Пепел и золото
- Рыба, свежая рыба! – кричал торговец с нижнего яруса.
«Ну да, свежая. Только что выловлена из канала и очищена от фекалий тех, кому ее собираются продать» – мрачно подумал Нейлдан Ферас, прижимаясь к холодной, шершавой стене. Прямо над егот ухом шумел поток, насыщая воздух влагой так, что отсыревшая рубашка прилипала к плечам. Возвращаясь к рыбе, справедливости ради стоило заметить, что он бы даже такую сейчас съел, и грязную и вонючую… да любую! Но денег у данмера сейчас не хватило бы даже на самую наипаршивейшую рыбешку на свете: плату за работу в артели младшим закройщикам давали очень небольшую и очень нерегулярно.
Так парень стоял в углу, слушая шум воды, крики торговцев и урчание в животе. Несмотря на поздний час, в среднем поясе округа святого Олмса собралось изрядное количество народу. В залах было душно, шум и говор прохожих сливались в монотонный, убаюкивающий гул, и данмер чувствовал, как веки опускаются, становясь тяжелыми, словно эбонит. Домой идти не было ни малейшего желания: там пусто и холодно, не то, что среди этой пестрой, суетливой толпы. Но время близилось к ночи, а завтра с утра снова на работу.
Нейлдан усилием воли переборол сонливость и открыл глаза.
Сначала ему казалось, что вокруг ничего не изменилось: все те же прохожие, те же торговцы кричат, зазывая посмотреть товар… Портной потянулся и хотел было направиться к себе, но внимание юноши привлекла женщина у перил. Секунду она стояла спокойно, и вдруг взвилась в воздух в головокружительном пируэте! Женщина стала пробираться в центр зала и все вокруг тоже принялись танцевать – в считанные минуты весь пояс уже плясал!
Нейлдан стоял, разинув рот и не в силах поверить собственным глазам, и тут помимо воли подпрыгнул, выгибая спину, а потом заскакал по залу, словно ужаленный скриб! Тем временем танцующие взялись за руки и закружились в неистовом хороводе. Данмер почувствовал, как его ладони крепко сжали чьи-то руки, танец подхватил его тело, словно бурлящий водоворот щепку.
Сначала это было весело и необычно, но через некоторое время в задорных плясках появилось что-то неуловимо зловещее. Парень попытался освободиться и с удивлением обнаружил, что держащие его танцоры с ехидцей заулыбались и усилили хватку. Зал проносился мимо мутным пятном, радостные крики стали воплями безумия и злости, портной споткнулся и его поволокли по полу, а потом с яростью бросили в центр. Рядом с юношей упало еще с десяток мужчин и женщин: все – данмеры, испуганные и не понимающие, что происходит.
Неиствующее кольцо вокруг них сжималось, хохочущие танцоры подбиралась все ближе и ближе, норовя наступить или пнуть. И вот, когда толпа разомкнула хоровод и просто бросилась на несчастных с криками и улюлюканьем, появился ОН. Высокая фигура в золотой маске раздвинула ряды беснующихся, словно занавеси – и те с ужасом отпрянули. Фигура протянула руки и промолвила:
- Народ данмери лежит под пятой чужеземцев, извиваясь в грязи, когда должно быть иначе! Они смеются над нами и глумятся, разжиревшие на крови Морровинда, словно вампиры! Поклонитесь мне, отринув троих лжецов! Изгоните презренных и низших, возомнивших себя вашими хозяевами! Служите мне и сбросьте рабские оковы! Это говорю я, Даго Ур, ваш спаситель и господин!
Он сказал это, и лежащих озарило золотое сияние, горячее и придающее сил – но в глубине души Нейлдан чувствовал, что свет этот скорее испепеляющий, чем согревающий…
- Вставай, народ данмери! Вставай!
Сияние разливалось по залу, поглощая предметы и меров… и юноша проснулся.
-Вставай, – тяжелый ботинок ординатора врезался ему в бок, – или остаток ночи проведешь в менее приятном месте, ничтожество.
-Да, да, уже ухожу… – промямлил Найлдан, с трудом поднимаясь. Сцены из жуткого сна все еще стояли перед глазами, но реальность начала входить в свои права: хороводы хороводами, а угодить в тюрьму за бродяжничество не очень хотелось.
Ординатор уже ушел, побрякивая священными доспехами и данмер остался на площади совсем один, теребя в руках снятое с пальца кольцо – единственную ценность, которая у него осталась. Для того, чтобы дотянуть до получки, его все-таки придется заложить…
В дверь к ростовщику он постучал нехотя, но твердо. Никто не отозвался. Нейлдан понимал, что час уже поздний и его наверняка выгонят вон, но рассудил, что с голодом договориться труднее, чем с торговцем. Постучал еще раз – тишина. Портной заметил, что дверь не заперта и набрался наглости войти – может быть, внутри его будет слышно лучше? Но в полутемном помещении было пусто и тихо. Однако кое-что в лавке прямо-таки кричало о себе: септимы, мерцающей кучкой разбросанные на стойке! Видимо, хозяин решил посчитать выручку, и отлучился ненадолго… Нейлдан не помнил, действительно ли успел подумать: «А не своровать ли их?», или же тело его решило действовать опережая разум – но войдя, хозяин застал юношу лапающим его деньги.
- Что… это что такое?! Проклятый вор! – закричал имперец-ростовщик, аж побелев.
- Я… извините, я пришел заложить кольцо…
- Лапы свои ты пришел заложить в мой кошелек, проклятое отребье!
- Простите, простите, я уже ухожу… – пролепетал молодой данмер, действительно пятясь к выходу, но ростовщик был слишком зол, чтобы отпускать его просто так.
- Ну, уж нет, никуда ты не пойдешь без стражи! – возопил торговец и направился к выходу. Никаких сомнений в его намерениях у Нейлдана не было, как не было сомнений в том, что позови он ординаторов – и следующие года два жизни кое-кто точно проведет в остроге.
- Пожалуйте, не надо! – взмолился он, – Хотите, я отдам вам свое кольцо?
- Оставь свои безделушки себе, грязный ворюга! – гаркнул имперец, одним движением оттолкнул юношу от двери и взялся за ручку.
Портняжные ножницы блеснули в занесенной для удара руке. Судя по выражению лица ростовщика, он успел удивиться, прежде чем острые лезвия вонзились ему в грудь. А затем вонзились еще раз. И еще… пока пол не был весь залит кровью, а данмер не нашел, что торговец достаточно мертв, для того чтобы не звать на помощь. Перешагнув через тело, портной бросился к прилавку, сгреб окровавленными по локоть руками монеты и кинулся к двери.
Говорят, к дуракам и сумасшедшим боги бывают милостивы – видимо были они милостивы в тот день и ко Нейлдану: в длинном узком проходе не оказалось ни души. Ноги сами несли его к выходу на улицу, маячащему далеко впереди. Квартал святого Олмса вдруг показался юноше удивительно похожим на пещеру кваама: изрытым темными, душными ходами, забитым копошащимися существами, влажным, жарким… Страстно хотелось на воздух, вздохнуть полной грудью, почувствовать дуновение ветра на коже. Он подскочил к двери и дернул массивную створку на себя.
Ночной воздух буквально обжег распаленные щеки. Нейлдан припал к перилам, свесив голову к темной воде, его выворачивало, и стошнило бы, если было бы чем. А небо над Вивеком раскинулось огромным, темным, бесстрастным шатром, звезды в глубине него мерцали подобно бриллиантам… или септимам, что лежали у юноши за пазухой. Тут впервые пришло осознание, того, ЧТО именно он сделал: он совершил убийство. Зарезал человека, которого до этого хотел ограбить. Этот ростовщик больше никогда не выйдет утром на работу, не будет сидеть в таверне допоздна, не женится и не заведет детей. Единственное, что уготовано ему – могила, холодная и сырая.
Юноше страшно захотелось побежать обратно в пещеры квартала, найти стражу, кинуться им в ноги и признаться во всем, выкинуть проклятые деньги в море, но в памяти всплыли слова из сна: «Они смеются над нами и глумятся, разжиревшие на крови Морровинда, словно вампиры!»
«А что если он прав? Может быть, я сделал доброе дело, прикончив торговца?»
Данмер отлично знал, что проклятый нвах покупал все в два, а то и в три раза дешевле, а продавал во столько же раз дороже. Деньги, которые бедняки, вроде Нейлдана, решались взять у ростовщика в долг, приходилось выплачивать годами из-за непомерно высоких процентов. Если не он «разжирел на крови Морровинда», то кто?
«Неужто не имеет право угнетенный восстать против угнетателя? Септимы, которые я забрал у него – деньги мои и моего народа, и получается, что я лишь вернул их из грязных лап чужеземца. А его жизнь… разве он пощадил бы меня? Хихикал бы себе темными вечерами, сидя у жаркой печи и представляя, как я гнию в тюрьме. Я лишь защитил себя! Трибунал учит смирению и милости – но какое может быть смирение, когда тебя втаптывают сапогами прямо в грязь собственной земли!
Если таковы идеи Дагот Ура – защитить себя и близких от чужаков, то я готов быть его слугой. Я принимаю тебя, шармат, и повинуюсь тебе!»
***
- Слышали? Ростовщика убили!
- И правильно сделали. Негодяй он был препорядочный.
- Да еще и ограбили!
- Он нас будто бы не грабил! Отличную куртку ему заложил на прошлой неделе, так больше десяти дрейков не допросился! Интересно, можно ее теперь бесплатно вернуть?
Слухи об убийстве по кварталу начали ходить еще с раннего утра, и зала портных и красильщиков, конечно же, не обошли стороной.
Нейлдан стоял за своим столом и кроил, аккуратно разрезая ткань ножницами, которыми вчера совершил преступление. Нет, не преступление – акт освобождения!
- Кто бы это ни сделал, он молодец, так и надо.
Юноша не удержался от самодовольной улыбки, которую постарался спрятать, отвернувшись.
- Чего лыбишься а, Тощий?
Джой всегда все заметит. И прицепится.
- Тощий, ты что, не расслышал?
- Меня зовут Нейлдан – сухо ответил портной, не отвлекаясь от работы.
- А мне плевать, как тебя зовут! – рыкнул парень, – Чего ты губешки-то до ушищь растянул, а? Радуешься, что честного человека порешили?
- Тебе какое дело?
- А такое, что ты – сброд и голодрань! Может, хочешь на тело посмотреть, слюнки попускать, а, Тощий?
- На твой труп я бы посмотрел с удовольствием – буркнул Нейлдан тихо, но бретонец услышал и зашелся хохотом.
- Иди, вон, в каналы, очистков поешь – авось располнеешь, на мертвечину тянуть перестанет!
Он снова захохотал, но юноша ничего не ответил, лишь сжал кулаки: ввязываться в драку было бесполезно, бретонец был на полголовы выше его и вдвое шире, а отвечать на подобные нападки – все равно что окунаться в чан с нечистотами. Новообретенная философия подсказывала Нейлдану, что проклятый ублюдок поплатится за все. Нужно лишь немного времени, чуть-чуть терпения и подходящий случай.
***
Еще только солнце закатывалось за горизонт, а Нейлдан с Ахелем уже сидели в «Черном шалке», пили, ели и веселились. В карманах весело позвякивали дрейки. Ахель был редгардом, но, несмотря на это досадное недоразумение – лучшим другом данмера.
- Слыхал про ростовщика? – сказал он, залпом опрокидывая в себя кружку мацта. – Паршивый был мужик, туда ему и дорога.
- Конечно, куда же еще – согласился парень. – Эй, еще выпивки мне и моему другу! И закуски, закуски не жалей!
- И откуда это у тебя деньги вдруг завелись? – весело присвистнул редгард, от угощения, однако, не отказываясь.
- Тетка померла, оставила кое-какое наследство.
- Так выпьем же за эту милостивейшую и порядочнейшую из женщин, и пусть дух ее найдет чертоги предков! – поднял кружку Ахель, и осушил до дна – Кстати, о женщинах… А не найти ли нам какую-нибудь красотку, а то и парочку, да не скоротать ли с ними темну ноченьку, а? Раз уж мы сегодня при золотишке?
«Продажные женщины – это прекрасно, но у меня на примете кое-кто более благородных кровей» – подумал портной, а ответил:
- Отличная мысль, дружище. И за это надо выпить!
- Точно, надо! И пусть местное пиво найдет дорогу в чертоги моего нутра!
И они выпили еще по одной. Вернее, выпил Ахель. А потом еще по одной и еще… Когда в Вивеке наступила полночь, редгард уже крепко спал, уткнувшись лицом в столешницу, и никакие женщины ему были не нужны. Нейлдан не спеша расплатился, вместе с хозяином вволок друга в комнату, где бросил на кровать, и наконец-то вышел из заведения. Планы на остаток ночи у него были самые грандиозные! Планы звали «Агнесс». Красивая, статная девушка-норд, родственница Инглинга Полутролля, приехавшая погостить к дорогому дядюшке из Киродиила. Она встретилась им с Ахелем еще в начале вечера, и такого презрения на нежном девичьем личике юноша, пожалуй, не видел еще ни разу. Он слышал, как она жаловалась слуге, что не стоило приезжать в эту дикую, варварскую страну, населенную уродливыми существами и неотесанным пепельнокожим народом.
Про девицу данмер знал только то, что она хороша собой, чванлива без меры и любит сидеть под деревом на плазе его родного квартала. А еще он знал, что хочет проучить ее. Проучить так, как завещал его новый хозяин – Дагот Ур!
В эту ночь Нейлдану снова неслыханно везло: ординаторов было не видать, а редкие прохожие так спешили домой в уютные постели, что не обращали внимания на то, что происходит вокруг. Начинало казаться, что его похождениям покровительствует какая-то высшая сила, убирающая все препятствия на его пути! Особенно забавно это выглядело, если учесть, что буквально в нескольких минутах ходьбы располагался крупнейший храм Трибунала на Вварденфелле.
Девушка уже собиралась уходить домой, когда данмер окликнул ее.
- Что тебе надо? – спросила она и приложила платочек к носу так, будто от портного несло.
- Всего лишь немного любви, детка, немного любви! – улыбнулся он.
***
Мы находимся в огромном круглом зале, в центре на помосте – высокая фигура в золотой маске. Вокруг много народу, целая толпа, и у каждого вместо рта – золотая дудочка или труба, издающая мелодичные звуки – гимн в честь дома Дагот. Под эту музыку пляшут на стенах неясные, уродливые, комичные силуэты – и это наши собственные тени.
Я играю на сверкающей флейте, и украдкой разглядываю соседей. Высокий пожилой данмер справа кажется мне смутно знакомым, где-то я видел его лицо… Он тоже смотрит на меня, но ничего не может сказать.
***
- Слышали? Еще одно убийство! Какую-то бабу изнасиловали и порезали!
- Да, неспокойно стало нынче… и куда смотрят ординаторы?
- Это еще что! Она, говорят, была родственницей какого-то Хлаалу из знатных, теперь пол-Вивека точно на уши поставят! Обыски везде!
- Не приведи Альмалексия и до нас доберутся…
- Доберутся, это как пить дать!
Нейлдан не хотел ее убивать, нет. Так вышло. Он лишь хотел насладиться ее телом, мягким и белым, затащив в переулок потемнее. Позабавиться немного, показать этой зарвавшейся девке кто тут хозяин. В общем-то, его желания исполнились в полной мере: девушка отчаянно сопротивлялась, пыталась звать на помощь, но пара ударов кулаком по лицу, прочная веревка и кляп помогли портному сделать свое дело максимально тихо. Единственное, что не вписывалось в его ожидания – это ее реакция. Парень ждал, что она будет плакать, умолять о пощаде, ползать у него в ногах, но вместо этого он встретил лишь жесткий, злой взгляд прекрасных голубых глаз. Девушка лежала на мостовой растерзанная и побитая, но не сломленная – и это напугало его. Эта женщина стала бы мстить, и не успокоилась бы, пока не добилась своего…
- А тебе, я вижу, нравится про зверства слушать, а, Тощий? Может быть, ты и сам ночью пошаливаешь, а?
- А тебе, похоже, нравится на меня смотреть. Не влюбился ли ты часом?
- Ах ты…!
Но ударить Джой не успел: в дверь вошел небольшой отряд ординаторов. Рабочие замолчали и словно по волшебству мгновенно сбились в кучу, нервно посматривая в сторону пришельцев.
- Обыск, – жестко сказал один из стражей. – Всем стоять, где стоите, никуда не уходить. За эти два дня двое убиты портновскими ножницами, и если кто-то из вас что-то знает, пусть говорит немедленно, иначе суд будет свершен и над ним.
- Добрались-таки… – тяжко вздохнул кто-то, а ординаторы уже переворачивали ящики с тканями и инструментами, обшаривали шкафы, сундуки и полки. Они нашли, Нейлдан знал, что найдут: окровавленные ножницы, валяющиеся под тряпьем.
Когда недоумевающего, кричащего бретонца под руки уводили в Министерство Правды, данмер весело помахал ему рукой на прощание. Джой орал что-то о том, что это не его инструмент, о том, что его подставили, но кто поверит такому рыжему разбойнику?
Рабочие наконец-то пришли в себя и стали громко обсуждать произошедшее. Чем дольше они говорили, тем сильнее у всех складывалось мнение, что кроме Джоя и наделать-то таких вещей было некому.
Нейлдан сладко улыбнулся, считая, что вполне насытился кровью угнетателей и продолжать не имеет смысла. Золото у него теперь было, месть свершилась… Да и вообще, зачем изгонять всех чужеземцев?
«Среди них есть отличные ребята, вроде Ахеля. Пусть живут на здоровье, я не жадный и вреда в них не вижу никакого! Дагот Ур был прав, но лишь отчасти. Мы получили выгоду друг от друга: я – душевное спокойствие, он – свою порцию смертей, и теперь наши с ним пути должны разойтись».
Нейлдан больше не считал себя слугой шармата. ОН думал, что свободен… Единственное, что тревожило его – легкое недомогание и отчаянно зудящее лицо.
***
Я вновь стою среди сотен прочих, на этот раз мы выстроились рядами вдоль стен невыносимо длинной комнаты. Высокая фигура в золотой маске, словно в брачной церемонии, ведет мимо нас кого-то, чье лицо я никак не могу разглядеть. Вокруг все гудит от голосов – но никто не произносит ни слова. Фигура заговаривает с каждым из стоящих, смеясь и шутя, но мы не можем ответить, потому что мертвы…
***
Нейлдан понял, где видел лицо из сна – это оказался священник местного храма. Во время воскресной проповеди они встретились взглядами, и тут же узнали друг друга. Это случилось через две недели после того, как Джой был ловко упрятан за решетку – тогда у парня уже начались припадки… Это не считая лица. Нейлдану с каждым днем все больше казалось, что череп становится каким-то неправильно мягким и податливым в области скул и носа.
Он взглянул священнику в глаза и увидел в них отражение собственного страха. Они не обмолвились ни словом, молчаливо дав друг другу обещание, что эта тайна останется между нами. А вокруг бушевала моровая буря, припорашивая их плечи пеплом, сквозь ее шум и вой пробивался зловещий голос Дагот Ура, который данмер слышал теперь постоянно…
На самом деле никакой бури не было, юноша прекрасно понимал, что эти видения – лишь бред больного рассудка: моровые твари, жуткие существа с хоботами и серой кожей, в которых то и дело превращались окружающие – не что иное как галлюцинации, но от этого было не легче. Он полагал, что еще перенес бы кошмары наяву, какими бы выматывающими они ни были – в конце концов упился бы вусмерть, забылся за трубкой скуумы, если бы тело продолжало его слушаться как прежде. Но каждый раз, когда во время припадка рядом оказывался чужеземец или служитель храма, портной готов был разодрать его на куски. Нейлдан сам себе стал казаться марионеткой, мертвой и безвольной, управляемой чьей-то гигантской, не ведающей жалости рукой.
Последний месяц он безвылазно просидел дома, думая: «а что если это просто болезнь?» Надеялся, что перележит, выздоровеет, и все станет как раньше. Но не стало, да и не могло стать. А потом пришел Ахель…
Нейлдан проливал слезы над его телом не один час, мечтал покончить с собой – но его хозяин не позволил. Тот, кем данмер беспечно оправдывал свою жестокость, кому радостно распахнул свой разум, теперь полностью вступил в права владения.
«Все правильно, я сам согласился стать его рабом, и теперь несу за это заслуженную кару. Так и должно быть. Он подарил мне спокойную совесть, я ему – свою плоть и душу. Честный обмен!»
***
Пепел, пепел вокруг… Серым одеялом накрывает он окружающий мир, и я сам слеплен из пепла, грубо и неумело. Красное зарево растекается по небесному холсту кровавым пятном, озаряет ЕГО сверкающую маску. Она отлита из золота, которое я когда-то украл, убив торговца. Золото, кровь и пепел – все, что осталось в мире. Я тихо бреду к Красной Горе, туда, где живут такие же слепленные из серого праха существа, надеясь найти среди них покой. Мне хочется выть от тоски, но трудно кричать, когда половина твоего лица провалилась, оставив черную зияющую пустоту.
А голос звучит в голове… он зовет и манит… Золото и пепел заставляют меня идти к себе, и когда я подчиняюсь этому приказу, на душе у меня становится легче.
«Ну да, свежая. Только что выловлена из канала и очищена от фекалий тех, кому ее собираются продать» – мрачно подумал Нейлдан Ферас, прижимаясь к холодной, шершавой стене. Прямо над егот ухом шумел поток, насыщая воздух влагой так, что отсыревшая рубашка прилипала к плечам. Возвращаясь к рыбе, справедливости ради стоило заметить, что он бы даже такую сейчас съел, и грязную и вонючую… да любую! Но денег у данмера сейчас не хватило бы даже на самую наипаршивейшую рыбешку на свете: плату за работу в артели младшим закройщикам давали очень небольшую и очень нерегулярно.
Так парень стоял в углу, слушая шум воды, крики торговцев и урчание в животе. Несмотря на поздний час, в среднем поясе округа святого Олмса собралось изрядное количество народу. В залах было душно, шум и говор прохожих сливались в монотонный, убаюкивающий гул, и данмер чувствовал, как веки опускаются, становясь тяжелыми, словно эбонит. Домой идти не было ни малейшего желания: там пусто и холодно, не то, что среди этой пестрой, суетливой толпы. Но время близилось к ночи, а завтра с утра снова на работу.
Нейлдан усилием воли переборол сонливость и открыл глаза.
Сначала ему казалось, что вокруг ничего не изменилось: все те же прохожие, те же торговцы кричат, зазывая посмотреть товар… Портной потянулся и хотел было направиться к себе, но внимание юноши привлекла женщина у перил. Секунду она стояла спокойно, и вдруг взвилась в воздух в головокружительном пируэте! Женщина стала пробираться в центр зала и все вокруг тоже принялись танцевать – в считанные минуты весь пояс уже плясал!
Нейлдан стоял, разинув рот и не в силах поверить собственным глазам, и тут помимо воли подпрыгнул, выгибая спину, а потом заскакал по залу, словно ужаленный скриб! Тем временем танцующие взялись за руки и закружились в неистовом хороводе. Данмер почувствовал, как его ладони крепко сжали чьи-то руки, танец подхватил его тело, словно бурлящий водоворот щепку.
Сначала это было весело и необычно, но через некоторое время в задорных плясках появилось что-то неуловимо зловещее. Парень попытался освободиться и с удивлением обнаружил, что держащие его танцоры с ехидцей заулыбались и усилили хватку. Зал проносился мимо мутным пятном, радостные крики стали воплями безумия и злости, портной споткнулся и его поволокли по полу, а потом с яростью бросили в центр. Рядом с юношей упало еще с десяток мужчин и женщин: все – данмеры, испуганные и не понимающие, что происходит.
Неиствующее кольцо вокруг них сжималось, хохочущие танцоры подбиралась все ближе и ближе, норовя наступить или пнуть. И вот, когда толпа разомкнула хоровод и просто бросилась на несчастных с криками и улюлюканьем, появился ОН. Высокая фигура в золотой маске раздвинула ряды беснующихся, словно занавеси – и те с ужасом отпрянули. Фигура протянула руки и промолвила:
- Народ данмери лежит под пятой чужеземцев, извиваясь в грязи, когда должно быть иначе! Они смеются над нами и глумятся, разжиревшие на крови Морровинда, словно вампиры! Поклонитесь мне, отринув троих лжецов! Изгоните презренных и низших, возомнивших себя вашими хозяевами! Служите мне и сбросьте рабские оковы! Это говорю я, Даго Ур, ваш спаситель и господин!
Он сказал это, и лежащих озарило золотое сияние, горячее и придающее сил – но в глубине души Нейлдан чувствовал, что свет этот скорее испепеляющий, чем согревающий…
- Вставай, народ данмери! Вставай!
Сияние разливалось по залу, поглощая предметы и меров… и юноша проснулся.
-Вставай, – тяжелый ботинок ординатора врезался ему в бок, – или остаток ночи проведешь в менее приятном месте, ничтожество.
-Да, да, уже ухожу… – промямлил Найлдан, с трудом поднимаясь. Сцены из жуткого сна все еще стояли перед глазами, но реальность начала входить в свои права: хороводы хороводами, а угодить в тюрьму за бродяжничество не очень хотелось.
Ординатор уже ушел, побрякивая священными доспехами и данмер остался на площади совсем один, теребя в руках снятое с пальца кольцо – единственную ценность, которая у него осталась. Для того, чтобы дотянуть до получки, его все-таки придется заложить…
В дверь к ростовщику он постучал нехотя, но твердо. Никто не отозвался. Нейлдан понимал, что час уже поздний и его наверняка выгонят вон, но рассудил, что с голодом договориться труднее, чем с торговцем. Постучал еще раз – тишина. Портной заметил, что дверь не заперта и набрался наглости войти – может быть, внутри его будет слышно лучше? Но в полутемном помещении было пусто и тихо. Однако кое-что в лавке прямо-таки кричало о себе: септимы, мерцающей кучкой разбросанные на стойке! Видимо, хозяин решил посчитать выручку, и отлучился ненадолго… Нейлдан не помнил, действительно ли успел подумать: «А не своровать ли их?», или же тело его решило действовать опережая разум – но войдя, хозяин застал юношу лапающим его деньги.
- Что… это что такое?! Проклятый вор! – закричал имперец-ростовщик, аж побелев.
- Я… извините, я пришел заложить кольцо…
- Лапы свои ты пришел заложить в мой кошелек, проклятое отребье!
- Простите, простите, я уже ухожу… – пролепетал молодой данмер, действительно пятясь к выходу, но ростовщик был слишком зол, чтобы отпускать его просто так.
- Ну, уж нет, никуда ты не пойдешь без стражи! – возопил торговец и направился к выходу. Никаких сомнений в его намерениях у Нейлдана не было, как не было сомнений в том, что позови он ординаторов – и следующие года два жизни кое-кто точно проведет в остроге.
- Пожалуйте, не надо! – взмолился он, – Хотите, я отдам вам свое кольцо?
- Оставь свои безделушки себе, грязный ворюга! – гаркнул имперец, одним движением оттолкнул юношу от двери и взялся за ручку.
Портняжные ножницы блеснули в занесенной для удара руке. Судя по выражению лица ростовщика, он успел удивиться, прежде чем острые лезвия вонзились ему в грудь. А затем вонзились еще раз. И еще… пока пол не был весь залит кровью, а данмер не нашел, что торговец достаточно мертв, для того чтобы не звать на помощь. Перешагнув через тело, портной бросился к прилавку, сгреб окровавленными по локоть руками монеты и кинулся к двери.
Говорят, к дуракам и сумасшедшим боги бывают милостивы – видимо были они милостивы в тот день и ко Нейлдану: в длинном узком проходе не оказалось ни души. Ноги сами несли его к выходу на улицу, маячащему далеко впереди. Квартал святого Олмса вдруг показался юноше удивительно похожим на пещеру кваама: изрытым темными, душными ходами, забитым копошащимися существами, влажным, жарким… Страстно хотелось на воздух, вздохнуть полной грудью, почувствовать дуновение ветра на коже. Он подскочил к двери и дернул массивную створку на себя.
Ночной воздух буквально обжег распаленные щеки. Нейлдан припал к перилам, свесив голову к темной воде, его выворачивало, и стошнило бы, если было бы чем. А небо над Вивеком раскинулось огромным, темным, бесстрастным шатром, звезды в глубине него мерцали подобно бриллиантам… или септимам, что лежали у юноши за пазухой. Тут впервые пришло осознание, того, ЧТО именно он сделал: он совершил убийство. Зарезал человека, которого до этого хотел ограбить. Этот ростовщик больше никогда не выйдет утром на работу, не будет сидеть в таверне допоздна, не женится и не заведет детей. Единственное, что уготовано ему – могила, холодная и сырая.
Юноше страшно захотелось побежать обратно в пещеры квартала, найти стражу, кинуться им в ноги и признаться во всем, выкинуть проклятые деньги в море, но в памяти всплыли слова из сна: «Они смеются над нами и глумятся, разжиревшие на крови Морровинда, словно вампиры!»
«А что если он прав? Может быть, я сделал доброе дело, прикончив торговца?»
Данмер отлично знал, что проклятый нвах покупал все в два, а то и в три раза дешевле, а продавал во столько же раз дороже. Деньги, которые бедняки, вроде Нейлдана, решались взять у ростовщика в долг, приходилось выплачивать годами из-за непомерно высоких процентов. Если не он «разжирел на крови Морровинда», то кто?
«Неужто не имеет право угнетенный восстать против угнетателя? Септимы, которые я забрал у него – деньги мои и моего народа, и получается, что я лишь вернул их из грязных лап чужеземца. А его жизнь… разве он пощадил бы меня? Хихикал бы себе темными вечерами, сидя у жаркой печи и представляя, как я гнию в тюрьме. Я лишь защитил себя! Трибунал учит смирению и милости – но какое может быть смирение, когда тебя втаптывают сапогами прямо в грязь собственной земли!
Если таковы идеи Дагот Ура – защитить себя и близких от чужаков, то я готов быть его слугой. Я принимаю тебя, шармат, и повинуюсь тебе!»
***
- Слышали? Ростовщика убили!
- И правильно сделали. Негодяй он был препорядочный.
- Да еще и ограбили!
- Он нас будто бы не грабил! Отличную куртку ему заложил на прошлой неделе, так больше десяти дрейков не допросился! Интересно, можно ее теперь бесплатно вернуть?
Слухи об убийстве по кварталу начали ходить еще с раннего утра, и зала портных и красильщиков, конечно же, не обошли стороной.
Нейлдан стоял за своим столом и кроил, аккуратно разрезая ткань ножницами, которыми вчера совершил преступление. Нет, не преступление – акт освобождения!
- Кто бы это ни сделал, он молодец, так и надо.
Юноша не удержался от самодовольной улыбки, которую постарался спрятать, отвернувшись.
- Чего лыбишься а, Тощий?
Джой всегда все заметит. И прицепится.
- Тощий, ты что, не расслышал?
- Меня зовут Нейлдан – сухо ответил портной, не отвлекаясь от работы.
- А мне плевать, как тебя зовут! – рыкнул парень, – Чего ты губешки-то до ушищь растянул, а? Радуешься, что честного человека порешили?
- Тебе какое дело?
- А такое, что ты – сброд и голодрань! Может, хочешь на тело посмотреть, слюнки попускать, а, Тощий?
- На твой труп я бы посмотрел с удовольствием – буркнул Нейлдан тихо, но бретонец услышал и зашелся хохотом.
- Иди, вон, в каналы, очистков поешь – авось располнеешь, на мертвечину тянуть перестанет!
Он снова захохотал, но юноша ничего не ответил, лишь сжал кулаки: ввязываться в драку было бесполезно, бретонец был на полголовы выше его и вдвое шире, а отвечать на подобные нападки – все равно что окунаться в чан с нечистотами. Новообретенная философия подсказывала Нейлдану, что проклятый ублюдок поплатится за все. Нужно лишь немного времени, чуть-чуть терпения и подходящий случай.
***
Еще только солнце закатывалось за горизонт, а Нейлдан с Ахелем уже сидели в «Черном шалке», пили, ели и веселились. В карманах весело позвякивали дрейки. Ахель был редгардом, но, несмотря на это досадное недоразумение – лучшим другом данмера.
- Слыхал про ростовщика? – сказал он, залпом опрокидывая в себя кружку мацта. – Паршивый был мужик, туда ему и дорога.
- Конечно, куда же еще – согласился парень. – Эй, еще выпивки мне и моему другу! И закуски, закуски не жалей!
- И откуда это у тебя деньги вдруг завелись? – весело присвистнул редгард, от угощения, однако, не отказываясь.
- Тетка померла, оставила кое-какое наследство.
- Так выпьем же за эту милостивейшую и порядочнейшую из женщин, и пусть дух ее найдет чертоги предков! – поднял кружку Ахель, и осушил до дна – Кстати, о женщинах… А не найти ли нам какую-нибудь красотку, а то и парочку, да не скоротать ли с ними темну ноченьку, а? Раз уж мы сегодня при золотишке?
«Продажные женщины – это прекрасно, но у меня на примете кое-кто более благородных кровей» – подумал портной, а ответил:
- Отличная мысль, дружище. И за это надо выпить!
- Точно, надо! И пусть местное пиво найдет дорогу в чертоги моего нутра!
И они выпили еще по одной. Вернее, выпил Ахель. А потом еще по одной и еще… Когда в Вивеке наступила полночь, редгард уже крепко спал, уткнувшись лицом в столешницу, и никакие женщины ему были не нужны. Нейлдан не спеша расплатился, вместе с хозяином вволок друга в комнату, где бросил на кровать, и наконец-то вышел из заведения. Планы на остаток ночи у него были самые грандиозные! Планы звали «Агнесс». Красивая, статная девушка-норд, родственница Инглинга Полутролля, приехавшая погостить к дорогому дядюшке из Киродиила. Она встретилась им с Ахелем еще в начале вечера, и такого презрения на нежном девичьем личике юноша, пожалуй, не видел еще ни разу. Он слышал, как она жаловалась слуге, что не стоило приезжать в эту дикую, варварскую страну, населенную уродливыми существами и неотесанным пепельнокожим народом.
Про девицу данмер знал только то, что она хороша собой, чванлива без меры и любит сидеть под деревом на плазе его родного квартала. А еще он знал, что хочет проучить ее. Проучить так, как завещал его новый хозяин – Дагот Ур!
В эту ночь Нейлдану снова неслыханно везло: ординаторов было не видать, а редкие прохожие так спешили домой в уютные постели, что не обращали внимания на то, что происходит вокруг. Начинало казаться, что его похождениям покровительствует какая-то высшая сила, убирающая все препятствия на его пути! Особенно забавно это выглядело, если учесть, что буквально в нескольких минутах ходьбы располагался крупнейший храм Трибунала на Вварденфелле.
Девушка уже собиралась уходить домой, когда данмер окликнул ее.
- Что тебе надо? – спросила она и приложила платочек к носу так, будто от портного несло.
- Всего лишь немного любви, детка, немного любви! – улыбнулся он.
***
Мы находимся в огромном круглом зале, в центре на помосте – высокая фигура в золотой маске. Вокруг много народу, целая толпа, и у каждого вместо рта – золотая дудочка или труба, издающая мелодичные звуки – гимн в честь дома Дагот. Под эту музыку пляшут на стенах неясные, уродливые, комичные силуэты – и это наши собственные тени.
Я играю на сверкающей флейте, и украдкой разглядываю соседей. Высокий пожилой данмер справа кажется мне смутно знакомым, где-то я видел его лицо… Он тоже смотрит на меня, но ничего не может сказать.
***
- Слышали? Еще одно убийство! Какую-то бабу изнасиловали и порезали!
- Да, неспокойно стало нынче… и куда смотрят ординаторы?
- Это еще что! Она, говорят, была родственницей какого-то Хлаалу из знатных, теперь пол-Вивека точно на уши поставят! Обыски везде!
- Не приведи Альмалексия и до нас доберутся…
- Доберутся, это как пить дать!
Нейлдан не хотел ее убивать, нет. Так вышло. Он лишь хотел насладиться ее телом, мягким и белым, затащив в переулок потемнее. Позабавиться немного, показать этой зарвавшейся девке кто тут хозяин. В общем-то, его желания исполнились в полной мере: девушка отчаянно сопротивлялась, пыталась звать на помощь, но пара ударов кулаком по лицу, прочная веревка и кляп помогли портному сделать свое дело максимально тихо. Единственное, что не вписывалось в его ожидания – это ее реакция. Парень ждал, что она будет плакать, умолять о пощаде, ползать у него в ногах, но вместо этого он встретил лишь жесткий, злой взгляд прекрасных голубых глаз. Девушка лежала на мостовой растерзанная и побитая, но не сломленная – и это напугало его. Эта женщина стала бы мстить, и не успокоилась бы, пока не добилась своего…
- А тебе, я вижу, нравится про зверства слушать, а, Тощий? Может быть, ты и сам ночью пошаливаешь, а?
- А тебе, похоже, нравится на меня смотреть. Не влюбился ли ты часом?
- Ах ты…!
Но ударить Джой не успел: в дверь вошел небольшой отряд ординаторов. Рабочие замолчали и словно по волшебству мгновенно сбились в кучу, нервно посматривая в сторону пришельцев.
- Обыск, – жестко сказал один из стражей. – Всем стоять, где стоите, никуда не уходить. За эти два дня двое убиты портновскими ножницами, и если кто-то из вас что-то знает, пусть говорит немедленно, иначе суд будет свершен и над ним.
- Добрались-таки… – тяжко вздохнул кто-то, а ординаторы уже переворачивали ящики с тканями и инструментами, обшаривали шкафы, сундуки и полки. Они нашли, Нейлдан знал, что найдут: окровавленные ножницы, валяющиеся под тряпьем.
Когда недоумевающего, кричащего бретонца под руки уводили в Министерство Правды, данмер весело помахал ему рукой на прощание. Джой орал что-то о том, что это не его инструмент, о том, что его подставили, но кто поверит такому рыжему разбойнику?
Рабочие наконец-то пришли в себя и стали громко обсуждать произошедшее. Чем дольше они говорили, тем сильнее у всех складывалось мнение, что кроме Джоя и наделать-то таких вещей было некому.
Нейлдан сладко улыбнулся, считая, что вполне насытился кровью угнетателей и продолжать не имеет смысла. Золото у него теперь было, месть свершилась… Да и вообще, зачем изгонять всех чужеземцев?
«Среди них есть отличные ребята, вроде Ахеля. Пусть живут на здоровье, я не жадный и вреда в них не вижу никакого! Дагот Ур был прав, но лишь отчасти. Мы получили выгоду друг от друга: я – душевное спокойствие, он – свою порцию смертей, и теперь наши с ним пути должны разойтись».
Нейлдан больше не считал себя слугой шармата. ОН думал, что свободен… Единственное, что тревожило его – легкое недомогание и отчаянно зудящее лицо.
***
Я вновь стою среди сотен прочих, на этот раз мы выстроились рядами вдоль стен невыносимо длинной комнаты. Высокая фигура в золотой маске, словно в брачной церемонии, ведет мимо нас кого-то, чье лицо я никак не могу разглядеть. Вокруг все гудит от голосов – но никто не произносит ни слова. Фигура заговаривает с каждым из стоящих, смеясь и шутя, но мы не можем ответить, потому что мертвы…
***
Нейлдан понял, где видел лицо из сна – это оказался священник местного храма. Во время воскресной проповеди они встретились взглядами, и тут же узнали друг друга. Это случилось через две недели после того, как Джой был ловко упрятан за решетку – тогда у парня уже начались припадки… Это не считая лица. Нейлдану с каждым днем все больше казалось, что череп становится каким-то неправильно мягким и податливым в области скул и носа.
Он взглянул священнику в глаза и увидел в них отражение собственного страха. Они не обмолвились ни словом, молчаливо дав друг другу обещание, что эта тайна останется между нами. А вокруг бушевала моровая буря, припорашивая их плечи пеплом, сквозь ее шум и вой пробивался зловещий голос Дагот Ура, который данмер слышал теперь постоянно…
На самом деле никакой бури не было, юноша прекрасно понимал, что эти видения – лишь бред больного рассудка: моровые твари, жуткие существа с хоботами и серой кожей, в которых то и дело превращались окружающие – не что иное как галлюцинации, но от этого было не легче. Он полагал, что еще перенес бы кошмары наяву, какими бы выматывающими они ни были – в конце концов упился бы вусмерть, забылся за трубкой скуумы, если бы тело продолжало его слушаться как прежде. Но каждый раз, когда во время припадка рядом оказывался чужеземец или служитель храма, портной готов был разодрать его на куски. Нейлдан сам себе стал казаться марионеткой, мертвой и безвольной, управляемой чьей-то гигантской, не ведающей жалости рукой.
Последний месяц он безвылазно просидел дома, думая: «а что если это просто болезнь?» Надеялся, что перележит, выздоровеет, и все станет как раньше. Но не стало, да и не могло стать. А потом пришел Ахель…
Нейлдан проливал слезы над его телом не один час, мечтал покончить с собой – но его хозяин не позволил. Тот, кем данмер беспечно оправдывал свою жестокость, кому радостно распахнул свой разум, теперь полностью вступил в права владения.
«Все правильно, я сам согласился стать его рабом, и теперь несу за это заслуженную кару. Так и должно быть. Он подарил мне спокойную совесть, я ему – свою плоть и душу. Честный обмен!»
***
Пепел, пепел вокруг… Серым одеялом накрывает он окружающий мир, и я сам слеплен из пепла, грубо и неумело. Красное зарево растекается по небесному холсту кровавым пятном, озаряет ЕГО сверкающую маску. Она отлита из золота, которое я когда-то украл, убив торговца. Золото, кровь и пепел – все, что осталось в мире. Я тихо бреду к Красной Горе, туда, где живут такие же слепленные из серого праха существа, надеясь найти среди них покой. Мне хочется выть от тоски, но трудно кричать, когда половина твоего лица провалилась, оставив черную зияющую пустоту.
А голос звучит в голове… он зовет и манит… Золото и пепел заставляют меня идти к себе, и когда я подчиняюсь этому приказу, на душе у меня становится легче.
