Возвращаться – плохая примета
Еще теплые лучи восходящего осеннего солнца пронизывают наползший с реки туман. Капли росы на золотистой траве сверкают достойными самой королевы-волчицы бриллиантами. Где-то на западе нерешительно подает голос петух, смущается и замолкает. Громко хлопает дверь на спрятавшейся за склоном холма ферме. Четыре закутанные в плащи с капюшонами фигуры молча спускаются по раскисшей после ночного дождя дороге. Они еще пребывают в приятной полудреме, механически переставляя облаченные в надежную кожаную обувь ноги.
Последним бредет хаджит, брезгливо кривящийся каждый раз, как наступает в лужу, поднимая грязные и холодные брызги. Его рыжеватый с белым пятнистый хвост заботливо поддерживается левой рукой. Чуть впереди плетется данмерка, сильнее прочих клюющая носом. Нежная пепельного оттенка кожа покрывается мурашками при малейшем порыве пронизывающего ветра. Вышагивающий рядом бретон выставляет обмазанную воском козлиную бородку на свет утренней зари. То и дело оскальзывающаяся на глине подруга избирает его руку главной опорой. Во главе катится груженая доверху тележка, направляемая плотного телосложения альтмером. Два колеса бодро стремятся вниз, удерживаемые от самопроизвольного вращения лишь мускулами эльфа. Легкая улыбка приветствует новый день.
На вершине пробуждается окруженный каменными стенами город. Повседневная утренняя суета сменяется радостными возгласами. Раздается хлопок, в небе расцветает огненный шар. Торжествующе звонят колокола.
Данмерка бросает умоляющий взгляд на приятеля. Бретон в суровой непреклонности резко качает головой. Хаджит, почесывая кончик хвоста, насмешливо ухмыляется. Легкая улыбка альтмера разделяет праздничное настроение горожан.
Несколько часов спустя путники устраивают привал и готовятся к обеду. Дремучий сосновый лес окружает стоянку, словно пытаясь подавить непрошенных гостей своим величием. Катай ловит зайца и, ловко орудуя когтями, срывает с него шкуру. Эльф поддерживает костер, с легкой улыбкой подкидывая в огонь собранные ветки. К аромату тушеного мяса примешивается запах горелой хвои.
– И все же, Риктав, – вальяжно указывает девушка, – мы опять ушли на день раньше.
Бретон безразлично пожимает плечами:
– Праздники четвертой эры остаются для меня загадкой.
– Ра’Тогак полагает, что нужно вернуться, – речь хаджита невнятна: он тщательно вылизывает шерсть, особое внимание уделяя кончику хвоста и большим пушистым ушам. При каждом движении в воздух поднимается туча ворсинок.
– Возвращаться – плохая примета, – горячо возражает дальний потомок людей и эльфов.
– Я думаю,.. – начинает было данмерка, но ее прерывают хихиканье пятнистого товарища и усталое восклицание Риктава.
– Не сейчас, Сариллия, мы совсем недавно покинули город.
Девушка надувается и грозит припомнить ему это вечером. Высокий эльф с легкой улыбкой наблюдает за спорщиками. Ра’Тогак заканчивает умываться и делает глотательные движения наоборот. Пока его собеседники брезгливо морщатся и делают вид, что безумно интересуются высматриванием неизвестной певчей птички, катай отрыгивает склизкий волосяной шарик. Бретон, не скрывая отвращения, не выдерживает:
– Это ужасно! Почему ты не можешь пойти против кошачьей природы? Неужели это так сложно?
– Ра’Тогак – кот-катай, – недоумевает хаджит. – Как Сариллия – темная эльфийка.
– Да, я… – вставляет было девушка, но оказывается вновь прерванной Риктавом.
– Да, и ты! Ты же… Да все вы – рабы стереотипов! Вы ведете себя как идеальные, образцовые представители…
– Даже Суовенлинн? – с насмешливо показанными клыками вворачивает пятнистый обладатель хвоста, показывая на альтмера.
– Нет, он не узнает стереотип, даже если тот улыбнется ему в лицо, – отмахивается бретон. Эльф согласно кивает.
Данмерка переходит в наступление:
– А сам-то ты каков? «Сэр то», «сэр сё», как будто кто-то когда-то жаловался…
– Жаловал.
– Неважно!.. тебе рыцарский титул, – Сариллия в праведном негодовании глубоко дышит, неотвратимо притягивая взгляды.
– Я – другое дело, – сопротивляется Риктав, поглаживая бородку. – Люди ожидают от меня этого. Я сознательно вхожу в образ благородного человека.
– Клиентам он угождает, – подытоживает Ра’Тогак, издевательски урча.
– Вот я зато, – томно протягивает девушка, – получаю удовольствие сама.
– Обед готов, – наконец подает голос Суовенлинн, с легкой улыбкой указывая на заманчиво дымящийся котелок с ароматной зайчатиной. Надолго воцаряется тишина, прерываемая лишь причмокиванием и похрустыванием.
В Скинграде путники оставляют тележку и ее содержимое под защитой альтмера и разбредаются в поисках работы. Преисполненный собственного достоинства Риктав щеголяет благородством и готовностью придти на помощь кому угодно вне зависимости от оплаты. Первой его клиенткой становится дряхлая старушка, опирающаяся на изогнутую клюку из бука. Пожилая имперка, горестно вздыхая и прерывая речь всхлипываниями, рассказывает рыцарю душещипательную историю о кошке, которая не может спуститься с дерева. Бретон с покровительственной важностью выслушивает все до последнего слова и обещает всенепременно оказать содействие. Женщина, перемежая жалобы на здоровье жалобами на соседей, медленно подводит добровольного помощника к гигантскому клену. Понимая, что забраться к мяукающему на недосягаемом суку животному ему не под силу, Риктав обращается к наследию магически одаренных предков и посылает молнию. Несколько мгновений спустя дрожащий и неистово мурлычущий комочек стоящей дыбом шерсти оказывается на голове старухи. Рыцарь галантно переспрашивает, что она говорила о здоровье и соседях.
Ра’Тогак в первом же питейном заведении сталкивается с одним из многочисленных братьев Сурили и, не вдаваясь в подробности семейного древа, становится его защитником. Винодел опасается какого-то городского сумасшедшего и нуждается в постоянной охране. Постоянно почесываясь и раскидывая шерсть, катай сопровождает клиента в городских прогулках, при посещении погребов и винодельни. Удовлетворяя любопытство Сурили, хаджит сокрушенно жалуется на блох и линьку, не преминув похвастаться новой шерстью. Завороженно наблюдая, как старая шерсть при этом опускается в чаны с давленым виноградом, бретон выражает самое горячее сочувствие.
Сариллия по традиции начинает с посещения храма. Она по опыту знает, что именно там находит наибольшее применение ее исключительный талант к исцелению. Попав на службу, данмерка садится в первом ряду и наклоняется вперед, к хору. Шелковое платье с низким вырезом облегает выдающуюся фигуру эльфийки. Теряющие голос хористы и путающиеся в проповедях священники впоследствии выстраиваются в очередь, неистово жалуясь на внезапно проявляющиеся недуги. Когда поток больных иссякает, девушка с обворожительной улыбкой интересуется, где проводятся занятия с послушниками и подмастерьями местных гильдий.
Суовенлинн с неизменной улыбкой охраняет имущество квартета героев и без долгих размышлений применяет физическую силу к жаждущим поживиться чужим добром. К концу дня на его счету пять сломанных рук, три сломанных ноги, с десяток сломанных ребер и один пробитый череп.
Через пару дней друзья обнаруживают, что горожане совершенно не нуждаются в помощи, а объединенными усилиями высокопоставленных священнослужителей и магов здоровье их подопечных больше не оставляет желать лучшего.
Уже не такие теплые лучи восходящего осеннего солнца пронизывают наползший с реки туман. Капли росы на кустах ежевики сверкают достойными самой королевы-волчицы бриллиантами. Где-то на севере подает голос петух, ему вторят с востока и запада. Громко хлопает дверь на обширных виноградных плантациях. Четыре закутанные в плащи с капюшонами фигуры молча бредут к озеру Румар по пыльной дороге. Они еще пребывают в приятной полудреме, механически переставляя облаченные в надежную кожаную обувь ноги.
Позади пробуждается окруженный каменными стенами город. Повседневная утренняя суета сменяется радостными возгласами. Раздается хлопок, в небе расцветает огненный шар. Торжествующе звонят колокола.
Сариллия бросает просящий взгляд на приятеля. Риктав в упрямом упорстве резко качает головой. Катай, задумчиво почесывая за левым ухом, заявляет:
– Ра’Тогаку скучно.
Кожа бретона приобретает зеленоватый оттенок. Красные глаза данмерки наполняются ужасом. Они переглядываются и хором принимают решение:
– Мы возвращаемся.
Путники минуют ворота Скинграда. Горожане, нарядные и веселые, поглощены праздником. Задорно играющий бард замечает новоприбывших и извлекает из флейты неприличный звук. Лихо отплясывающий джигу на столе первосвященник оступается и с грохотом падает. Глава отделения магической гильдии от неожиданности поджигает свою бороду. Капитан городской стражи хмурит брови, но в нерешительности остается на месте.
Риктав, Сариллия и Ра’Тогак стоят, шокированные, не в силах вымолвить ни слова. Суовенлинн оглядывает горожан и друзей, усиленно думает и принимается хохотать.
Последним бредет хаджит, брезгливо кривящийся каждый раз, как наступает в лужу, поднимая грязные и холодные брызги. Его рыжеватый с белым пятнистый хвост заботливо поддерживается левой рукой. Чуть впереди плетется данмерка, сильнее прочих клюющая носом. Нежная пепельного оттенка кожа покрывается мурашками при малейшем порыве пронизывающего ветра. Вышагивающий рядом бретон выставляет обмазанную воском козлиную бородку на свет утренней зари. То и дело оскальзывающаяся на глине подруга избирает его руку главной опорой. Во главе катится груженая доверху тележка, направляемая плотного телосложения альтмером. Два колеса бодро стремятся вниз, удерживаемые от самопроизвольного вращения лишь мускулами эльфа. Легкая улыбка приветствует новый день.
На вершине пробуждается окруженный каменными стенами город. Повседневная утренняя суета сменяется радостными возгласами. Раздается хлопок, в небе расцветает огненный шар. Торжествующе звонят колокола.
Данмерка бросает умоляющий взгляд на приятеля. Бретон в суровой непреклонности резко качает головой. Хаджит, почесывая кончик хвоста, насмешливо ухмыляется. Легкая улыбка альтмера разделяет праздничное настроение горожан.
Несколько часов спустя путники устраивают привал и готовятся к обеду. Дремучий сосновый лес окружает стоянку, словно пытаясь подавить непрошенных гостей своим величием. Катай ловит зайца и, ловко орудуя когтями, срывает с него шкуру. Эльф поддерживает костер, с легкой улыбкой подкидывая в огонь собранные ветки. К аромату тушеного мяса примешивается запах горелой хвои.
– И все же, Риктав, – вальяжно указывает девушка, – мы опять ушли на день раньше.
Бретон безразлично пожимает плечами:
– Праздники четвертой эры остаются для меня загадкой.
– Ра’Тогак полагает, что нужно вернуться, – речь хаджита невнятна: он тщательно вылизывает шерсть, особое внимание уделяя кончику хвоста и большим пушистым ушам. При каждом движении в воздух поднимается туча ворсинок.
– Возвращаться – плохая примета, – горячо возражает дальний потомок людей и эльфов.
– Я думаю,.. – начинает было данмерка, но ее прерывают хихиканье пятнистого товарища и усталое восклицание Риктава.
– Не сейчас, Сариллия, мы совсем недавно покинули город.
Девушка надувается и грозит припомнить ему это вечером. Высокий эльф с легкой улыбкой наблюдает за спорщиками. Ра’Тогак заканчивает умываться и делает глотательные движения наоборот. Пока его собеседники брезгливо морщатся и делают вид, что безумно интересуются высматриванием неизвестной певчей птички, катай отрыгивает склизкий волосяной шарик. Бретон, не скрывая отвращения, не выдерживает:
– Это ужасно! Почему ты не можешь пойти против кошачьей природы? Неужели это так сложно?
– Ра’Тогак – кот-катай, – недоумевает хаджит. – Как Сариллия – темная эльфийка.
– Да, я… – вставляет было девушка, но оказывается вновь прерванной Риктавом.
– Да, и ты! Ты же… Да все вы – рабы стереотипов! Вы ведете себя как идеальные, образцовые представители…
– Даже Суовенлинн? – с насмешливо показанными клыками вворачивает пятнистый обладатель хвоста, показывая на альтмера.
– Нет, он не узнает стереотип, даже если тот улыбнется ему в лицо, – отмахивается бретон. Эльф согласно кивает.
Данмерка переходит в наступление:
– А сам-то ты каков? «Сэр то», «сэр сё», как будто кто-то когда-то жаловался…
– Жаловал.
– Неважно!.. тебе рыцарский титул, – Сариллия в праведном негодовании глубоко дышит, неотвратимо притягивая взгляды.
– Я – другое дело, – сопротивляется Риктав, поглаживая бородку. – Люди ожидают от меня этого. Я сознательно вхожу в образ благородного человека.
– Клиентам он угождает, – подытоживает Ра’Тогак, издевательски урча.
– Вот я зато, – томно протягивает девушка, – получаю удовольствие сама.
– Обед готов, – наконец подает голос Суовенлинн, с легкой улыбкой указывая на заманчиво дымящийся котелок с ароматной зайчатиной. Надолго воцаряется тишина, прерываемая лишь причмокиванием и похрустыванием.
В Скинграде путники оставляют тележку и ее содержимое под защитой альтмера и разбредаются в поисках работы. Преисполненный собственного достоинства Риктав щеголяет благородством и готовностью придти на помощь кому угодно вне зависимости от оплаты. Первой его клиенткой становится дряхлая старушка, опирающаяся на изогнутую клюку из бука. Пожилая имперка, горестно вздыхая и прерывая речь всхлипываниями, рассказывает рыцарю душещипательную историю о кошке, которая не может спуститься с дерева. Бретон с покровительственной важностью выслушивает все до последнего слова и обещает всенепременно оказать содействие. Женщина, перемежая жалобы на здоровье жалобами на соседей, медленно подводит добровольного помощника к гигантскому клену. Понимая, что забраться к мяукающему на недосягаемом суку животному ему не под силу, Риктав обращается к наследию магически одаренных предков и посылает молнию. Несколько мгновений спустя дрожащий и неистово мурлычущий комочек стоящей дыбом шерсти оказывается на голове старухи. Рыцарь галантно переспрашивает, что она говорила о здоровье и соседях.
Ра’Тогак в первом же питейном заведении сталкивается с одним из многочисленных братьев Сурили и, не вдаваясь в подробности семейного древа, становится его защитником. Винодел опасается какого-то городского сумасшедшего и нуждается в постоянной охране. Постоянно почесываясь и раскидывая шерсть, катай сопровождает клиента в городских прогулках, при посещении погребов и винодельни. Удовлетворяя любопытство Сурили, хаджит сокрушенно жалуется на блох и линьку, не преминув похвастаться новой шерстью. Завороженно наблюдая, как старая шерсть при этом опускается в чаны с давленым виноградом, бретон выражает самое горячее сочувствие.
Сариллия по традиции начинает с посещения храма. Она по опыту знает, что именно там находит наибольшее применение ее исключительный талант к исцелению. Попав на службу, данмерка садится в первом ряду и наклоняется вперед, к хору. Шелковое платье с низким вырезом облегает выдающуюся фигуру эльфийки. Теряющие голос хористы и путающиеся в проповедях священники впоследствии выстраиваются в очередь, неистово жалуясь на внезапно проявляющиеся недуги. Когда поток больных иссякает, девушка с обворожительной улыбкой интересуется, где проводятся занятия с послушниками и подмастерьями местных гильдий.
Суовенлинн с неизменной улыбкой охраняет имущество квартета героев и без долгих размышлений применяет физическую силу к жаждущим поживиться чужим добром. К концу дня на его счету пять сломанных рук, три сломанных ноги, с десяток сломанных ребер и один пробитый череп.
Через пару дней друзья обнаруживают, что горожане совершенно не нуждаются в помощи, а объединенными усилиями высокопоставленных священнослужителей и магов здоровье их подопечных больше не оставляет желать лучшего.
Уже не такие теплые лучи восходящего осеннего солнца пронизывают наползший с реки туман. Капли росы на кустах ежевики сверкают достойными самой королевы-волчицы бриллиантами. Где-то на севере подает голос петух, ему вторят с востока и запада. Громко хлопает дверь на обширных виноградных плантациях. Четыре закутанные в плащи с капюшонами фигуры молча бредут к озеру Румар по пыльной дороге. Они еще пребывают в приятной полудреме, механически переставляя облаченные в надежную кожаную обувь ноги.
Позади пробуждается окруженный каменными стенами город. Повседневная утренняя суета сменяется радостными возгласами. Раздается хлопок, в небе расцветает огненный шар. Торжествующе звонят колокола.
Сариллия бросает просящий взгляд на приятеля. Риктав в упрямом упорстве резко качает головой. Катай, задумчиво почесывая за левым ухом, заявляет:
– Ра’Тогаку скучно.
Кожа бретона приобретает зеленоватый оттенок. Красные глаза данмерки наполняются ужасом. Они переглядываются и хором принимают решение:
– Мы возвращаемся.
Путники минуют ворота Скинграда. Горожане, нарядные и веселые, поглощены праздником. Задорно играющий бард замечает новоприбывших и извлекает из флейты неприличный звук. Лихо отплясывающий джигу на столе первосвященник оступается и с грохотом падает. Глава отделения магической гильдии от неожиданности поджигает свою бороду. Капитан городской стражи хмурит брови, но в нерешительности остается на месте.
Риктав, Сариллия и Ра’Тогак стоят, шокированные, не в силах вымолвить ни слова. Суовенлинн оглядывает горожан и друзей, усиленно думает и принимается хохотать.
