Corprus Hereticum

[Hermes Trismegistus]

Мусковая песнь (18+)

 

Я ныряю в полуоткрытую дверь таверны, и тщедушная рабыня, вытирающая с пола блевотную отрыжку, испуганно отшатывается в угол, пряча глаза. На секунду я непроизвольно ловлю ее взгляд — отупевший, рептильно-неподвижный, устремленный словно сквозь тебя. Ее движения рефлекторные, в них нет ни капли осмысленности. Хозяин забегаловки бьет своих рабов часто, но не сильно, больше для порядка. Посетители, особенно из числа ветеранов Экспедиционной армии, спьяну могут сломать «ящериной суке» пару ребер, но тогда за дверь без разговоров выставят всю компанию. По-настоящему остервенело избивают рабов сородичи из числа тех, кому удалось добыть сомнительную свободу - наемники, ремесленники и солдаты. Только ящер может ненавидеть ящера с такой звериной, неистовой силой. 

 

У меров и людей не может быть потомства от аргониан, а потому последних можно ебать хоть круглые сутки, не боясь обременить хозяина брюхатой полотеркой. Коварная природа снабдила этих рептилий бледными, покрытыми чешуей сиськами, и это противоестественное сочетание теплокровной и хладнокровной природы действует на пьяную шваль как красная тряпка на кагути во время весеннего гона. Чтобы рабы не сопротивлялись и не мешали гостям утолять свою похоть, хозяин все время держит их на самом дешевом пиве, запрещая пить даже обычную воду. Ящеры, плохо переносящие алкоголь и потому моментально пьянеющие, все время находятся в заторможенном, осоловелом состоянии. Им не нужны кандалы и клетки: постоянно мучимое жаждой полуживотное, непрерывно страдающее от жестокого сушняка и алкогольной интоксикации, физически не способно на организованный бунт и побег. От цирроза чешуя сходит пластами, и рабы все время шелудиво чешутся, в кровь раздирая тонкую кожу. У некоторых струпья, которым не дают зажить, от инфекции превращаются в цветущие язвы; их участь незавидна. 

 

Бешеными, чесоточными и прочими рабами, которые больше не могут трудиться, занимается гильдия Чистильщиков. Те же парни в глухих спецовках, что по вечерам счищают пепел с крыш зданий и полируют окна, отводят раба на задний двор и быстро, без всякой жестокости, ломают ему шею сильными, мозолистыми руками. Тело заворачивают в мешок и сжигают в больших печах, а прах возвращают хозяину: жирный пепел отлично удобряет землю. Конечно, так поступают далеко не все: но образованный раб нынче стоит слишком дорого, и рынок наводнен отбросами, которые и на родине-то почитаются дикарями. Эти, если их приучить к покорности, способны лишь на простой физический труд; случается и так, что внешне смирившийся дикарь лишь ждет удобного случая, чтобы перегрызть себе вены еще неподпиленными, острыми как иголки зубами. 

 

Все эти мысли промелькнули в моей голове за ту долю секунды, что я глядел в черные, неестественно расширенные глаза служанки. Взгляд мой, против воли, опустился ниже, где под просторным балахоном покачивались две сочные, набухшие титьки. Я протянул руку и погладил рабыню по щеке, чувствуя, как в штанах становится тесно. Моя ладонь скользнула по шее, вдоль линии ключиц, а затем сдавила в горсти лакомую плоть. На ощупь она была упругой и такой холодной, словно принадлежала трупу. Неожиданно нахлынувшее омерзение перебило всякое желание, и я поспешно отдернул пальцы. Нужно было срочно выпить.

 

* * *

 

Квартал Чужеземцев гудит как переполненный улей, коим он, по большому счету, и является. За последние годы торговля в заливе Норвейн разрослась и стала совершенно хаотичной, что и неудивительно. Подавив восстания на границе с Чернотопьем, Империя вновь обезопасила большинство торговых путей, и контрабандисты, почуяв теплый ветер, стали понемногу выползать из своих нор на Горьком берегу и малыми партиями переправлять товар в Вивек. Железо и золото, ткань и продукты с материка, меха, антиквариат и конечно же скума — все это улетает с развалов, прилавков магазинов и подпольных лавочек во мгновение ока. Местные власти закрывают глаза на все теневые операции, поскольку сами их и организуют. Падкие до роскоши и китча Хлаалу отправляют своих агентов денно и нощно стеречь портовые доки, чтобы те отлавливали и перекупали все предметы старины и мебель из дорогих пород дерева. Нынче мода на все имперское, и если у тебя во дворе не стоит ни одной айлейдской статуи или ты не можешь позволить себе выставить на гостевом алтаре хотя бы инкрустированную изумрудами статуэтку одного из Девяти — путь в правящую верхушку тебе закрыт. Милитаристы из Редорана, еженедельно теряющие в стычках с Телванни больше солдат, чем на реальной войне, не скрываясь вывешивают объявления о наборе рекрутов прямо на доске объявлений. Сейчас уже смешно вспомнить, как лет десять назад одна лишь мысль о приеме в семью безродного н’ваха, неосторожно озвученная при высших чинах, могла привести к серьезному скандалу. Честь Дома, ха… От вида чахлых босмеров, нестройно марширующих по плацу в костяных кирасах не по размеру, даже простые горожане презрительно пересмеиваются и крутят пальцем у виска. 

 

Влив в глотку два стакана скисшей бурды, которую в «Шалке» называют гриифом, я сую в рот горсть соленого риса и, посасывая бурые катышки, медленно протискиваюсь к выходу сквозь пеструю толпу. Чья-то мягкая ладонь с тонкими пальцами тут же вцепляется в мой кошель, болтающийся на поясе — я, не глядя, хватаю ее обеими руками и до хруста выворачиваю запястье. Пока местная публика радостно пялится на скулящего попрошайку, мне удается быстро дошагать до двери и наконец очутиться на воле. Обычно, после опохмела я, подобно мухе в навозной куче, отправляюсь рыться в грязном бельё города-термитника, извлекая пользу из того, от чего порядочные граждане стремятся избавиться. Но сегодня материальные ценности не играют для меня никакой роли, а звон монет не греет душу. Единственная страсть, ради чего я топчу эту прокаженную, пепельную землю, не признает жестких рамок реальности. 

 

Квартал Чужеземцев встречает меня мириадами самых разных запахов, витающих в вечернем воздухе. Группа валенвудских каннибалов, плотно набивших глиняные трубки толчеными жуками, пирует над свежим трупом сородича. Индорильские псы брезгливо морщат серые лица под масками, но сделать ничего не могут: босмерская коммуна в Восточной имперской компании имеет большой вес, и любые выпады в адрес Зеленого пакта повлекут за собой ужесточение торговой политики. Чуть поодаль, ничуть не скрываясь, в распахнутой настежь палатке молодую данмерскую блядь огуливает здоровенный йокуданец с членом, похожим на эбонитовую колотушку. Два смуглых тела сплетаются в порыве страсти, пот и любовные соки обильно льются на ткань, источая в воздух терпкие ароматы. Ненасытные данмерки, известные по всему Тамриэлю безудержной похотливостью, брезгуют совокупляться с рабами, зато по ночам, тайком от родителей, стайками прокрадываются сюда, где их всегда тепло встречают наемники и одуревшие от торгового куража барыги. Некоторые умудряются и здесь поймать удачу за руку: пока двое или трое неистово совокупляются в палатке, подельник стоит снаружи и взимает со всех, кто хочет поглазеть, мелкую плату медью и понюшками, палкой отгоняя любителей дармовых зрелищ. 

 

Группа аргонианцев в черных плащах с глухими капюшонами сидит на бочках близко к воде, сторонясь шумной толпы. Это немногочисленные шаманы-радикалы, которым удалось прорваться за имперский кордон и пронести в заднем проходе мешочек со спорами мутировавшего древа Хист, которые колдовство безумных ситиситов превратило в смертельную для всего живого отраву. Они пытаются повторить эпидемию Кнахатенской чумы, но тщетно: очевидно, Черный Отец больше не благоволит тем, кто позволил загнать свой народ под рабское ярмо. За ними пристально наблюдают рабочие, смолящие самокрутки из удушайки под мерный плеск поплавков; но стоит одному из них закатать рукава и сделать первые шаги в направлении ящеров, как те молниеносно исчезают в темных водах канала, черными силуэтами устремляясь в открытое море. 

 

Я нахожу того, кто мне нужен, в самом сердце этого интернационального лагеря, разбившегося у городских стен. Молодые, неопытные стражи обычно пытаются отлавливать фарцовщиков в темных отнорках у водостока и в тесных подворотнях у пристани. Все, что они там найдут — это прелые кучи смердящих рыбных отбросов да развалившихся на теплой гнили аморфных торчков, сжегших носовые пазухи нюхательной смесью из горьколистника и «грязного» сахара. Настоящие толкачи снуют в толпе как гончие в стаде гуаров, выхватывая клиентов цепким взглядом. Кажется, стоит тебе только задуматься о дозе — как из людской массы уже выныривает неприметный человек без лица и ненавязчиво вкладывает тебе в руку льняной мешочек. Я не знаю об этом типе ничего, кроме того, что в нашей среде ему подобных кличут Боззо. На днях мне удалось выгодно сменять несколько двемерских монет (обычная «дурка», сплав железа с латунью, разводка для лоха) на горсть настоящих, имперских дрейков, которые теперь приятно оттягивали кошель и просились наружу. Старый пройдоха, почуяв мою нужду, без разговоров сунул мне в руки круглую деревянную коробочку и так же неуловимо снял с моего пояса мешочек с деньгами. Я не протестовал: идя на стрелку, ты всегда держишь в набедренном кошельке столько, сколько нужно. Если там будет меньше, то в следующий раз тебе самому могут подсыпать морилку вместо порошка; если больше — то виноват ты сам. 

 

Самый ходовой наркотик в Морровинде — это, конечно, скума и лунный сахар. Каджиты собирают сахарный тростник в определенные фазы луны, затем измельчают его и кипятят в больших котлах с собственной мочой. После сцеживания и выпаривания остается желтоватый порошок, который, спустя несколько стадий очистки, приобретает жемчужно-белый цвет. Сами кошки используют его для своих религиозных обрядов, впадая в экзальтированную кататонию. Часто сахар употребляется в малых дозах как специи, а на основе сахарного сиропа аптекари готовят приятное, мятное обезболивающее. Но то — специфический кошачий метаболизм; прочие расы смотрят на сахар лишь как на источник влажного, тягучего кайфа. Мне не хватит слов, чтобы передать все омерзение, которое вызывает сторчавшийся сахарный наркоман: его зрачки все время расширены, движения суетливы, а воистину кошачья неприязнь к воде приводит к тому, что притон торчков смердит как помойная яма. Скума — сахарная настойка на травах — расползается по Вварденфеллу как моровое поветрие усилиями теневых структур вроде Камонна Тонг, устраивающих настоящие войны за рынок сбыта. Долгое время сахарный тростник пытались привить и на самом острове, но тщетно: пепельная земля, не похожая на теплые пески Эльсвейра, отторгает теплолюбивое растение. От частого курения трубки зубы торчков чернеют и крошатся, а глаза заволакивает маслянистая пленка и сеть воспаленных, лопающихся сосудов, так что вместе с зубами наркоман постепенно теряет и зрение. Шамкая беззубыми деснами, лихорадочный мер жадно тянется слюнявыми губами к твоему члену в надежде, что ему перепадет на еще одну дозу. Им даже не надо двигать головой: нервный тик сделает всю работу, и среди богемы даже распространилась мода на «припадочный отсос». 

 

Но сегодня я здесь не ради белых кристаллов. В чреве деревянной коробочки покоится настоящее блаженство, не похожее ни на какие другие. Чтобы причаститься, мне необходимо одиночество и покой. Я бреду сквозь толпу, присматривая подходящий лежак, и томительное предчувствие уже отдается легким покалыванием в кончиках моих пальцев. Какая-то шлюха в цветастой юбке уверенным движением сжимает в ладони мою мошонку, и мне стоит больших усилий, чтобы смирить внутреннее негодование и не раскрасить ночной бабочке ее смазливое личико. Решительно отведя в сторону ее тонкую руку, унизанную латунными кольцами браслета, я продолжаю свои поиски. В отличие от большинства других трипов, где секс выступает в качестве приятного бонуса, здесь необходимо полное спокойствие и хладнокровие — иначе весь кайф будет насмарку. 

 

Выбрав себе место в дальнем углу и облокотившись на расшитые бисером подушки, я некоторое время освобождаю голову от лишних мыслей и тысячи образов снующего вокруг людского роя. Гул в голове постепенно угасает, и на смену ему приходит зияющая пустота ледяной бездны. Достав из-за пазухи коробочку, я чуть приоткрываю ее и, зажмурившись, вдыхаю нежный запах содержимого. Мир вокруг начинает постепенно меркнуть, теряя яркие краски и громкие звуки. Матовая, уютная пелена окутывает меня, проникая в широко раскрывшиеся поры. Аккуратно зачерпнув буроватую слизистую пасту, я медленно, круговыми движениями, втираю ее в десну. Вещество моментально впитывается и проникает в кровь, приятно охлаждая рот и вызывая непередаваемое ощущение легкого зуда в зубах. Остатки пасты я, отвернув крайнюю плоть, так же аккуратно втираю в сизую головку члена, после чего стаскиваю с себя пыльную одежду и устраиваюсь на подушках поудобнее. 

 

Муск — настоящее сокровище Вварденфелла. Мускпунджи, огромные грибы кремового цвета, похожие на гигантские губки, во множестве произрастают на компостных кучах и в силосных ямах. В процессе роста они обильно выделяют слизистую субстанцию, которую рабочие ведрами собирают с помощью специальных лопаток. Прохладная, влажная слизь часто используется как снадобье от простуды, всасывая болезнь в свою мягкую плоть. На ее основе готовят мази и кремы, но истинное предназначение муска известно лишь немногим. Если вмешать в него измельченную пепельную соль, кристаллизованный вулканический пепел, а затем добавить смолистые выделения с панцирей шалков, то получится восхитительная дурь, известная в узком кругу почитателей под множеством имен, самое поэтичное из которых переводится на имперский как «пизденка пресвятой Альмалексии». 

 

Пока я размышляю об этом, прохладная слизь уже затопила все мои поры и начинает просачиваться наружу белесой, густой субстанцией. Я трогаю ее, растираю по набрякшей от возбуждения плоти, ласкаю языком и глотаю липкие, пряные капли. Пульсирующий муск раскрывается и принимает в свое влажное лоно мое разгоряченное естество, я скольжу в коконе огромной губки, чувствуя, как все более плотно сжимают меня ребристые стенки, сочащиеся мусковой сластью. С моих губ рвется бессвязный бред, я раздираю руками кожу, не в силах больше сдерживать нахлынувший на меня прилив безумной, животной страсти!.. 

 

Потом наступает тишина. Обессиленный, я лежу на подушках и словно со стороны ощущаю, как медленно коченеет от холода мое нагое тело, покрытое потом. Перед моими глазами стоит угасающее видение: одинокая куча помоев и нежный, трепещущий шарик молодого плодового тела грибницы, пустившей побег в результате нашего мистического слияния. Мускпундж, величайшее чудо природы, зачал от смертного существа, чтобы вновь и вновь дарить миру свое сладостное забвение...

Изменено 12 апреля, 2020 пользователем Бякс

[orc Wolf]

Ну. Смешанное впечатление. Так-то очень хорошо. Но без продолжения - бессмысленно. Ну и да, хочется больше описаний Вивека во всем его омерзительном великолепии.

И да, ты б, это, повесил дисклеймер что тут 18+, а то ординаторы ща набегут.

...Короче надо идти таки писать нуар про Орден Дозора.

[Hermes Trismegistus]

Ну. Смешанное впечатление. Так-то очень хорошо. Но без продолжения - бессмысленно. Ну и да, хочется больше описаний Вивека во всем его омерзительном великолепии.

И да, ты б, это, повесил дисклеймер что тут 18+, а то ординаторы ща набегут.

...Короче надо идти таки писать нуар про Орден Дозора.

 

Орче, я как-то запамятовал про рейтинг, спасибо, что напомнил)

А продолжение будет. Помнишь, я тебе еще в Питере рассказывал, что есть желание сделать здоровый нуарный цикл по Третьей эре? Вот, собственно, оно и запланировано.

[orc Wolf]

Если чо - у нас с Тыддом таки было по отрывку по Ордену Дозора. С алкашом Онером Десервом (хи-хи) и полным говна Вивеком.

Да, Дождь тут ругается:

на мой взгляд, пока это Чайна Мьевиль для бедных. Убрать огрехи - будет Чайна Мьевиль, помноженный на какого-нибудь кислотника конца 80-х.

 

В результате ящеры, плохо переносящие алкоголь и потому моментально пьянеющие, все время находятся в заторможенном, осоловелом состоянии

в результате убрать. Сбив со стиля.

 

Взгляд мой, против воли, скользнул ниже, где под просторным балахоном покачивались две сочные, набухшие титьки. Я протянул руку и погладил рабыню по щеке, чувствуя, как в штанах становится тесно. Моя ладонь скользнула ниже

скользнул ниже - скользнула ниже

 

Из моего рассказа может показаться, что я — какой-нибудь торговый агент или скупщик

вот не может показаться. Не из рассказа. Он за всю преамбулу о своем ремесле один раз обмолвился. Штампом причем:

я сегодня не продаю и не покупаю, просто собираю истории.

несколько раз с подобным сталкивался. Не помню только, где.

 

вокург людского роя

тупо опечатка

 

ну и плюс: я искренне против смешения стилей по типу

"торчок, велеречиво осыпая их витиеватыми ругательствами, жестко ебал волоокую блядь напряженным, как поршень в двемерском когерере, членом".

 

а в целом, повторюсь, Чайна Мьевиль для бедных. И это - похвала, а не критика.

[Hermes Trismegistus]

Если чо - у нас с Тыддом таки было по отрывку по Ордену Дозора. С алкашом Онером Десервом (хи-хи) и полным говна Вивеком.

А ссылкой не поделишься? Можно в личку в ВК.

 

Очепятки fxd, Дождю благодарности. Со стилистикой... такое, надо привыкнуть к тексту и в самом деле немного поработать напильником.

Изменено 16 мая, 2017 пользователем Hermes Trismegistus

[orc Wolf]

Мое пролюбилось в глубинах скайпа, вот тыддово: https://docs.google....dit?usp=sharing

 

От дождя тебе привет, если что - мы бегаем в джунглях телеграме

[Dun Dram]

По-настоящему остервенело избивают рабов сородичи из числа тех, кому удалось добыть сомнительную свободу - наемники, ремесленники и солдаты. Только ящер может ненавидеть ящера с такой звериной, неистовой силой.

Ага, конечно. Только существо с нечеловеческим сознанием, общественной эмпатией и реинкарнационным циклом.

Это разве что совсем уж Отрезанные могут до такого опуститься, но они так-то редкость.

 

Коварная природа снабдила этих рептилий бледными, покрытыми чешуей сиськами...

"Природа"? Ну-ну.

 

Чтобы рабы не сопротивлялись и не мешали гостям утолять свою похоть, хозяин все время держит их на самом дешевом пиве, запрещая пить даже обычную воду. Ящеры, плохо переносящие алкоголь и потому моментально пьянеющие, все время находятся в заторможенном, осоловелом состоянии.

А на кой чорт оно хозяевам надо? Рабы в тавернах нужны, что бы работать, это ж не бордель. А если это бордель - там все по-другому устроено.

 

Ящеры, плохо переносящие алкоголь и потому моментально пьянеющие...

Ящеры, в силу природной сопротивляемости ядам, должны, по идее, прекрасно переносить алкоголь. По крайней мере, известно, что крепкие напитки в их культуре вполне себе существуют и пользуются немалой популярностью.

 

Тело заворачивают в мешок и сжигают в больших печах, а прах возвращают хозяину: жирный пепел отлично удобряет землю.

Которое владельцу таверны в Вивеке прям донельзя удобрять нужно. Все два цветочных горшка.

 

 

Дальше читать не стал.

 

Да, Дождь тут ругается:

а в целом, повторюсь, Чайна Мьевиль для бедных. И это - похвала, а не критика.

Чайна Мьевиль - он по определению для бедных. А это какая-то сороковщина для богатых. И нет, это не похвала.

[Марк К. Марцелл]

Несколько лет не читал годноты по Морроувинду. Комфортный стиль повестования, много вкусных деталей, интересный финал. Лучи благодарности Бяксу.

 

По мелочи придираться не буду - лень. Глобально - вряд ли на улицах Квартала Чужезецев много углов с расшитими бисером подушками. Значит, какой-то притон, где, думается, берут плату за вход. Но момента попадания в этот самый притон я не заметил.

 

Просвисты мимо лора? Да, и не мало - Дез прав. Лично Марку, правда, пофиг. После 5-х Свитков что книжки из игр, что тексты от разрабов, что фанфики наподобие этого - все воспринимается как очередной спин-офф. Роляет только целостность мира внутри игры или цикла произведений.

[Hermes Trismegistus]

Покой и свобода

Гектор сидел в «Черном Шалке», наблюдая за тем, как трактирщик наполняет его кружку кислым пивом. Вокруг него толклись апатичные, вялые пьянчуги, слышалась разноголосая брань. Каждый звук отзывался в воспаленном мозгу уколом острой боли и все, что хотелось магу — это промочить горло и уйти как можно дальше от любопытных глаз. Но стоило ему поднести кружку к губам, как вдруг кто-то с силой хлопнул его по спине:

- Вот так встреча! Морено, ты же угостишь друга?

О нет, подумал Гектор, только не это. На него смотрела сытая, лоснящаяся физиономия Тирама Гадара — сволочи и интригана, коллеги из Гильдии. Тирам, ловко втершийся в доверие к Требониусу Арториусу, был не просто карьеристом: он символизировал собой хаос, превративший хрустальную гармонию размеренной жизни Гектора в груду битого стекла и поставивший крест на его карьере. Расположив к себе Гектора, он быстро присвоил себе его самый удачный проект и, став фаворитом архимага, постоянно чинил «старому другу» препятствие за препятствием, сохраняя на лице неизменную жизнерадостную улыбку.

Маг молча сунул данмеру пиво. Отвратительная привычка Гадара вторгаться в личное пространство и вот так, запанибрата, пить из чужой посуды, вызывала в Гекторе отвращение. Тирам опорожнил кружку одним глотком, сыто рыгнув напоследок. В нем не было никакой утонченности, присущей высоким умам гильдии, одна только животная харизма и хитрость. Требониус ценил эти качества в своем советнике по делам темных эльфов, дамы были к нему благосклонны, а Гектор после каждого совещания падал духом, осознавая всесилие своего конкурента. Уютный и неторопливый быт ученого, который Морено доводил до совершенства двадцать лет, в одночасье рухнул как карточный домик. От этого Гектор стал раздражительным и суетливым, и хроническая бессонница лишь усугубила его состояние.

Сославшись на необходимость проветриться, Морено выскользнул из «Шалка» и побрел по улице, глядя с парапета как плещутся черные воды залива. Он не спал уже восьмой день и постоянно пребывал в легком отрешении от мира. Однако последний сон, который маг увидел первого числа нового месяца, никак не шел из головы. Он не был похож на обычный кошмар, где в свете чадящих факелов темные фигуры склонялись перед гигантом в золотой маске. Нет, в том дивном сновидении имперец, уже давно разлученный со своей родиной и ставший пленником чужой культуры, увидел знак свыше. Прекрасный дракон, сочетание неземной мудрости и величия, говорил с ним как с равным. Перед мысленным взором Гектора проплывали образы скал, подернутых зеленоватой дымкой, глубоких прохладных нор и туманных лощин, сулящих покой и умиротворение. Он как наяву видел загадочные символы и дары, которые просителю надлежало поднести Крылатому Змею. Слезы тихой радости сами собой навернулись на воспаленные глаза немолодого уже Мистика, и он решительно нырнул вглубь квартала.

И вновь голоса, неумолкающие голоса обрушились на него как лавина… Даже ночью округ гудел, как осиное гнездо. Изредка до Гектора долетали обрывки разговоров:

- Говорят, будто вампиры могут скрываться среди нас? Чушь! Я тебе говорю, вампира можно распознать по одному взгляду на лицо. Этого не скроешь. Можно, конечно, носить шлем... Приличные люди не доверяют тем, кто носит шлем на публике. Вот увидишь, в конечном итоге он попадет на большой, жаркий костер. К слову, не припоминаю ни одного стража Телванни без шлема...

- Знаешь о том бедняге, которого нашли в канале? Плоть распухла и вся пошла наростами. Руки-ноги так перекручены, что вообще не разобрать. От лица остались лишь впадины от глаз, никому не пожелаешь увидеть такое. Жрец сказал, что это похоже на корпрус, представляешь! Здесь, в Вивеке! Это меня сильно тревожит...

- Слышал о новом культе, Шестом Доме? Рассказывают, что они садятся в круг в пещере, нарезают собственную плоть и пожирают ее. Это от корпруса - ткани растут, как на дрожжах. Отрежешь кусочек, а вместо него вырастет другой, еще больше. Стражи говорят: «Мы расследуем», но что толку? Мне так неспокойно...

По ночам Вивек преображался. Ночная жизнь, которая раньше была лишь вынужденным уделом бродяг и преступников, теперь стала явлением массовым и популярным у всех слоев населения. Люди бодрствовали, не в силах спать или вовсе не имея такой возможности. Тревожные сны, частые кошмары и атмосфера всеобщего напряжения гнали скучающих горожан на улицы. Одни предпочитали прогулки на свежем воздухе, надеясь, что ветер с моря и физическая нагрузка вернут им здоровый сон. Другие сбивались в стайки и уединялись в кабаках и тавернах, которые теперь тоже работали круглосуточно. Уличные музыканты, бродячие актеры и танцовщицы выходили на промысел, когда первые лучи закатного солнца окрашивали старый камень округа в цвет запекшейся крови.

Власти, поначалу косо смотревшие на новую привычку обывателей, в конечном итоге сдались и стали потворствовать ей. На улицах прибавилось света, каждый магазин или питейное заведение обязали вывешивать над входом хотя бы пару дешевых бумажных фонарей. Из-за них Вивек прозвали «городом светлячков»: в самом деле, многочисленные разноцветные огоньки делали его похожим на гнездо суетливых мерцающих насекомых. Представители аристократии и зажиточные торговцы, страдавшие от бессонницы наравне с бедняками, тоже начали покидать роскошные апартаменты. Комнаты, увешанные тяжелыми портьерами и дорогими гобеленами, по ночам превращались в душные камеры пыток. Главными врагами сна были объявлены крошечные бойницеобразные окна - наследие велотийской архитектуры, хоть и бесполезные в отсутствие моровых бурь, но неплохо защищающие от воров. Тяжелые ставни со вставками из слюды или зеленого стекла открывались редко и неохотно, а декоративные решетки и вовсе делали это невозможным. В темных, богато обставленных поместьях даже днем чадили ароматические свечи и лампадки, отчего воздух становился еще более спертым. Данмеры, чей организм был отлично приспособлен для жизни в условиях жаркой пепельной пустоши, практически не чувствовали дискомфорта. А вот приезжим, особенно гостям из Сиродиила и Хай Рока, духота и отсутствие света были невмоготу. Невыспавшиеся, вялые богачи поначалу только прогуливались взад-вперед у ворот своих поместий и гостиниц, а потом начали осторожно выбираться в город в сопровождении охраны и мальчиков-фонарщиков, освещавших дорогу.

В эти дни преступность в городе расцвела, как никогда раньше. Все, от карточных шулеров до торговцев наркотиками, вливались в пеструю толпу зевак и под покровом ночи бойко набивали карманы крадеными товарами, проигранным в кости барахлом или же ценностями, снятым с неосторожных гуляк. Скууму, толченых валенвудских жуков и просто кусковой сахар сбывали прямо с рук в таких объемах, что стража оставила попытки бороться с этим и сосредоточилась на более серьезных делах. На помощь ординаторам стягивались народные дружины, которым приплачивало Министерство Правды. Но даже этих сил не хватало, чтобы остановить волну мародерства, убийств и краж со взломом, захлестнувшую Вивек. Трупы со вспоротыми животами и вывернутыми карманами, обезображенные магией и расписанные странными знаками, все чаще находили в водах каналов. Горожане, поначалу глазевшие на застрявшие в сточных решетках тела, теперь стали полностью к ним равнодушны и не обращали внимания на очередного распухшего мертвеца.

Путь Гектора лежал через пояс Квартала Чужеземцев, вниз, по старым и скользким лестницам. Там, где начинались входы в каналы, сама собой возникла область нелегальной торговли — черный рынок, в котором при желании можно было купить или обменять что угодно. Стража обходила эти сырые переходы стороной, но и без них контрабандисты и скупщики краденого не допускали беспорядков. Все понимали, что коммерция, какой бы незаконной она ни была, возможна лишь в условиях активного спроса, а потому ночью горожане безбоязненно тратили здесь свои сбережения. Специи и редкие алхимические ингредиенты, одежда и утварь по бросовым ценам, металлы и кожа, антиквариат и запрещенные книги — каждый находил себе товар по вкусу. Плотная толпа обступала прилавки, торговцы бойко перечисляли ассортимент и тут же сбывали его тому, кто назовет большую цену.

Отыскав в тупиковом ответвлении туннеля неприметную палатку, маг нервно оглянулся по сторонам и, никем не замеченный, шагнул внутрь. На вышитой бисером подушке восседал, посасывая трубку, старый босмер с длинными косицами пшеничного цвета. Казалось, что он спит, но Гектор заметил, что старик на самом деле внимательно следит за ним сквозь узкую щелочку в приоткрытых, глубоко посаженных глазах. Удостоверившись, что гость нашел себе подушку и устроился поудобнее, босмер выдохнул клуб ароматного дыма и прокашлялся, теперь уже в открытую глядя на мага:

- Мутсэра, какая добрая встреча! Я уже думал, что не дождусь вас сегодня.
- Тысяча извинений, почтенный Анви. Просто хотел убедиться, что за мной не следят. Надо полагать, заказ готов?

Босмер молча сунул руку в груду тюков и извлек из нее небольшой матерчатый мешок. Развязав тесемку, он поочередно выложил перед магом несколько предметов, в свою очередь завернутых в толстый пергамент. Дождавшись одобрительного кивка, Гектор вскрыл свертки и внимательно осмотрел их содержимое. Перед ним лежали небольшой серебряный слиток с тисненым имперским драконом, коробочка с серым порошком и маленький рубин, напоминающий каплю крови. Кроме того, старик вынул из вазы букет полевых колокольчиков и, отряхнув от влаги, положил рядом. Попробовав слиток на зуб и посмотрев, как играет свет на гранях драгоценного камня, Морено понюхал порошок и скривился.

- Настоящий?
- У меня как в аптеке, сэра. Смотрите сами, - ответил Анви и, послюнявив мизинец, подцепил несколько серых катышков. Задержав дыхание, он сунул палец в рот и замер. Кожа на его лице на мгновение подернулась сероватым налетом, на лбу вздулась синяя жилка, а глаза приобрели насыщенный винный цвет. Через секунду наваждение пропало, и старик с облегчением выдохнул, одним махом опрокинув в рот все содержимое фляги, висевшей на поясе.

- Редкостная гадость… Последнее время не залеживается. Сложнее всего было с камнем, хороший огранщик сейчас на вес золота. У нас была долгая дискуссия, но результат стоил того, уж поверьте.

Эльф замолчал и вперил в человека пронзительный взгляд из-под кустистых бровей. Маг понял, чего ждет собеседник и поспешил придать своему лицу самое радушное выражение.

- Безупречная работа, дорогой Анви! Надеюсь, вы передадите мастеру мою искреннюю благодарность, - пробормотал он и извлек из-за пазухи позвякивающий мешочек. Босмер ловко пересчитал монеты, работая длинными сухими пальцами как опытный ростовщик. Морено собрал вещи и собрался было уходить, как вдруг Анви окликнул его и спросил его с неожиданным участием:

- Сумма-то немалая… Гектор, у вас не будет проблем?
- Почему это вас волнует, любезный? Мне казалось, в вашем деле не принято заботиться о клиентах.

Босмер выпустил из трубки тонкую струйку дыма.

- Стар я становлюсь, что тут скажешь. Сентиментален. Мрачные времена наступают, с каждым днем клиентов все меньше и меньше. Какая тут торговля, когда из-за денег люди друг другу глотки вскрывают прямо на улице. Я честный вор и предпочитаю работать с бедными, зато живыми. Щедрые мертвецы в нашем деле без надобности, имейте это в виду. Если вы в долги влезли, а потом вас в петле найдут — какой мне с того прок?

Гектор почесал затылок и устало улыбнулся босмеру:

- Нет причин для беспокойства, сэра. Теперь все будет хорошо.

***

Домом Гектору служила крошечная однокомнатная квартирка в округе Святого Олмса, за скромную плату взятая в аренду у Храма. Хозяин никогда не принимал гостей, и уж тем более не пригласил бы к себе женщину, случись ей закрутить роман с плешивым кавалером. Стол, два стула, кровать с тумбочкой да шкаф с одеждой — вот и вся мебель. У стен и на подоконнике громоздились стопки потрепанных книг, старательно подлатанных умелой рукой. Перегонный куб, выскобленный до блеска, керамическая ступка с пестиком, набор разноцветных склянок — можно было подумать, что здесь живет алхимик, а не знаток школы Восстановления. В самом дальнем углу, за камином, на небольшой каменной панели разместился домашний алтарь. Алебастровая статуэтка худощавого дракона с длинной шеей и тонкими крыльями, купленная с рук у какого-то сомнительного типа, зачитанный молитвенник и плошка с курительными травами — такое святилище показалось бы бедным даже адептам Имперского культа, проповедующим аскезу и воздержание.

Наступало утро. За окном шелестел дождь, крупные капли барабанили по растрескавшимся каменным стенам. Серая пелена проказой расползлась по всему небосводу, оправдывая название месяца. Лучи чахоточного солнца с трудом пробивались сквозь свинцовые облака, казалось, весь мир в одночасье поблек и выцвел. Плотно затворив скрипучие ставни, Гектор растопил камин и снял с себя всю одежду. В пляшущем свете миру было явлено сутулое, худощавое тело с бледной кожей, туго обтягивающей выпирающие ребра. Пятнистая россыпь розовых прыщей в подмышках и промежности, слипшиеся пучки нательных волос, икры, покрытые сеткой вздувшихся вен — Морено сложно было назвать красавцем. Поборов отвращение к собственной внешности, он встал на колени, аккуратно разложил на алтаре подношения в том порядке, что видел во сне, и воскурил самодельную свечу из топленого сала огрима. Зеленоватое пламя, символ предвечного драконьего огня, затанцевало на фитильке. По комнате распространился приторный аромат, оставляющий на языке легкую горечь. Маг замер, вглядываясь в пляску огня и прислушиваясь к собственным ощущениям.

Поначалу ничего не происходило. Сквозь закрытую дверь тянуло холодом и сыростью, сизый дымок все больше наполнял комнату. Не отрывая взгляд слезящихся глаз от свечи, Гектор заметил, что мало-помалу огонек начал вырастать и вытягиваться в сторону, противоположную сквозняку. Тонкое пламя завивалось изумрудными кольцами, сквозь которые проглядывали другие, знакомые очертания. Тонкая щель змеиного зрачка явилась из огня, дымные пары приняли очертания хрупкой фигуры. Дракон смотрел на мага немигающим взглядом, и тот не смел даже моргнуть.

Они говорили без слов. Прочтя в истерзанной душе смертного весь хаос и смятение, что обуревали ее, божество пришло в ярость. Возмущение естественного порядка, который долгие годы составлял жизнь Гектора, вызвало у Великого Дракона негодование. Морено почувствовал, как потоки запредельной энергии касаются больного рассудка и исцеляют его, принося небывалый покой и умиротворение. С готовностью он распахнул душу и позволил благодати пролиться во всем своем величии. О, какую сладкую боль он тогда испытал! Тело, уродливое и старое, преображалось и наливалось соком новой жизни. На нем расцветали прекрасные цветы — багровые, желтовато-зеленые, синеватые фурункулы, брызжущие влагой при каждом прикосновении. На шее и в паху набрякли пузыри бубонов, сочащиеся белесым, пряным гноем. Гектор зачерпывал его руками, слизывал и растирал языком по небу, чувствуя, как и там зарождается томление, которому еще суждено стать жизнью. Окончательно уподобившись крылатому змею, он напрягся и сбросил с себя дряблую кожу, подставив нагое тело серой пелене дождя, льющегося, казалось, отовсюду. Стихия остудила парное мясо и одела его в новую, гладкую оболочку. Не выдержав бури, бушующей внутри и вовне, Гектор закричал — и тотчас рухнул без чувств.

***

Он сидел в «Черном Шалке», наблюдая за тем, как трактирщик наполняет его кружку пенящейся суджаммой. Вокруг него гудели десятки голосов, однако теперь этот гул не приносил Гектору никаких мучений — сладостной музыкой отзывался в освобожденной от тягот голове каждый новый звук. Ритм биения сердец этих существ, погрязших в праздном невежестве, завораживал мага. Железы на его шее выпустили в воздух рой смертоносных, невидимых глазу миазмов, которые устремились к сладкой плоти как гончие псы. Внезапно к барабанам сердец добавился еще один, гулкий и преступно здоровый. Гектор почувствовал, как кто-то подходит к барной стойке, и взял из рук хозяина свое пиво. Стоило ему поднести кружку к губам, как вдруг из-за спины раздалось знакомое:

- Ну надо же! Морено, угостишь лучшего друга?

Гектор широко улыбнулся и сделал из кружки щедрый глоток. Он почувствовал, как благодать соскользнула с его языка и поселилась в темной браге, невидимая глазу.

О чем речь, Гадар! Твое здоровье...

Изменено 6 декабря, 2019 пользователем Hermes Trismegistus

[Марк К. Марцелл]

Еще больше Нового Кробюзона в, фактически, готовой новелле. И сюжет знакомый... но не помню, откуда. "Загадочный святой" Буля - вся таки не то. Нет там фальшивого (?) божества.

 

Две суджаммы Бяксу. Жду продолжений.

[Hermes Trismegistus]

Мне многие говорят про "знакомый сюжет", но сам я не могу вспомнить ни одного похожего произведения, только какие-то общие черты. Если всплывет в памяти что-то конкретное - поделись, мне будет полезно ознакомиться)

 

В процессе внимательного чтения всяческих не-уникальных диалогов из игры, вроде "небольших советов" или "свежих сплетен" стало хорошо видно, как сильно Акелла напорола со стилистикой. В самой игре это воспринимается нормально, но вот так, на бумаге, локализатора хочется придушить за неуклюже построенные предложения и обороты не к месту.

Изменено 17 июня, 2017 пользователем Hermes Trismegistus

[Марк К. Марцелл]

Мне многие говорят про "знакомый сюжет", но сам я не могу вспомнить ни одного похожего произведения, только какие-то общие черты. Если всплывет в памяти что-то конкретное - поделись, мне будет полезно ознакомиться)

Знакомым он кажется, потому что основа из Ветхого Завета. Насолил фараон хорошему парню Моисею, тот обиделся и нажаловался божеству. Божество прониклось и пошло выпиливать египтян-иноверцев всякими способами, в том числе "чумой". Вариаций у сюжета масса. Например, немало параллелей можно провести между Гектором Морено и Хейделем фон Хаймеком из "Умереть в Италбаре".

 

А вот весь сюжет за две минуты: https://www.youtube.com/watch?v=VoUvh0xNuhs

[Dun Dram]

А вот это вот уже весьма неплохо - и общая картина выглядит вполне осмысленно, и сюжет в наличии.

Суджамму только на мацт заменить.

[Darkmare900]

Дальше не читала, но название - просто моя мечта

 

Покой и свобода

[Hermes Trismegistus]

Минутка лирики

 

 

Что такое оспа? Это небо

Облака дождями поливают

Гнойными нарывами язвы зацветают

Оспа, я глодаю корку хлеба

 

Что такое оспа? Это камни

Плит надгробных выбитые зубья

Жирный чернозем кишит могильными червями

Оспа, я расчесываю струпья!

 

Оспа, крысы и воронье

Оспа гложет тело мое

Где-то в поле жгут мертвецов

Под молитвы скопцов

 

Что такое оспа? Это ветер

Флагеллянты с ржавыми цепями

На чумном поветрии штандарт уныло плещет

Оспа, я покрылся чириями!

 

Утром голод, вечером страх

Каюсь, каюсь в смертных грехах

Жизни рвется тонкая нить

Оспу не умолить...

[Марк К. Марцелл]

ДДТ в чернуху скатываешь?

[Hermes Trismegistus]

ДДТ в чернуху скатываешь?

 

Навеяно чудесной летней погодой за окном, не смог сдержать натужные творческие позывы

[Dun Dram]

До Cannibal Corpse еще далеко.

Да даже до Коррозии Металла, если начистоту.

[Эффа]

Пытаешься найти информацию о том, как размножаются мускпунж и толстоспорник, а натыкаешься на это. И самое удивительное, что остаёшься доволен, ибо и тексты оставили двойственное, приправленное шоком, но приятное чувство, и мысль автора, в том числе о биологии мускпунжа, от части можешь разделить (что это не растение, по сути)...Да и ответ на вопрос становится более явен. Так что обнаруживать странности в тексте совсем нет желания.

Изменено 18 октября, 2018 пользователем Эффа

[Hermes Trismegistus]

Башня Плоти

 

Они изгнали его. Пепельная горечь разъедает легкие, беспощадное око над головой лучится болезненным светом. Проходя через плотную пепельную взвесь, сияние преломляется и становится… иным. От него на коже расцветают лиловые бубоны, напоминающие студенистые тела цефалоподов. Созревая, пузыри выделяют белесый ихор, засыхающий на голой плоти. Порой ветер сдирает эту коросту, обнажая мясо - тогда странник падает на колени и воет от боли.

Скверный раб, говорили они. Скверная кровь. Он не слышит хора, не видит сияния пробужденных во мраке. Флейта плоти дала росток, но тот оказался с изъяном. Изогнувшись в раковине черепа, он устремилась внутрь - обвившись вокруг гортани, пустив корни в диафрагму и цепкой опухолью спускаясь по позвоночному столбу. Все ниже, все глубже… Пока наконец не пророс. Испорченный инструмент, не способный звучать. Странник пробовал играть на нем, но божественная музыка умирала, так и не родившись. Острое ощущение неполноценности, незавершенности и сейчас давит на голову как скала. Уродливый отросток болтается меж бедер, сочась смрадной жижей.

Кап. Кап. Кап.

Капли вязкого кала, багровые от крови, падают в жирный пепел. Там, где сухая земля принимает в себя это проклятое семя, рождается новая жизнь. Горькая соль и яд струятся по извивам вьюна - словно кто-то неведомый исторг из себя черные вены и бросил их, пульсирующие и влажные, прямо на серую почву. Они ползут по следам своего невольного родителя как стервятники за умирающим зверем. Изгой чует, что стоит ему замедлить шаг или утратить бдительность - и вьюн вонзит острые терния в уродливое тело и выпьет его досуха. Поэтому он продолжает идти.

Время замкнулось в петлю. Ночью ветер стихает и слышно, как Дракон жадно гложет свой хвост беззубыми челюстями, влажно чавкая в пустоте. Заталкивая куски часов в глотку, он давится сухим крошевом минут, не в силах утолить неистовый голод. Старый червяк, безучастный ко всему, кроме пароксизма самопожирания. Нежеланные дети, такие как странник, его не интересуют. С каждым укусом кости мира скрипят от натуги, и тогда воткнутые в них хрустальные иглы дрожат от ужаса, чувствуя приближающийся конец.

Временами он проваливается в глубокий сон, неотличимый от смерти. Пока тело продолжает брести, гонимое животным страхом перед преследователем, разум блуждает в темных катакомбах забвения. Здесь пахнет кислым металлом и серой, а стены шипят и плюются горячим потом. Извилистые кишки переходов соединяют залы-мысли, что трепещут в такт биения барабана рока. Из тьмы сурово глядят бородатые лица - иссохшие губы тысячелетних мумий беззвучно шепчут проклятия, но ветер тут же подхватывает их и уносит в серую круговерть...

В этом мире нет места, где странник мог бы найти покой. Ветер прошлого треплет его прохудившуюся память как старую робу, выгрызая в ней новые прорехи. Несовершенство. Ублюдок. Отброс. Противоестественное существо, застрявшее на полпути от животного к богу. Отец и мать своей смерти, что упрямо ползет по пятам. Порой ему слышится знакомый звон колокола и песни братьев - но всегда это лишь ветер, что воет в причудливых трубах сталагмитов.

И тогда он решает прекратить сопротивление. Что толку оттягивать неизбежное? Плоть бессмертна, но чего она будет стоить, когда угаснут последние искры рассудка? Лучше напоить собой горький вьюн, который не хочет умирать и все тянется к единственному источнику живительной влаги в этом царстве пепла и пыли. В конце концов, они прошли этот долгий путь вместе.

Он не чувствует боли, когда полые иглы шипов вонзаются в серое мясо. Ржавый гной сочится из ран и подобно слезам кропят пульсирующие ростки. Кровь гудит в ушах, и в этом гуле он внезапно различает… плач? Обвившее его петлями-пальцами существо плачет от страха и облегчения, наконец получив возможность испить материнского молока. Этот звук невыносим, он проникает глубже любых иголок и терзает душу. Чтобы успокоить дитя, мать-отец начинает играть на флейте - впервые в жизни он касается ее тонкими, слабыми пальцами и в последний раз пробует подобрать звуки. Тихие, нежные звуки - влажное хлюпанье нечистот и биение сердца, песня ветра и шелест песка…

И внезапно в самом сердце пустоши звучит песня. Два слабых голоса породили звук, от которого трепещут скалы и дрожит зыбкая твердь. Нет больше блужданий впотьмах, нет боли и страха, нет вязкого ожидания смерти. Родитель и чадо, ствол и корни сплелись воедино и крепко вросли в изможденную землю. Не уродство - но новизна, не порок - но высшая, недоступная прочим гармония. Башня Плоти отныне зиждется в пепельных землях, и гордая песня души-и-души звучит в бархатном мраке ночи.

Изменено 31 мая, 2019 пользователем Hermes Trismegistus