Рассказы Fr0st Ph0en!x'а

[Тигра]

ФФ, ты вынес мой мозг! Ни к чему придраться не могу! :daj5:

[orc Wolf]

Да нет, просто странно, что тамошним обществом не признается право на смерть. Тоталитаризьм, однако. Впрочем, это уж их проблемы, а не твои.

[Boeny]

Ммм, насчет "Призыва"...

Я почему-то все ждал, когда же ему попадется наконец мир, где люди (или не люди) достигли-таки немалых успехов в магии и уже они будут объяснять демону что да как. Хотелось все-таки реабилитировать смертных. Чтобы они без пафоса, с пониманием отнеслись даже к демону... Но да, тогда это уже будет не смешно...

 

К слову, именно поэтому восхитился "Приговоренным...": какое тонкое понимание ценности любого сознания! Хотя, конечно, мне бы хотелось перевоспитать "злодея", чем расщеплять его. Но это было бы слишком пафосно)

[Fr0st Ph0en!x]

Ммм, насчет "Призыва"...

Я почему-то все ждал, когда же ему попадется наконец мир, где люди (или не люди) достигли-таки немалых успехов в магии и уже они будут объяснять демону что да как. Хотелось все-таки реабилитировать смертных. Чтобы они без пафоса, с пониманием отнеслись даже к демону... Но да, тогда это уже будет не смешно...

Это будет не "не смешно", это противоречит концепции. На взгляд демона, все смертные во все временах и пространствах по сути своей одинаковы. И, в принципе, нельзя с этим спорить, учитывая цели, с которыми его призывают. С другими смертными он почти не сталкивался, а если бы и столкнулся - вряд ли бы это изменило его мнение.

К слову, именно поэтому восхитился "Приговоренным...": какое тонкое понимание ценности любого сознания!

Спасибо, несколько неожиданно для меня.

Хотя, конечно, мне бы хотелось перевоспитать "злодея", чем расщеплять его. Но это было бы слишком пафосно)

Перевоспитывать маньяка-садиста? о_0 Разве что уж тотальным промыванием разума, а это, по-моему, фактически будет такой же казнью сознания. В любом случае, таких технологий у них нет. Хотя финал все это вряд ли изменило бы, мне кажется.

[Fr0st Ph0en!x]

Выложит-ка ФФ здесь еще кое-что. Иностранные имена - не от большой любви к ним, а потому, что они концептуальны в данном случае.

 

 

Первый подарок

 

Стивен Митчелл третий час неподвижно сидел за столом, устало опустив голову и сложив перед собой сильные жилистые руки. Безумно хотелось напиться, но не было сил даже на то, чтобы встать. Он старался ни о чем не думать, хоть как-то заглушить невыносимую боль, которая выгрызала его душу, но разум снова и снова возвращался к тем мыслям, от которых в груди разливалась едкая, ядовитая горечь.

Вчера случилось то, чего он нетерпеливо, с радостным волнением, ждал почти девять месяцев. Девять долгих месяцев он готовился к этому необычайному событию. Стивен целыми днями что-то пилил, строгал, обтесывал, шлифовал: то крохотную колыбельку, то клееную погремушку, то деревянного коня… Он почему-то с самого начала был уверен, что у него будет сын, хотя проверить это теперь было никак нельзя вплоть до самого рождения. Ультразвуковые сканеры остались в том далеком безоблачном прошлом, которое теперь потихоньку забывалось, уступая место тяжелой работе, лесным хищникам и тихой смерти без вкуса и запаха, укрывшей собою чистые, как обглоданные кости, просторы.

Еще он бережно хранил для этого случая особую вещь, которая теперь будет только у его сына. Давным-давно, когда Митчелл с другими беженцами еще только брел неизвестно куда по умершей дороге, он нашел эту вещь в брошенной машине и потом, ковыляя несколько миль по обветренному асфальту, прижимал ее к сердцу, как самую большую драгоценность. Хоть кое-то из его товарищей, изнуренных голодом и солнцем, и посмеивался над ним, Стивен лишь подмигивал в ответ. У него в руках была настоящая соска-пустышка из гипоаллергенного силикона, в герметичной полиэтиленовой упаковке, и мужчина верил, что настанет день, когда он сам ее распакует и отдаст своему малышу. Позже, когда беженцы уже поселились здесь, деревенский староста пытался выкупить ее у Стивена для своего внука, предлагал даже несколько мешков муки и здоровенную кабанью тушу, но тот наотрез отказался: эта вещь, крохотный уютный осколок старого мира, только для него – для первенца.

А ведь Митчелл уже почти не надеялся, что у них с Самантой будет ребенок. Все-таки немалую дозу облучения получил тогда, в те страшные дни, первые дни после гибели мира. Но неожиданная беременность жены расставила все по своим местам, и эти девять месяцев стали самым счастливым временем для него. Для будущего отца.

Вчера, наконец, началось. Стивен сам побежал к единственному в поселке врачу, старому приятелю Фреду Эвансу, чуть ли не за руку притащил его к ним в дом и буквально заставил несколько раз осмотреть жену, несмотря на все заверения, что в этом совершенно нет необходимости, и все и так идет хорошо. Он словно обезумел от радости и смотрел на врача удивительно пьяными глазами, хотя в тот день не пил ничего крепче травяного отвара, которым заменяли кофе.

И вот, спустя шестнадцать бесконечных часов, когда в памяти застывало каждое мгновение, на свет появилась новая жизнь. Будущий отец сидел на крыльце своего дома, где в одной из комнат и принимались роды, и нервно пыхтел трубкой, раз за разом набиваемой тертой ивовой корой. Кора, конечно, тлела с мерзким запахом и не давала совсем никакого другого эффекта, но Митчеллу необходимо было хоть чем-то себя занять. С каждой минутой ожидание становилось все глубже, и Стивен не знал, куда деться от распиравшего его восторга. Наконец из его дома вышла Юй Вэнь, соседка-китаянка, помогавшая принимать роды. Стивен сразу бросился к ней с расспросами, не замечая, что выражение лица у той какое-то смущенно-испуганное. Старательно избегая его взгляда, женщина тихо обронила: “Да-да, у тебя… мальчик…” И сразу же скрылась в калитке.

Не придав значения странному поведению соседки, Митчелл ворвался в комнату, чтобы прижать к сердцу жену, подарившую ему ребенка, и взять на руки сына. Первенца. Наследника.

И сразу заметил, что что-то не так. В комнате висело душное марево горя. Почему-то не было слышно криков новорожденного, хотя в люльке что-то неподвижно лежало. Жена тихо и обессиленно плакала, уткнувшись лицом в мокрую от пота подушку, а Фред неловко пытался ее успокоить.

Чувствуя, как дощатый пол уходит из-под ног и как рушится мир, оставляя ноющую пустоту в сердце, Стивен подошел к колыбели и осторожно развернул простыню. Тут же комната наполнилась жгучей, до черноты в глазах, болью. В этот момент он понял, каково это – испытать невероятное, нестерпимое отчаяние, сменяемое гложущей тоской, и исступленно желать проснуться.

Ребенок не был человеком. Перед отцом лежал крупный младенец, пока еще сморщенный и влажный, с неестественно серой грубой кожей, тускло-желтыми глазами, значительно выдающейся вперед сильной нижней челюстью и крошечными пальчиками на непривычно мускулистых ручках и ножках. На левой ручке – пять, на правой – три… А посередине лба новорожденного темнел страшный круглый провал, наполовину затянутый тонкой кожицей. И там, под ней, ворочалось что-то мутно-белое.

Митчелл медленно прикрыл глаза, поморгал и перевел взгляд на врача. Тот как раз закончил вводить содрогающейся в истерических спазмах женщине какое-то самодельное успокоительное, и скоро она впала в тяжелый сон.

– Что мне делать, Фред? – как будто за что-то извиняясь, тихо спросил ее муж.

– Я не знаю, Стив. Как врач, я могу только лишь сказать, что явных нарушений, какие бы делали его нежизнеспособным, нет. А скрытые я не смог бы найти при всем желании. У нас ведь из оборудования, ну, медицинского, только шприц и градусник. Да я и не хирург… Ребенок, вообще, выглядит на редкость крепким. Странно только, что он так и не издал ни единого звука, разве что всхлип какой-то был… Но если честно… Между нами говоря… – Он смутился и побарабанил пальцами по крышке стола. – Ну, я бы не решился его оставить в семье.

Оба замолчали, безотчетно посмотрели на ребенка и встретились глазами. Врач сбивчиво заговорил:

– Слушай, но в любом случае, имей в виду, что мы с Маргарет… Ну, готовы всегда помогать вам в уходе за… за этим существом… и в его обучении. Ну, конечно… насколько это вообще будет возможным.

Стивен скрипнул зубами и крепко пожал доктору руку.

– Спасибо, Фред. Я всегда очень ценил твою дружбу. Но сейчас… Сходи домой, пожалуйста. Я хочу подумать.

– Я понимаю, – коротко ответил врач и торопливо вышел.

Митчелл подошел к колыбели, к той самой, с такой любовью выструганной для его первенца, и опасливо, словно боясь испачкаться, взял ребенка на руки. Младенец тяжело разлепил лишенные ресниц серые веки и пристально посмотрел отцу прямо в глаза. Стивен знал, что такие маленькие дети еще не умеют фокусировать взгляд, но все же невольно вздрогнул, поспешно положил сына обратно в колыбель и отошел к окну. В нечеловеческих глазах мужчина почувствовал немой укор и бесконечную печаль. Он еще долго в неподвижности стоял у мутного окна, вглядываясь в грязные разводы и пытаясь убедить себя, что все это ему только почудилось.

На следующий день, рано утром, Стивен вышел из дома и, воровато озираясь, быстро направился к опушке леса, вплотную подступавшего к деревеньке. Углубился в чащу – совсем чуть-чуть, памятуя о том, что недавно охотники здесь видели следы кого-то крупного и осторожного. Отыскал небольшую прогалину, заросшую высокой подсыхающей травой, в которой звонко стрекотали кузнечики. Постелил в тени кряжистого клена старое одеяльце и опустил на него серокожего ребенка, которого все это время нес в небольшом рюкзаке. Со всего размаху ударил кулаком по шершавому кленовому стволу и резко выдохнул, а потом украдкой, словно стесняясь, надорвал зубами полиэтиленовую пленку и положил рядом с сыном его пустышку из желтоватого силикона.

К вечеру печальную весть уже шептали в деревне на каждом углу. Соседи сочувственно посматривали на дом четы Митчелл, в котором царила глухая тишина. Пожилая миссис Хартнетт божилась, что видела, как Стивен пошел вешаться в дровяном сарае, но ей никто не верил – во-первых, потому, что она была известной лгуньей, а во-вторых, потому, что сарай Митчеллов целиком просматривался с улицы и сейчас был совершенно пуст. Староста весь вечер вздыхал и втихомолку крестился, поглядывая на четырехлетнего карапуза, который шустро носился по дому за каким-то мотыльком. Фред Эванс же, придя домой, устало опустился в кресло у небольшого камина и как бы невзначай заговорил:

– Ты знаешь, Митчеллы все-таки оставили этого ребенка в лесу…

– Да, я уже слышала, – ответила ему жена, продолжая натирать песком вместительную кастрюлю.

Фред помолчал еще немного и осторожно произнес:

– Мутанты обычно долго не живут, так хотя бы мучений его никто не видел… Да, вот же не повезло… Они семь лет ребенка ждали.

– Неужели ты считаешь, что они поступили правильно? – резко подняла голову Маргарет. – Неужели правда так думаешь? Нет, не хочу обсуждать это… Мне теперь даже не хочется разговаривать с Самантой. Наверное, у них действительно не было другого выхода, но бросить ребенка в лесу, на съедение зверям?..

Муж помялся немного, вытащил из плоской коробочки самокрутку и закурил, глядя в окно. Затем пожевал губу и сказал:

– А имеем ли мы право их сейчас осуждать? Мы все оказались в условиях, когда все эти наши мораль и прочие законы… В общем, становятся другими, совсем не такими, какими мы с детства привыкли их видеть. Они становятся не такими надуманными, искусственными, они помогают сейчас жить, а не мешают, как раньше. И не перестают от этого быть моралью и законами.

– И все же… Не по-человечески это как-то – бросить родного сына в лесу, пусть даже урода, пусть даже мутанта… – покачала головой женщина. – Мы так сами тогда скоро много до чего еще дойдем. Вот, кое-где уже давно едят людей и особенно этого не скрывают. Такая вот у них мораль, да. Помогает жить, наверное.

– Ого, какой, э-э… бурный сарказм! – вдруг разозлился Фред. Поднялся с кресла, порывисто прошелся по комнате. – Так и знал, что в тебе эта дурь сидит! Ты рассуждаешь, как ведущий из старых лицемерных ток-шоу! Что значит “пусть даже мутанта”? Не “пусть даже”, а именно мутанта! Он не “пусть даже”, а мутант, черт побери! Что-то, что могло быть человеком, но не стало им. “Пусть даже”! Ты бы еще назвала его каким-нибудь “лицом с существенно измененным генотипом”! Твоя кретинская политкорректность померла в той войне вместе со всем остальным, туда ей и дорога! Я не хочу кликать беду, но если…

Маргарет отвернулась и вышла из комнаты, борясь с детским желанием зажать уши обеими руками.

Солнце уверенно ползло к горизонту. На лесной прогалине, в тени раскидистого клена, лежал на линялом одеяле серокожий младенец. Он безучастно глядел в небо желтыми глазами и мутным бельмом, сжимая в ручонке соску-пустышку. В кустах прошла грузная хмурая тень.

[Boeny]

Эхх, напомнило вдруг "Химеру"... не умеют люди нести ответственность, блин, за тех, кого. Молодец, что поднял такую тему, хех.

ЗЫ. Я бы оставил ребенка.

[Иннельда]

Превосходно, уважаемый. =) Истинное пиршество для глаз и ума.

Правда, у меня вызывает сомнение способность тени быть хмурой... И, разумеется, я немедленно придумала, что это был одинокий и добрый мутант, который возьмет к себе брошенного младенца, вырастит и воспитает.

[Fr0st Ph0en!x]

Вообще, я бы не сказал, что главгерой неправ. И не сказал бы, что прав. Надо мне все-таки было немного подождать и выложить полноценную версию. Там еще один диалог должен быть.

Поясню пока без него, хотя и надеялся смутно, что он не так важен: дело здесь главным образом в том, что совсем не ясно и не может быть ясно, чего от мутанта ждать. Он может умереть на следующий день от множественных внутренних кровотечений или еще какой-нибудь пакости, либо может прожить всю жизнь с разумом улитки (а год на год не приходится, далеко не всегда такое раздолье, что за пустышку можно отдать кабанью тушу). Либо спасти деревню от нападения каких-нибудь гопников, потому что сильнее человека в несколько раз. Или пролежать двадцать лет пластом из-за мышечной атрофии, а потом умереть от разрыва кишечника. Или придумать гениальный способ приманивания добычи к охотникам. Или через десять лет убить и сожрать родителей, не потому, что страшное чудовище, а просто потому, что нервная система криво развита, а силы много. Переклинит чего-то, мол, посмотрели на него не так или запретили выходить во двор, когда хочется гулять - и все. Прецедент там был, и в недописанном эпизоде об этом как раз упоминалось. Т.е. чистой воды "русская рулетка", где гадких вариантов гораздо больше, чем хороших. Плюс еще, конечно, здоровые или же нездоровые предубеждения всей общины - тоже не на последнем месте при выборе, далеко не каждый решится всю оставшуюся жизнь прожить под косыми взглядами со всех сторон, тем более - в таком крохотном социуме.

Но, конечно, избавляться от новорожденного - действительно не совсем по-человечески.

Превосходно, уважаемый. =) Истинное пиршество для глаз и ума.

Правда, у меня вызывает сомнение способность тени быть хмурой... И, разумеется, я немедленно придумала, что это был одинокий и добрый мутант, который возьмет к себе брошенного младенца, вырастит и воспитает.

Очень благодарствую. Относительно тени - это, скажем так, впечатление от нее. Мне кое-кто уже указал на сию фразу, но я не стал ее исправлять - мне она на данный момент нужна именно в таком виде. Правда, не исключаю, что потом исправлю.

А относительно того, что произошло в финале - хорошее замечание, да.

[Fr0st Ph0en!x]

ФФ таки дописал в кои-то веки рассказ про демона. Был бы рад комментариямъ.

[Helis]

Ну наконец-то, а я думал, не дождусь

 

 

Претензий к тексту как к таковому нет, но глаз за некоторые места цепляется. Больше придирки, но всё же.

 

Смущают слова вроде "сутки", "сегодняшний вечер" и - особенно - "весна". Относительно чего он время измеряет? Стандартных галактических часов ?

 

Гексаграмму каждый пятый чертит неправильно. Септаграмму – каждый второй.

Если уж придерживаться греческих корней ("пента", "гекса"), то "гептаграмму"

 

Один из этих ничтожеств все-таки пришел в себя

Может, таки "одно" и "пришло"?

 

зрачки чудовищно распахнуты

Чтооооа? о_О Зрачки распахнуты?

 

– Э, че за… Точно, черт! – вынужден был признать его приспешник, сухой, как осиновая жердь, и обросший слипшимися светлыми пучками длинных волос. – Давно их не было! С рогами, как настоящий. В прошлый-то раз без рогов был. Только этот хилый какой-то, обычно бывают толстые и в футболках. Круто вставляет, все путем. Хорошая трава просто, а не этот укроп азербайджанский.

Ох, чувствуется опыт

 

Диалоги укурков, на мой взгляд, естественностью отнюдь не блещут. Больше похожи на цитаты из переводов американского кино. Ну, или на цитаты из современного русского кино, которое показывают вечерами на канале "Россия". Чересчур наигранно. Не верю, что два обдолбыша, будучи к тому же в состоянии крайнего монгольского универмага, в состоянии воспроизводить такое. Вот что это?

Ты вызвал, ты и скажи, мать твою!

делай уже что-нибудь, черт тебя дери!

Думаешь, он не слышал, харя твоя тупорылая?

Пусть тебя самого черт дерет, ты, дебил обдолбанный!

“Ой, ну как все-таки вставило!”

Люди не разговаривают так, ну не разговаривают

 

 

И происходящее было справедливым, будь они три тысячи и три раза осенены Заоблачной Благодатью!

Они - кто?

 

Повергает в недоумение концовка эпизода с травокурами. Вообще не понял, что к чему 0_о То есть призвать можно кого угодно и откуда угодно - вот так, ни с того, ни с сего?

И всё так же не ясен смысл эпизода с непотяным магом, который случайно призвал и тут же изгнал. Не уловил смысла в общем контексте рассказа. Это типа показывает, что "и так тоже бывает"?

 

 

А общее впечатление - отлично, как всегда, кто бы сомневался Шероховатости бы ещё сгладить.

[Fr0st Ph0en!x]

Охъ чортъ, тут был ответъ. Благодарствую, бояринъ.

Ну наконец-то, а я думал, не дождусь

ФФ - тоже.

Смущают слова вроде "сутки", "сегодняшний вечер" и - особенно - "весна". Относительно чего он время измеряет? Стандартных галактических часов?

Предполагается, что временные циклы приблизительно совпадают в почти всех человеческих мирах. Хорошее замечание, постарался внести уточнения в текст.

Если уж придерживаться греческих корней ("пента", "гекса"), то "гептаграмму"

Мне "септаграмма" больше нравится, т.к. "гептаграмма" слишком на "гексаграмму" похожа. Понимаю, что смешивать корни - не совсем труъ, но в средневековой науке и иже с ней античные корни мешали только так, посему позволю себе подобное.

Может, таки "одно" и "пришло"?

Вестимо, ты прав.

Чтооооа? о_О Зрачки распахнуты?

Охъ, говорили мне уже об этомъ. Сочетание нестандартное, это да, но преступления против русского языка я в нем не вижу, а оставить весьма хочется. Пожалуй, все же пусть будет здесь сей окказионализмъ.

Ох, чувствуется опыт

Оставьте эти грязные инсинуации!

Диалоги укурков, на мой взгляд, естественностью отнюдь не блещут. <...> Люди не разговаривают так, ну не разговаривают

ФФ поразмыслитъ.

Они - кто?

Колдуны-травокуры, разумеется.

Повергает в недоумение концовка эпизода с травокурами. Вообще не понял, что к чему 0_о То есть призвать можно кого угодно и откуда угодно - вот так, ни с того, ни с сего?

И всё так же не ясен смысл эпизода с непотяным магом, который случайно призвал и тут же изгнал. Не уловил смысла в общем контексте рассказа. Это типа показывает, что "и так тоже бывает"?

В сущности, да, и то, и другое - для иллюстрации всего многообразия демонических злоключений. Шаман вообще и не ожидал такую потебню призвать, поэтому и окстился.

А общее впечатление - отлично, как всегда, кто бы сомневался Шероховатости бы ещё сгладить.

Вновь благодарствую. Редактирование, конечно, еще идет, буду исправлять.

[Fr0st Ph0en!x]

Немного дописалъ в рассказ о реформе образования. Комментарии очень приветствуются.

[Fr0st Ph0en!x]

Таки выкладываетъ ФФ новый рассказ, написанный на очередной сетевой конкурс. Ожидаемо не занял там никакого эпичного места (то ли восьмое, то ли двенадцатое, потому что у нескольких рассказов было одинаковое количество баллов) из 64, но за него все-таки голосовали. Итакъ.

 

Наследники суровых будней

Станислав цветисто выругался, удивившись глубине своего словарного запаса. Не вслух, конечно же, выругался – в рубке повсюду устройства наблюдения, а капитану не пристало так проявлять свою слабость. Закрыл аналитическую программу, шумно выдохнул. Пытаясь успокоиться, потер гладкий подбородок, провел рукой по редкому пуху волос на затылке. Медленно кипела внутри злость на себя, на экипаж, на дурацкие зонды и на всю программу исследований.

Приближается срок сдачи отчета, с приложенными файлами, расчетами и прогнозами. Очень, между прочим, дорогими эти отчеты выходят – полетит к центральной базе капсула, разгоняясь до субсветовых скоростей… И что же он туда отправит? Чего сообщит? Мы, понимаете ли, вообще не смогли подтвердить потенциальную пригодность планеты, потому что столкнулись с новым непонятным фактором! Ах, господин Игоревич-Донщенко, не смогли? В таком случае, зачем же нам ваше высшее образование, из-за которого вас и назначили капитаном исследовательского корабля? Идите работать на каботажник, шахтеров возить до Ганимеда! Уж с этим-то вы должны справиться!

Еще и оборудования катастрофически не хватает. Как и персонала! А ведь как прекрасно все звучало в этих агитках! “Впервые после великой разрушительной войны человечество, объединенное под властью единого правительства, наконец смогло вернуть себе былое величие. Людям снова стало тесно на родной маленькой Земле и даже на соседе-Марсе, и настало время повторного освоения необъятных комических глубин… И вы – флагман наших исследований, нашего нового движения к звездам…”

Игоревич-Донщенко не выдержал, гневно сплюнул в бытовой утилизатор. Тот обиженно зажужжал, обрабатывая неподходящие отходы. Флагман, чтоб его! Откуда на флагмане такое дрянное оснащение взялось? Треть зондов уже вышла из строя, часть разбилась, несколько – вообще где-то потерялись! Еще треть неотлаженных, каждый раз настройки сбиваются. Спутники не могут выйти на расчетную орбиту, валятся обратно! Где это видано? Если бы в старину у исследователей такие флагманы были – черта с два бы они в такую даль добрались. Так и осваивали бы облако Оорта.

Мягко пиликнул терминал внутренней связи. Капитан вздохнул, тронул сенсор ответа:

– Слушаю.

На экране возникло очаровательное личико Вероники, технического координатора проекта. Ослепительно улыбнувшись во все двадцать четыре зуба, она игриво прощебетала:

– Станислав Павлович, научный совет уже собрался. Вас ждут.

– Иду, Верочка, – буркнул капитан, с сожалением отключая терминал. Миловидные черты Вероники пропали с монитора, и терминал погас, мигнув курсором.

До чего же все-таки симпатичная эта девчонка, некстати подумал капитан. Есть в ней что-то такое... Какая-то дикая красота. Чего стоят только ее шелковистые темные волосы – очень длинные, почти до плеч! Он такого до нынешней экспедиции и не видел никогда. И укладывает их Вероника тоже необычно – в старинном стиле. Как она там говорила – конца двадцать шестого века, что ли.

Станислав пробежался тремя длинными пальцами по сенсорной панели, задавая новую программу, коротким мизинцем ткнул клавишу выполнения. Поднялся с ложемента – плечи аж хрустнули, до того он засиделся за этим распроклятым анализатором. Затем капитан гордо распрямился во весь почти трехметровый рост и направился в кают-компанию, напевая по пути веселую песенку. Пусть думают, что решение уже почти у него в кармане.

Войдя в кают-компанию, Игоревич-Донщенко весело поздоровался с собравшимися там специалистами. Показал на главном экране несколько презентаций и видеофайлов, хоть каждый из присутствующих их смотрел уже по нескольку раз. Под конец запустил на проекторе свежую голографическую запись с зонда – вот ее никто пока не видел, даже сам капитан. Голограмма, на которой лохматая длиннорукая зверюга, густо подернутая налетом водорослей, с упоением колотила камнем по какому-то пупырчатому панцирю, всех весьма вдохновила, но, к сожалению, новых идей не добавила.

– Итак, коллеги, кто поделится своими мыслями? Что нам дают последние сведения? – спросил капитан.

– Ну, давайте тогда, я возьму слово, а потом уже пусть биологи выступят. Раз и мне среди них работа нашлась, – усмехнулся Эрнесто Алексеевич Шпильман, уже пожилой этнограф-археолог. Он, в общем-то, должен был раскапывать следы первых колоний, погибших без связи с Землей, а не изучать неизвестно откуда взявшихся животных. Впрочем, Шпильман теперь сам был доволен, что так вышло.

– Мы вас внимательно слушаем, – сдвинул брови капитан. Этнограф демонстративно откашлялся и приступил к рассказу:

– Собственно, начну с того, о чем уже говорил в прошлый раз. Новые исследования лишний раз подтверждают мою точку зрения: вислогубы находятся на очень высокой ступени развития и даже обладают, не побоюсь этого слова, зачатками разума! Как бы громко ни звучало. Однако факты говорят сами за себя…

– Вы действительно об этом уже рассказывали, – раздраженно перебил археолога Станислав. Не сдержался все-таки. Этнографа он терпеть не мог почти с самого начала полета, когда тот неожиданно закрутил роман с красавицей Верочкой. Вот ведь старый бес! Чем только взять умудрился. А ведь с капитаном у нее дальше невинного флирта не заходит.

– Да, но позвольте, я продолжу! – повысил голос Эрнесто Алексеевич, неприязненно косясь на командира. – Ведь я только что упомянул, что открылись новые, весьма любопытные обстоятельства! В прошлый раз я упоминал, что, по всей видимости, система общения вислогубов сложна чрезвычайно. Так вот, представьте, она включает в себя более тридцати особых звуковых сигналов, каждый из которых выражает разные значения! Тут уже можно говорить о речевых навыках!

– Потрясающе, – без особенного энтузиазма заметил Рихард Хайдель. Он в экипаже был вторым пилотом, а по совместительству – начальником службы безопасности корабля. Охранником, выражаясь проще.

– Вот именно, потрясающе! – Археолог значительно воздел палец к потолку. – Удивительные животные. А вот теперь самое интересное. Не так давно у ближайшей стаи начался брачный период, и мне посчастливилось запечатлеть их ритуал ухаживания. Начинается он с того, что все повзрослевшие самцы бродят по берегу и выбирают себе окатанный волнами камень. Только один, но его они выбирают очень долго! А затем каждый из них пытается отобрать чужой окатыш – непременно, разумеется, в присутствии самок. Но самка выбирает не того, кто собрал больше всего гальки, а того, чьи камни ей особенно понравятся. Причем предпочтение отдается тонким окатышам правильной формы, со сложным рисунком разводов и пятен, необычного цвета. Вопрос уже стоит об эстетических критериях, так-то, коллеги! Задумайтесь, какие перед нами открываются перспективы! Мы присутствуем при переходе от животного состояния к разумному, при зарождении протокультуры!

– Это все, конечно, замечательно, но никаких ответов не дает! Одни только загадки! – капитан резко встал, нервно прошелся по кают-компании, зачем-то погладил пальцем обзорный монитор. – Откуда они вообще тут взялись! Высокоразвитый вид, как вы говорите – почти разумный! Здесь, на Новой Сиберии! Почему ж растения какими были, такими и остались? Описывались одни красные и бурые водоросли – так вот они! – Игоревич-Донщенко мотнул головой в сторону обзорного экрана, на котором расстилалась багровая полоса берега и свинцовое зеркало океана с темными пятнами, которые лениво колыхались на волнах.

– И еще аналог цианобактерий, сине-зеленых водорослей! – вставила Алина – штатный медик и микробиолог.

– Да, и они тоже, – досадливо поморщился Станислав. – Они, опять-таки, по-прежнему в воде болтаются. Ну, а кто тогда был вершиной местной фауны? Зверушки, похожие на помесь низших хордовых с морской звездой! Я, конечно, понимаю, что здешнее светило совсем не ласковое, дает временами всплески жесткого излучения… Потому, конечно, могло ускорить эволюцию и даже заставить ее куда-нибудь свернуть, но не настолько же!

– Конечно, не настолько, – подхватил Кирам, молодой ксенозоолог, попавший в экспедицию по распределению сразу после окончания колледжа, чем невероятно гордился. – Буквально пять минут назад я закончил секвенирование генома нашего образца. И результаты однозначно говорят о земном происхождении этого животного. Что, конечно, было немного предсказуемо.

– Предсказуемо! Голые теории у тебя были! Осталось, значит, понять, кто их тут разводил. И зачем. И какие заложил инстинкты и функции…

– А также – насколько они опасны, – добавил Рихард.

– Да ну, ерунда… Кирам вот подтвердит, – подал голос Шпильман. – Какой тут интерес. Эндемичные организмы хорошо изучены, образцы были доставлены на Землю…

– И до сих пор там, кстати, плодятся в лабораториях, – вставил слово ксенозоолог.

– Вот видите. А эта планета заселялась, по большей части, принудительно, силами спецконтингента… Рецидивисты, мелкие уголовники, уличные проститутки, прочие маргиналы… Откуда ж тут научные комплексы, да еще и с такими мощностями.

– Тогда что же? Эрнесто Алексеевич, догадки у вас есть? – поинтересовался капитан, стараясь не допустить язвительности в тон.

– Увы, – развел руками археолог. – Я всего лишь говорю о том, что знаю. О чем не знаю – не говорю. Не имею, знаете, такой привычки.

Станислав сжал кулаки. От нарушения субординации его спас еще один вызов, на этот раз – по личному коммуникатору.

– Да, Вероника? Что там у вас опять? – достаточно грубо ответил Игоревич-Донщенко, нажав клавишу за ухом. – Причем так срочно?

– Простите, но да, срочно, – с легкой обидой откликнулась девушка. – Станислав Павлович, у нас еще один зонд до корабля не добрался. Упал рядом, но почти не поврежден. Диагностика показывает, что собранные сведения в полном порядке…

– Ну так отправь туда О’Райли, пусть заберет! Бортмеханик он, или кто, в конце концов? Мне-то сейчас зачем это знать, во время научного совета?

– Станислав Павлович, О’Райли улетел на полюс, налаживать аппаратуру. Будет только к вечеру. А зонд упал всего за триста метров от шлюза. На нем данные, без которых мы не можем продолжить анализ. Заберите, пожалуйста, у нас же все планы горят. По протоколу…

– Ну здравствуйте! Все самому делать приходится. Отлично, – проворчал капитан. – Я и лошадь, я и бык. Ладно, сейчас схожу. Активируй пока экзоскелет.

– Спасибо вам большое, Станислав Павлович! Что бы я без вас делала! – радостно выпалила Верочка и отключила связь.

Игоревич-Донщенко вздохнул и обратился к остальным:

– Я вынужден отлучиться. Сделаем перерыв, продолжим, когда вернусь.

Уже спускаясь к техническому отсеку, где стояли экзоскелеты для работ на планетах земного типа, подумал, что надо было припомнить Шпильману его неудачу с раскопками местного города, который назывался Новый Алькатрас. Раскапывал-раскапывал, четыре зонда убил, а оказалось, что участок определил неправильно, вместо руин города ковырялся в вековых отложениях, нагаженных здешними моллюсками. Вот смеху-то было.

Ничего, решил капитан, вернется – уж тогда-то выберет хороший момент, чтобы про этот криптоанализ напомнить.

Экзоскелет Станислава был уже подготовлен, аккумуляторы заряжены, гидравлика проверена. Капитан влез в буровато-черный корпус, специально окрашенный под почвы Новой Сиберии, зафиксировал тонкие руки в усилителях, пошевелил манипуляторами – все в норме. Датчики, конечно, показывали ровно то же самое. Однако в древности недаром говорили, мол, доверяй, но проверяй. Триста метров – короткая прогулка, да и планета не из самых опасных, но бывает всякое.

И боевой излучатель Станислав захватил по этим же соображениям. Мало ли.

Створки внешнего шлюза, опознав личный код капитана, разошлись изящным кольцом. Игоревич-Донщенко подумал, что двигаются они чересчур равномерно – значит, износились направляющие, надо бы озадачить О’Райли, когда вернется. И ступил на осклизлую, вязкую почву. Под механическими ступнями тут же противно захлюпало.

В экзоскелете шагалось очень бодро, сотню метров Станислав отмахал где-то за полминуты. Стальные шасси проваливались в податливый грунт, влажно хрустели сочные круглые водоросли, которые подворачивались под ноги, чавкала водянистая поросль то ли мхов, то ли тех же водорослей. Это уж пусть Кирам разбирается.

Кое-как продравшись через сплетенные красно-сизые листья очередного ботанического чуда, Игоревич-Донщенко вышел к тому месту, куда, судя по навигатору, и плюхнулся недолетевший зонд. А потом встал, как вкопанный, застыл в покалеченных стеблях. Тонко скрипнул сервопривод в левом колене механизма.

Зонд пропахал короткую, но глубокую борозду в болотистой земле. И зарылся в нее почти наполовину. Рядом же с ним теперь на корточках сидел матерый вислогуб-самец, в плечах – шире экзоскелета. И задумчиво тыкал в устройство какой-то засохшей палкой. Странно, что зверь раньше не обратил внимания на треск и чавканье шагов…

Впервые кто-то из людей столкнулся с вислогубом вплотную – до этого их изучали только на безопасном расстоянии, в информ-центрах корабля. И мало кто представлял, на что эти звери способны. Кто знает, поможет ли экзоскелет.

Явственно ощущая, как между лопатками льется холодная струйка, Станислав осторожно потянулся к излучателю, который висел на поясе. Но вислогуб все-таки неведомым образом заметил движение, вскочил и одним прыжком оказался прямо перед человеком. Ростом он оказался в полтора раза ниже экзоскелета, но, тем не менее, выглядел очень внушительно. Уставился в прозрачное забрало шлема, выставил перед собой руки с крючковатыми пальцами, тряхнул бурой шерстью, поросшей пресловутыми водорослями. И вдруг, совсем неожиданно, распахнул широкий рот и принялся издавать странные звуки.

– Э’посан, соуыш’посан, – тягуче протрубило существо, забавно шевеля мясистыми мокрыми губами, отвисшими почти до шеи. А обращалось оно, несомненно, к Станиславу! – Соуыш’посан, ти-ы па’феньи-ы бо’таш?

Игоревич-Донщенко совершенно растерялся, позабыв даже про излучатель. Он понятия не имел, как реагировать на такое поведение вислогуба, и попытался просто чуть отступить назад. Чтобы, по крайней мере, следить за лапами животного.

– Бьять’посан! – сразу рассердился вислогуб. – Луох! Ти-ы луох!

Капитан потряс головой, силясь понять, показалось ему или нет. Ведь только что он отчетливо услышал короткое матерное русское слово – хоть и искаженное, но произнесенное вполне членораздельно. Потом Станислав подумал, что ничего не теряет, и ответил животному тем же.

Полчаса спустя, скормив вислогубу весь резервный паек, хранившийся в экзоскелете на случай чего-нибудь непредвиденного, и захватив злополучный зонд, Игоревич-Донщенко уже шел обратно к шлюзу. А за ним плелся, довольно раздувая ноздри, длиннорукий бурый зверь.

Опять звякнул коммуникатор. Из динамиков механического костюма послышался встревоженный голос Вероники:

– Станислав Павлович! Что случилось? Почему не выходите на связь, если задержались?

– Все замечательно, Верочка, – расплылся в улыбке капитан, хоть сейчас девушка и не могла его видеть. – Я уже возвращаюсь. И, да, я не один иду. Со мной… гость.

– Что еще за гость?! – ахнула Вероника. – Какой?

– Ну, какой тут может быть гость. Вислогуб, разумеется!

В динамиках раздался невразумительный шум, и связь оборвалась. Станислав еще раз улыбнулся.

Аудиофайлы с сигналами вислогубов пристально изучал только Шпильман. Капитан лишь удосужился пару раз прослушать одну запись… Иначе, наверное, давно бы догадался. Ведь разгадка на самой поверхности лежала. Да уж, глупая, непростительная оплошность для командира исследовательского судна.

Встречали их со всей возможной торжественностью – у шлюза стояли аж четверо. Все в экзоскелетах, сжимают в манипуляторах излучатели. Станислав разглядел Алину (ну да, медпомощь), Хайделя (ему, конечно, по чину положено) и Кирама. А еще почему-то Шпильмана – этому-то здесь что понадобилось? Не иначе, глянуть на свихнувшегося командира пришел.

– Не стрелять! Не стрелять! – замахал манипулятором Игоревич-Донщенко, задержавшись поодаль. – Коллеги, не смейте стрелять!

Вислогуб спрятался за экзоскелет. Подойдя немного ближе к кораблю, Станислав чинно заговорил:

– Коллеги, позвольте представить вам живого наследника ушедшей культуры! Культуры первых поселенцев Новой Сиберии! Вот он – это вислогуб.

И капитан со злорадным удовлетворением заметил, как вытянулось лицо Шпильмана.

– Э’посаны, – сказал вислогуб, выбираясь из-за спины Станислава. – Есть’чо?

[Terror]

На экране возникло очаровательное личико Вероники, технического координатора проекта. Ослепительно улыбнувшись во все двадцать четыре зуба, она игриво прощебетала:

– Станислав Павлович, научный совет уже собрался. Вас ждут.

Пока только одно замечание, с таким количеством зубов она бы шепелявила как минимум.

А так, понравилось, чем-то напоминает рассказы Лукьяненко из сборника Гаджет, над которыми можно неплохо посмеяться