Вкус настоящей свободы
Башня врастала в гору, вплеталась в нее корнями, достигала потоков лавы, пахла серой и железом. И воздух в ней был мутный, тяжелый, как вода. Но грохочущий по лестницам воин не замечал этого. Слишком близкой была его цель, сладкой, желанной. До боли за грудиной. До судороги в пальцах, стиснутых на рукояти двуручного меча. Сперва он пробовал красться, но красивый, смутно знакомый голос обжег насмешкой. И Нереварин кинул дурное дело и попер напролом. Золотой узор плавился на эбоните доспеха, бил по глазам тех, кто неосмотрительно попался на дороге. И меч вращался над головой, как крылья бешеной ветряной мельницы. Горе побежденным! Он так спешил, что даже не затруднял себя переступанием через трупы. Вот упал распластанный по бедро раб пепла, вот грубо впечатан в стену поднявшийся спящий, походя, на отмахе, «яблоком». Лязг круглых дверей, рев светильников, украшенных рунами. Твердыня бывшего друга, владыки двемеров, Думака. Из-за чего они поссорились тогда? Нереварин не помнил. Да и какая разница! Он был избран. Его ведет рука Азуры. И еще один бывший друг, темный двойник, волшебник, глава Шестого Дома, Ворин Дагот… Переплетения лестниц и коридоров, корни горы. Светящиеся сыроежки у гнилых стен. Вонь окалины в шлеме.
— Ты пришел. У нас есть время поговорить.
Жажда убивать не погасла в Нереварине. Она дрожит в сухожилиях и мышцах, она тянет меч опуститься…
— Отойди. Я не доверяю тебе.
— Зря. Если бы ты пришел тогда, когда я послал тебе письмо с Даготом Гаресом.
Гость уперся мечом в пол и положил на рукоять подбородок, поерзав ремешком шлема.
— Письмо вместе с подарком в виде корпруса. Весьма щедро. Благодарю.
— Это воистину божественная болезнь, — откликнулся собеседник. — Ибо как бы ты тогда нес так легко и тяжелые доспехи, и цвайхандер, и бутылки зелий, и все эти защитные и отражающие заклинания?
Дагот тихонько хмыкнул.
Нереварин сузил глаза. Впрочем, под шлемом этого видно не было.
— Просто я всегда оцениваю противника по достоинству.
— Противника? Мы были, как братья, Неревар.
— Как братья? Я не помню. И не зови меня братом. Я пришел, чтобы убить тебя. Чтобы снять с данмеров проклятие.
— Как благородно! — красавец-данмер пожал широкими плечами. Золотая маска солнца, прикрывающая его лицо, качнулась. — Или ты пришел получить силу Сердца? Я буду только рад поделиться ею с тобой.
— Ты безумен! Нечестивые инструменты Кагренака исказили тебя!
— Только меня? Или ты пришел прикрыть и ИХ преступления? Трибунала… правда, они тогда так себя не звали. Они всегда держались у тебя в тени. Как рабы. Но на самом деле рабом был ты. Альмалексии, своей рыжей красотки-жены, которая блудила направо и налево, стоило тебе отвернуться. Вивека, своего пажа, шута, песнопевца, ее любовника. И Сота-Сила, желающего сравняться в таланте с двемерским мастером Кагренаком. А когда у него не получилось… О, он так ловко вас стравил. Он думал, что Инструменты…
— Замолчи! Я читал, я знаю. Я послал тебя сохранить их, пока мы вызовем Азуру, а ты соблазнился. Меня предупредили…
— Тебя убили. А ты все еще веришь Трибуналу больше, чем мне.
— Вы одинаково стоите. Они пойдут за тобой. Обещаю.
Дагот кивнул. Вскинул голову, и в отверстия маски взгляд — словно с жалостью. А Неревар не любил, чтобы его жалели.
Пахнет грибами и окалиной коридор. И впереди еще одна круглая дверь. К Сердцу Лорхана. Светится северным сиянием, трепещет Призрачный страж, разгоняя темноту. А Разделитель и Разрубатель — зачарованное двемерское оружие — теперь в руках. Но воин-гость, проходя в двери, не забывает склониться к тускло блеснувшему колечку. Сердца данмеров с ним, как и вера в свою правоту, и желание исполнить предназначение. А за дверью — тот, которого он убил только что. Целый, живой.
— Ты думаешь, что можешь убить бога?
— Придется.
Удар магии, под которым ломаются щиты. Но воин рвется вперед. Он и не думает огибать Покои Акулахана по дуге, сталкиваясь с возможным сопротивлением, он просто тупо летит вперед и вниз, туда, где Дагот творил нового бога. Где бьется сердце бога мертвого, Лорхана, Шора. Похожее на огромный камень — и все-таки живое. Нереварин летит над веревочным мостиком, под бесконечными сводами. Глаза выхватывают детали из окружения, но все это неважно, потому что цель — вот она. Миссия почти закончена. Два удара Разделителя, чтобы извлечь тоны Сердца — что бы это ни значило. Такие подробности не для него. Возможно, Сота-Сил смог бы что-либо в этом понять, возможно, и понял. Иначе как бы Трибунал стал Трибуналом? Им всем хотелось поиграть в божества, а Нереварину этого не нужно. Разрубатель входит в камень, как в живую плоть. Ворин Дагот швыряется заклинаниями. Кожа горит под доспехами. В теле ни частички здоровой не осталось, в глазах мутнеет, внутренности скручивает боль, но Сердце подается. Чтобы умереть.
Нереварин упал на колени и снизу вверх смотрел, как Дагот подбегает к нему по легкому мостику, а вокруг внизу кипит и плещет лава.
— Дурак! Дурак! Что ты наделал! Ты не понимаешь, что это был наш единственный шанс!
Воин сморгнул и попытался встать с колен. Его шатало. Рвота закупорила горло. Он попытался сорвать шлем, но пальцы в рукавицах не слушались. А снять рукавицы тоже не получилось. Словно броня приварилась к телу.
— …Обыграть ее.
Золотая маска качнулась, как у пьяного.
— Нашу госпожу. Ты что, не понял? Ты, носитель миссии, не понял? Сколько вас было? Наивных дураков-Нереваринов. Ты бы мог жить своей судьбой. Быть садовником, или воином, или собирать для аптеки травы. Мог учить магию и детей. Но наша госпожа с бешеным упорством выбирала одного за другим, звала душу моего друга из-за луны и звезд и примеряла на возможных героев. Они летели на огонь. Они думали, что спасают Племя Неоплаканное. Что избавляют данмеров от проклятья, от мора. А на деле все становились ее рабами. Ты этого всю жизнь хотел, да?!
— Тогда… — слова с трудом пробились сквозь обожженные губы. — Зачем ты создавал новое божество? Если ты… так жаждал… свободы…
— Потому что хотел получить нового хозяина, — отозвался Дагот чуть слышно. — Разве ты не понимаешь? Раба продают и покупают. Но если раб сделал себе хозяина, выбрал себе хозяина — разве тогда он раб? Разве тогда он говорящий инструмент? А она бы так просто не отпустила меня. Сам видишь. Несколько тысяч лет. Она никогда ничего не забывает. Жаль, — он поднял голову к сводам, — что я понял это слишком поздно.
Нереварин несколько шагов прополз на коленях, пошатываясь, встал. И кулаком в латной перчатке ударил бывшего друга в лицо. Тот покачнулся и слетел в лаву.
И тут же стены Покоев ожили. Ожил свод. И мостик. И помост, где так и не родился новый бог. Все вокруг хрустело, трещало, осыпалось. Мостик зашатался, едва не сбросив воина вниз. Он чудом успел добежать до относительно прочного карниза и повернуть рычаг. Сверху летели обломки и камни, когда круглая дверь, наконец, подалась, и Нереварин очутился все в том же коридоре. Азура стояла перед ним — хрупкая большеглазая девушка в голубом платье.
— Твоя миссия исполнена. Данмеры избавлены от проклятия. Мора больше нет.
— А что мне делать дальше?
Колечко очутилось в широкой ладони Нереварина, хозяйка сжала его пальцы.
— Что хочешь. Почувствуй вкус настоящей свободы.
Такая красавица. Почему ее посланцами являются голые хвостатые девки с крыльями нетопыря? Они так страшно визжат и целят в лицо когтями, а когда их убьешь — остается пустота. Почему Нереварин не задумывался об этом раньше, интересно?
Азура исчезла. А он стоял посреди коридора, и во рту был вкус окалины и крови. И, самую малость, слез.
— Ты пришел. У нас есть время поговорить.
Жажда убивать не погасла в Нереварине. Она дрожит в сухожилиях и мышцах, она тянет меч опуститься…
— Отойди. Я не доверяю тебе.
— Зря. Если бы ты пришел тогда, когда я послал тебе письмо с Даготом Гаресом.
Гость уперся мечом в пол и положил на рукоять подбородок, поерзав ремешком шлема.
— Письмо вместе с подарком в виде корпруса. Весьма щедро. Благодарю.
— Это воистину божественная болезнь, — откликнулся собеседник. — Ибо как бы ты тогда нес так легко и тяжелые доспехи, и цвайхандер, и бутылки зелий, и все эти защитные и отражающие заклинания?
Дагот тихонько хмыкнул.
Нереварин сузил глаза. Впрочем, под шлемом этого видно не было.
— Просто я всегда оцениваю противника по достоинству.
— Противника? Мы были, как братья, Неревар.
— Как братья? Я не помню. И не зови меня братом. Я пришел, чтобы убить тебя. Чтобы снять с данмеров проклятие.
— Как благородно! — красавец-данмер пожал широкими плечами. Золотая маска солнца, прикрывающая его лицо, качнулась. — Или ты пришел получить силу Сердца? Я буду только рад поделиться ею с тобой.
— Ты безумен! Нечестивые инструменты Кагренака исказили тебя!
— Только меня? Или ты пришел прикрыть и ИХ преступления? Трибунала… правда, они тогда так себя не звали. Они всегда держались у тебя в тени. Как рабы. Но на самом деле рабом был ты. Альмалексии, своей рыжей красотки-жены, которая блудила направо и налево, стоило тебе отвернуться. Вивека, своего пажа, шута, песнопевца, ее любовника. И Сота-Сила, желающего сравняться в таланте с двемерским мастером Кагренаком. А когда у него не получилось… О, он так ловко вас стравил. Он думал, что Инструменты…
— Замолчи! Я читал, я знаю. Я послал тебя сохранить их, пока мы вызовем Азуру, а ты соблазнился. Меня предупредили…
— Тебя убили. А ты все еще веришь Трибуналу больше, чем мне.
— Вы одинаково стоите. Они пойдут за тобой. Обещаю.
Дагот кивнул. Вскинул голову, и в отверстия маски взгляд — словно с жалостью. А Неревар не любил, чтобы его жалели.
Пахнет грибами и окалиной коридор. И впереди еще одна круглая дверь. К Сердцу Лорхана. Светится северным сиянием, трепещет Призрачный страж, разгоняя темноту. А Разделитель и Разрубатель — зачарованное двемерское оружие — теперь в руках. Но воин-гость, проходя в двери, не забывает склониться к тускло блеснувшему колечку. Сердца данмеров с ним, как и вера в свою правоту, и желание исполнить предназначение. А за дверью — тот, которого он убил только что. Целый, живой.
— Ты думаешь, что можешь убить бога?
— Придется.
Удар магии, под которым ломаются щиты. Но воин рвется вперед. Он и не думает огибать Покои Акулахана по дуге, сталкиваясь с возможным сопротивлением, он просто тупо летит вперед и вниз, туда, где Дагот творил нового бога. Где бьется сердце бога мертвого, Лорхана, Шора. Похожее на огромный камень — и все-таки живое. Нереварин летит над веревочным мостиком, под бесконечными сводами. Глаза выхватывают детали из окружения, но все это неважно, потому что цель — вот она. Миссия почти закончена. Два удара Разделителя, чтобы извлечь тоны Сердца — что бы это ни значило. Такие подробности не для него. Возможно, Сота-Сил смог бы что-либо в этом понять, возможно, и понял. Иначе как бы Трибунал стал Трибуналом? Им всем хотелось поиграть в божества, а Нереварину этого не нужно. Разрубатель входит в камень, как в живую плоть. Ворин Дагот швыряется заклинаниями. Кожа горит под доспехами. В теле ни частички здоровой не осталось, в глазах мутнеет, внутренности скручивает боль, но Сердце подается. Чтобы умереть.
Нереварин упал на колени и снизу вверх смотрел, как Дагот подбегает к нему по легкому мостику, а вокруг внизу кипит и плещет лава.
— Дурак! Дурак! Что ты наделал! Ты не понимаешь, что это был наш единственный шанс!
Воин сморгнул и попытался встать с колен. Его шатало. Рвота закупорила горло. Он попытался сорвать шлем, но пальцы в рукавицах не слушались. А снять рукавицы тоже не получилось. Словно броня приварилась к телу.
— …Обыграть ее.
Золотая маска качнулась, как у пьяного.
— Нашу госпожу. Ты что, не понял? Ты, носитель миссии, не понял? Сколько вас было? Наивных дураков-Нереваринов. Ты бы мог жить своей судьбой. Быть садовником, или воином, или собирать для аптеки травы. Мог учить магию и детей. Но наша госпожа с бешеным упорством выбирала одного за другим, звала душу моего друга из-за луны и звезд и примеряла на возможных героев. Они летели на огонь. Они думали, что спасают Племя Неоплаканное. Что избавляют данмеров от проклятья, от мора. А на деле все становились ее рабами. Ты этого всю жизнь хотел, да?!
— Тогда… — слова с трудом пробились сквозь обожженные губы. — Зачем ты создавал новое божество? Если ты… так жаждал… свободы…
— Потому что хотел получить нового хозяина, — отозвался Дагот чуть слышно. — Разве ты не понимаешь? Раба продают и покупают. Но если раб сделал себе хозяина, выбрал себе хозяина — разве тогда он раб? Разве тогда он говорящий инструмент? А она бы так просто не отпустила меня. Сам видишь. Несколько тысяч лет. Она никогда ничего не забывает. Жаль, — он поднял голову к сводам, — что я понял это слишком поздно.
Нереварин несколько шагов прополз на коленях, пошатываясь, встал. И кулаком в латной перчатке ударил бывшего друга в лицо. Тот покачнулся и слетел в лаву.
И тут же стены Покоев ожили. Ожил свод. И мостик. И помост, где так и не родился новый бог. Все вокруг хрустело, трещало, осыпалось. Мостик зашатался, едва не сбросив воина вниз. Он чудом успел добежать до относительно прочного карниза и повернуть рычаг. Сверху летели обломки и камни, когда круглая дверь, наконец, подалась, и Нереварин очутился все в том же коридоре. Азура стояла перед ним — хрупкая большеглазая девушка в голубом платье.
— Твоя миссия исполнена. Данмеры избавлены от проклятия. Мора больше нет.
— А что мне делать дальше?
Колечко очутилось в широкой ладони Нереварина, хозяйка сжала его пальцы.
— Что хочешь. Почувствуй вкус настоящей свободы.
Такая красавица. Почему ее посланцами являются голые хвостатые девки с крыльями нетопыря? Они так страшно визжат и целят в лицо когтями, а когда их убьешь — остается пустота. Почему Нереварин не задумывался об этом раньше, интересно?
Азура исчезла. А он стоял посреди коридора, и во рту был вкус окалины и крови. И, самую малость, слез.
