость, данмер пригласил Гила разделить с ним его ужин.

— Заодно познакомишься с тем, что мы едим на самом деле, — ухмыльнулся он. — Тем более, моя хибара находится недалеко отсюда.

Мудрые утверждают, что бесплатный мёд только в крысоловке. Знал об этом и наш герой, однако отказываться не стал. С таким же успехом отравиться можно и честно оплаченными харчами в таверне, а ничего настолько ценного, чтобы пренебрегать святостью законов гостеприимства, рискуя прогневать этим богов, нордлинг при себе не имел.

Как выяснил нордлинг позднее, первый его полноценный ужин в Морровинде прошел в предельно щадящем режиме. Гил получил от щедрого знакомца миску рисовой лапши, ломоть хлеба и здоровенный кусок незнакомого мяса. Вышеперечисленное хоть и имело непривычный вкус, все же вполне вписывалось в представление нордлинга о еде. Черед удивляться настал, когда Кринт, небрежно плеснув в два кубка незнакомый, но, несомненно, спиртной напиток, выложил на стол блюдо с липкими комками коричневого цвета.

— Это скаттл, — пояснил данмер, поймав недоверчивый взгляд гостя. — Неплохая закуска к мацту.

Мацт ощутимо горчил, так что Гил, преодолев внутреннее сопротивление, отломил-таки ломтик скаттла. Оказалось, не зря. Вязкая сладковатая масса моментально растаяла во рту, избавив от неприятного послевкусия напитка. Заметивший переменившееся отношение нордлинга к предложенному кушанью Кринт не сдержал ухмылки:

— А ты ничего, парень понятливый, — одобрительно хмыкнул он. — Значит, приживешься здесь. В наших краях, если не умеешь разглядеть за формой суть, — считай, что тебе крышка.

Гилдстерн с наслаждением растянулся на тюфяке. Впервые за долгое время он был сыт, а, значит, настроен на добродушный лад. Из чего бы местные ни варили свое пойло, — оно исправно выполняло свою работу, растекаясь живительным теплом по всему телу. В голове приятно шумело, и нордлинг впал в сонливую расслабленность.

Хижина гостеприимного хозяина, выглядевшая кое-как сколоченной, продуваемой всеми ветрами халупой, оказалась не столь проста. Между досками не было ни одной тщательно не замазанной неизвестным северянину составом щели. Ничего не скрипело и не хлопало. Очаг охотно наполнял комнату теплом и весело пляшущими бликами. Кров не протекал, позволяя достичь ушей укрывшихся под ним лишь легкому и уютному шелесту встречаемого под крышей дождя. Возможность в этом убедиться представилась незамедлительно: непрекращающаяся морось была спутником Гила с момента его прибытия на остров, — это время года здесь называли зимой. Конечно, хижина не могла служить укрытием для настоящей непогоды, какая настигает земли Скайрима каждый год. Однако этот недостаток вполне удачно компенсировался тем, что здешние края вовсе не знали снега.

Мысль о снеге болезненно напомнила нордлингу о родном Скайриме, о его суровых и тем более прекрасных просторах. Об ослепительно сверкающих на солнце ледниках. О мимолетных, пронзающих самое сердце днях весны. О косах первой похитившей его сердце красавицы. Азарт охоты, ярость битв, пьянящая сладость меда… Беспокойный, жаждущий новых впечатлений дух нордлинга заставил его покинуть родные места и пуститься на поиски приключений. Покинуть, но не забыть.

Данмер заметил, как лицо нордлинга исказилось, но истрактовал это по-своему.

— Туго пришлось? — участливо поинтересовался он у Гила.

— Смотря с какой стороны посмотреть. По сравнению с моими товарищами отделался я очень даже легко. Жив. Здоров. Руки-ноги на месте. Даже страху как следует не натерпелся, потому, как не знаю, чего в ваших краях следует бояться. Блуждающий огонек может оказаться безобидным светлячком, — так стоит ли сразу представлять себе чудовище?

— Хм… в Вварденфелле нет светлячков.

— Значит правильно, что я не полез это выяснять, — криво улыбнулся Гил. — Встречу с атронахом я бы не пережил. Кринт, не обязательно быть коренным жителем Морровинда, чтобы знать: соваться в странные развалины не стоит. Может быть, ваши и не похожи на те, что встречались мне в Скайриме или Киродииле, но…

— Ты натыкался на остатки древних строений? — внезапно оживился данмер. — Как они выглядели?

— Одни выглядели так, будто их строители сошли с ума, — попытался передать свои сумбурные впечатления нордлинг, — или задались целью свести с него остальных. Ни одного правильного угла. — Перед внутренним взглядом нордлинга вновь струились загадочные, притягивающие взгляд узоры на тревожно отливающем пурпуром камне. — И именно там я видел странные огни.

— Атронахи любят бродить по древним развалинам даэдрических святилищ, — отмахнулся данмер. — Ты сказал «одни», значит, видел еще что-то?

— Да. Высокие башни с куполами, много тронутого ржавчиной железа, остатки гигантских механизмов…

— Далеко отсюда? — нетерпеливо перебил рассказчика Кринт.

— Три дня пути, — наугад брякнул задетый нордлинг, на самом деле имевший весьма смутное представление, какую часть пути он шел в верном направлении, а сколько проплутал по изрезанному заливами берегу. Величественные шпили, гордо взмывавшие в небо, — творения, надолго пережившие своих создателей, сохранившие память о замыслах тех, кого давно уже нет на лице земли, поразили воображение северянина. Сейчас он почти жалел, что поддался голосу разума и упустил возможность заглянуть внутрь памятника исчезнувшей эпохи. Появись он на свет в просвещенном Киродииле и имей в своих жилах кровь господствующей в империи расы, он стал бы знаменитым археологом. Родившись же в Скайриме и будучи всего лишь нордлингом, Гилдстерн мог стать только авантюристом и расхитителем гробниц.

— Вдоль берега? — настойчиво продолжал расспросы Кринт.

— Да, — довольно-таки невежливо зевнул раздраженный настырностью собеседника Гил. Ему вдруг пришло в голову, что Кринт сам не прочь найти недавно виденные нордлингом развалины, и последнему совершенно не хотелось наводить данмера на след.

Кринт, по-видимому, догадался, что выдал свой интерес, поэтому прекратил свои расспросы. Они выпили еще по кубку маита, потрепались ни о чем и легли спать. Нордлингу снились свитки с незнакомыми письменами, наполненные гулким грохотом и багровыми отсветами подземного пламени коридоры, по которым бродили странные железные твари. Воздух дрожал от жара, по лицу его струился пот, заливая глаза. Твари атаковали все настойчивее… Ночевки на открытом воздухе не прошли для нордлинга даром, — Гил подхватил лихорадку и теперь метался в жару. Что снилось данмеру, так и осталось невыясненным.

Пока наш герой спит, позвольте мне поделиться с Вами, мой многоуважаемый читатель, еще одной странностью Морровинда. Известно, что рыба, обитающая в его прибрежных водах, совершенно несъедобна. Единственное, что находит в ней свое применение, — чешуя. Алхимики используют ее для некоторых зелий, таких как «хождение по воде» и «быстрое плавание», — правда, эти ребята какую только гадость не суют в свои дурно пахнущие декокты. Едва ли подобное применение может являться экономической основой существования множества рыбацких деревушек, разбросанных по западному побережью острова.

Парадокс этот разрешается довольно просто: рыбаками в здешних местах зовут ловцов жемчуга, которым изобилуют здешние воды. Собственно, рыбу здесь если и промышляют, то лишь потому, что изготовляемые из нее зелья служат в нелегком деле жемчуголова незаменимым подспорьем. При этом основной рыболовной снастью в этих краях служат удочки. Ловлю сетями здесь практически не используют, — неизвестно по какой причине дреуги не выносят сетей и яростно набрасываются на них, едва увидят, оставляя от добротного изделия жалкие обрывки.

Жемчуг и является основной причиной, по которой Империя терпит в своих владениях этот оплот контрабандистов и искателей приключений, использующих удаленные поселения в качестве баз для рейдов в дебри Морровинда.

Впрочем, мы совершенно оставили бедолагу Гила.

***

Невесомая башня, взмывающая в небо в настороженном ожидании, олицетворяла власть дома Редоран над окрестными землями. Она напоминала о близости границы и одновременно успокаивала, придавала уверенности обитателем деревеньки в том, что они не брошены одни в этом забытом богами месте неподалеку от края света.

Редоран всегда предельно серьезно относился к своим обязательствам. Будь здесь хозяином любой другой Великий Дом, — и судьба деревушки сложилась бы иначе. Хлаалу не стали бы тратить силы на патрулирование подобного захолустья, не имевшего для них ни малейшего коммерческого интереса, — в лучшем случае отдали бы место за некоторую мзду на откуп Камонне Тонг, чтобы те провели на приобретенной территории еще один канал поставок контрабанды с материка, в первую очередь, конечно же, контрабанды наркотиков. Что бы стало с деревушкой под руководством извращенных разумом Телванни, — лучше просто не задумываться.

Что ж, видимо то, что этот клочок земли достался не торговцам и не чародеям, а воинам — было отнюдь не случайно. До прихода Империи здешние земли подвергались беспрестанным набегам нордлингов. Да и близость к Шигорату — краю, по сию пору остававшемуся под влиянием одного из жестокосердных Лордов Даэдра, не прибавляла спокойствия и уверенности в завтрашнем дне.

Внутренняя обстановка башни была такой, какой и подобало быть пристанищу воинов: аскетичной и функциональной. Гил почувствовал, что внутри него вскипает приязнь к здешним обитателям. Оставалось выяснить, отплатят ли они ему взаимностью.

Разумеется, нет: в этой части света не знали ни о гуманизме, ни о классовой солидарности, суть которой кристаллизовалась в пословице «воин воину глаз не вырвет», — и в долг медицинских или каких бы то ни было иных услуг не оказывали. Понурившемуся нордлингу, перед глазами которого уже начинали плавать темные пятна, сигнализирующие о надвигающемся приступе лихорадки, пришлось опуститься прямо на ступеньки, ведущие к башне, чтобы не свалиться, как куль с мукой, в какую-нибудь канаву. От камня веяло живительным теплом — даром щедрого вварденфельского солнца. Немудрено, что нордлинг, намеревавшийся только перевести дух, не торопился поднимать свое бренное, порядком измотанное тело. Странную пару, показавшуюся в тот момент на дороге, Гил поначалу принял за порождение своего больного сознания.

Мужчина-данмер вел в поводу вьючного гуара, на котором вместо поклажи сидела киродиилка, — чьи осанка, манера держать голову, характерно очерченные скулы и разрез глаз не давали ни малейшего повода сомневаться в том, что их обладательница принадлежит к старой киродиильской аристократии — совершеннейшей экзотики в этих краях. Ее спутник выглядел классическим варваром, — то есть произвел на нордлинга вполне благоприятное впечатление.

Вскоре стало очевидно, что целью приезжих является облюбованное нордлингом крыльцо. Мужчина помог своей спутнице спуститься с гуара, развенчав два из трех предположений нордлинга об отношениях, связывающих загадочную пару. Это не были наемник и нанимательница — что казалось наиболее вероятным. И не дикарь вез свою пленницу к месту выкупа, что тоже случалось в диких краях, подобных здешним. С такой нежностью относиться друг к другу могли лишь супруги или влюбленные.

На земле стало ясно, что женщина тяжело больна. Даже опираясь на своего спутника, она с трудом преодолела небольшое расстояние, отделявшее ее от башни. Нордлинг с сочувствием заметил капли пота на искаженном от напряжения лице и тут же забыл об этом, стоило им встретиться взглядами.

Рывком поднявшись под взглядом этих темных, привыкших видеть незримое глаз, он едва не расплатился за свой самонадеянный порыв постыдным обмороком. Тонкие пальцы потянулись к нему, словно она пыталась помочь едва удержавшему равновесие нордлингу. Глупо. Ей бы не удалось удержать и ребенка.

Она словно услышала мысль Гила, так как рука отдернулась, едва успев коснуться его плеча. От этого прикосновения по телу нордлинга прокатилась волна жара. Спустя мгновение он осознал, что стоит мокрый от пота, голодный, усталый, но совершенно здоровый. Мерзкая хвороба отступила с поспешностью неудачливого вояки.

— Тебе понадобится алхимик. Найдешь меня в Гнисисе, — без малейшего намека на вопрос, просто ставя собеседника в известность, произнесла волшебница, оставив нордлинга одного на крыльце в полной растерянности и до того, как он успел что-либо сказать.

Исчезнувших творцов
Неясный слышу шепот.
Течение веков,
Подземный гневный ропот,
Грабителя могил
Неловкая рука,
Его же алчный пыл,
Топор, запал, кирка
Тревожат твой покой,
Покинутый приют.
Хозяевам домой
Вернуться не дают
Веление судьбы —
Необратимость рока.
Нет «если» да «кабы», —
Их приговор без срока.