Конкурс прозы №4

[Иннельда]

Несмотря на то, что многие наши боевые товарищи в данный момент сражаются с лавинами гранита науки на зачетах и экзаменах, мы все прекрасно знаем, что в борьбе дух только закаляется. А потому усложняем им задачу - и в самый разгар сессий объявляем очередной лит.конкурс!

 

Направление: Проза

 

Специфика: не-TES (в смысле, не по TES, ибо, как известно, не TESом единым живо прогрессивное человечество)

 

Тема: Противостояние. В самом широком смысле. Будем надеяться, что писательская общественность не ограничится трешовыми боевиками.

 

Требования к произведениям:

 

1) Произведение должно соответствовать перечисленному выше (теме и проч.).

2) Оно должно быть написано грамотно.

3) Объем - от 7 500 до 15 000 знаков (с учетом пробелов). Проверить количество знаков можно в Ворде (Сервис\Статистика).

4) У него должно быть название. Нормальное название, которое при голосовании не стыдно выставить.

5) Произведение должно быть прислано в указанные сроки.

6) От одного автора принимается только одно произведение.

7) Произведение должно быть "свежим", т.е. написанным вот только что и еще не опубликованным (по крайней мере на Фуллресте).

8) Разглашать свое авторство до подведения итогов или как-то намекать на свою причастность к данному произведению запрещается. В противном случае будут применены меры вплоть до снятия произведения с конкурса.

 

Присылать написанное мне посредством ЛС. Присланные произведения я буду просматривать на предмет соответствия всему вышеперечисленному. После того, как ваше произведение будет опубликовано в данной теме, нельзя будет его дописать, изменить или поправить! Впрочем, вы сможете его снять с конкурса, если будет такое желание (но только до начала голосования). Если произведение пройдет проверку, я выложу его в данной теме на ознакомление читателей БЕЗ УКАЗАНИЯ НИКА АВТОРА.

 

Сроки:

 

Прием произведений начинается с 1 июня и заканчивается 15 июля.

Вечером 15-го июля прием будет закончен, данная тема после размещения последнего присланного произведения - закрыта, а затем будет создана тема-опрос с голосованием. После голосования будут оглашены авторы всех произведений и в первую очередь, конечно, - победитель.

 

Награды:

 

- Фирменная медалька

- Респекты юзеров Фуллреста

- Размещения вашего произведения в разделе "Избранное" Академии Искусств

 

Правила голосования:

Для пользователей:

 

К голосованию допускаются пользователи, зарегистрированные на форуме не менее месяца назад и имеющие не менее 40 сообщений.

Вы должны скопировать приведенный выше список конкурсных произведений к себе в пост и напротив каждого произведения выставить оценку от 1 до 5 баллов. В отличие от предыдущих конкурсов, вам не обязательно писать развернутые комментарии к оценкам, но я бы от своего лица и от лица авторов очень попросила вас это сделать. Все-таки, стараться-стараться и получить в итоге одну-единственную циферку - это немного грустно. Так что, если у вас есть время, не поленитесь, сделайте авторам приятное

 

Примечание: авторам участие в голосовании принимать нельзя.

 

Для жюри:

 

Вам предстоит выставлять оценки произведениям оценивая отдельно

1. сюжет

2. стиль

3. грамотность

4. соответствие заданной теме

5. язык в целом

 

По каждому пункту требуется выставить отдельную оценку от одного до пяти баллов, подробно аргументировав свою позицию. После этого оценки складываются, получившееся число делится на пять и получается общая оценка произведению, которая, собственно, и будет учитываться при голосовании. Все эти сложности нужны для того, чтобы как можно более полно расписать автору достоинства и недостатки его произведения.

Так же жюри имеет право добавить от 0,1 до 1 балла за наличие оригинальных находок.

 

Членом жюри может стать каждый, кто оставит в этой теме заявку следующего содержания: "Я, "никнейм", прошу принять меня в состав жюри для конкурса прозы №4" и чья кандидатура в качестве члена жюри при этом будет оценена положительно.

 

Состав жюри:

Gremlin

Arven

ИгхарРэйвен

SLAG

Masquerade

 

 

Голосовать в ЭТОЙ теме запрещается. Голоса, поданные здесь, не будут учитываться, посты будут стираться.

Комментировать в ЭТОЙ теме запрещается.

Изменено 15 июля, 2009 пользователем Иннельда
Дополнение и уточнение состава жюри

[Иннельда]

1. Ни жизнь, ни смерть

 

Я схожу с ума. Нет, этого не может быть... Я уже не жив, но и не мёртв ещё, потому как вижу, слышу, ощущаю... но мне это уже не нужно. Не нужно. Не нужно...

 

Я не знаю, почему это произошло. Вирус, радиация, неудачный эксперимент – в принципе, для меня не так уж и важна причина, по которой мертвецы восстали из могил.

 

Они напали совершенно неожиданно, как будто из ниоткуда. Мы с женой пили чай на веранде, как вдруг увидели толпу людей, бегущих прямо в нашу сторону и истошно крича. Сначала мы не поняли, в чём дело, а потом увидели, как за ними несутся эти монстры... Это были мертвецы, как совсем сгнившие, так и ещё похожие на обычных людей... Кого-то из них я узнавал и знал, что они уже умерли... но они двигались. И они убивали. Нападали на людей, вгрызались им в горло, отрывали руки, проламывали черепа... Они двигались быстро – очень быстро, как ни один живой человек не может двигаться, и обладали невероятной силой.

 

Мы с женой бросились бежать, но она запнулась, упала – и тут же мертвец бросился на неё и вцепился в голову, с мясом выдирал из неё волосы... Я бежал, стараясь не слышать эти предсмертные, душераздирающие крики моей жены, моих соседей, остальных людей, стараясь не смотреть, как все бегут в панике, как мертвецы раздирают людей в клочья и пожирают их заживо... Бежал, петляя, словно трусливый заяц, каждую секунду ожидая нападения... С разбегу метнулся в какую-то открытую дверь, захлопнул её – и слишком поздно заметил ведущую вниз лестницу. Упал, ударился об ступеньку, и потерял сознание...

 

Очнулся я в полной темноте. Сначала даже не помнил, как попал сюда, и подумал, что сплю. Но, ущипнув себя, понял, что бодрствую, и осмотрелся. Сначала совершенно ничего не было видно, но постепенно глаза привыкли к темноте, и я обнаружил, что нахожусь в каком-то то ли подвале, то ли складе, с кучей каких-то мешков на полу и обшарпанными, кое-где обвалившимися полками вдоль стены. На одной из них я увидел фонарик, схватил его, включил – тот немного помигал, но всё-таки зажёгся и осветил всё помещение.

Да, похоже, я действительно нахожусь в чьём-то подвале: и впереди и сзади меня куда-то вверх ведут две лестницы, пол деревянный, кое-где в нём сияют дыры, где-то неодалёку запищали крысы. Не понимая, как я мог здесь очутиться, я осветил фонариком стены, почесал голову – и вдруг всё вспомнил. Вскрикнув от ужаса, резко повернулся и тщательно осмотрел весь подвал – но мертвецов не было, и я немного успокоился. Примерно часа через два, обследовав подвал и найдя груду консервов, а также весьма крепкую на вид бейсбольную биту, я решил подняться наверх и посмотреть, что творится на улице. Правда, я не помнил, какая именно лестница ведёт наружу, поэтому, осторожно освещая себе путь фонариком и сжимая биту, поднялся по первой выбранной – и угадал. Дверь наверху была закрыта, но в ней была небольшая щель. Я выключил фонарик и, готовясь в любую секунду помчаться вниз, наклонился и заглянул в щель.

 

Я сошёл с ума... Нет, ещё не сошёл, но до этого осталось недолго... Это ужасно, ужасно... Я лежал в подвале, на куче кое-как брошенных мешков, и никак не мог забыть эту ужасающую картину: ночь, горят лишь фонари, и все те, кто были убиты мертвецами, все те, кого я знал и любил, в том числе и моя жена... все они вставали на ноги и ровным шагом пошли куда-то за город... некоторые были без ног и ползли, цепляясь за траву или асфальт, и все ужасно смердели... Я не мог выдержать этой картины, бросился вниз и сейчас тщетно пытаюсь уснуть...

 

Всё-таки я сумел заснуть. Однако нормально поспать не сумел: приснился кошмар, я с криком проснулся и больше уж не засыпал. Эта армия зомби никак не шла у меня из головы. Немного поел консервов, а затем решил снова попробовать выйти наружу – хотя и было страшно, но, раз зомби ушли, то, возможно, город опустел, и мне удастся свободно пройти по улицам. Может быть, я даже смогу найти машину с полным бензобаком и уехать на ней отсюда. Хотя, возможно, такое сейчас творится везде...

 

Вновь поднялся по лестнице, на этот раз прихватив с собой не только биту, но и уложенные в небольшой мешочек консервы, на дорогу. Снова заглянул в щель – и бросился обратно вниз.

 

Это было даже ещё ужаснее, чем те зомби. Те хотя бы ушли, а эти ещё здесь и уходить не собираются. Собаки-зомби – каково, а? Как будто слово из очередного тупого ужастика. Нелепо, глупо, смешно... пока не увидишь этих тварей вживую.

 

Они шли по улице и тщательно обнюхивали мостовую. Два добермана и один бульдог. Кожа свисала с них лохмотьями, обнажая мясо и кое-где даже кости, у бульдога отсутствовали оба глаза и вместо них были пустые глазницы, один из доберманов ковылял на трёх лапах... но они двигались, и смердели, и глаза доберманов горели ярким охотничьим огнём, и легко можно было понять, что эти, уже мёртвые собаки с большой охотой вцепятся в горло каждому живому существу на их пути...

 

Каким-то образом мне повезло – они меня не унюхали. И я не буду давать им такой шанс. Никогда больше не выйду на поверхность. Лучше умереть здесь от скуки и голода, чем там от их клыков.

 

В следующую ночь также не спалось. Эти собаки... они ведь не единственные в своём роде. Наверняка есть и другие, и целые стаи носятся по стране и убивают... А разве только собаки? Кошки, птицы, лошади, быки и коровы, овцы – всё они тоже подверглись воздействию этой заразы, все они тоже убили своих хозяев... и вся эта клыкастая, коггтистая, рогатая орда захватывает города, убивает всех случайно выживших, никого не пропустит... А если эта болезнь поразила не только млекопитающих? Если ей подверглись и насекомые? Пчёлы, зажаливающие до смерти. Москиты, высасывающие из человека всю кровь, без остатка. Разнообразные жуки, облепляющие всё ваше тело и съедающие его прежде, чем вы умрёте? А рыбы? Акулы, нападающие на океанские суда. Прилипалы, тормозящие их. Рыбы-мечи, мощным ударом всего косяка пробивающие даже металлическую обшивку корабля. А если правда существуют морские змеи и гигантские кальмары, и их мёртвые сотоварищи теперь поднимутся с глубин?

Нет, всё-таки я схожу с ума...

 

Два дня просидел в подвале. Запас консервов оказался не так уж и велик, и приходится сильно экономить. Наверное, придётся выбирать между вылазкой и смертью от голода...

 

Решил проверить, что находится наерху второй лестницы. Возможно, там выход в дом, в котором есть еда... Вновь взял с собою фонарик и биту и, осторожно ступая, направился наверх. Лестница оказалась практически идентичной первой, да и дверь наверху тоже, разве что щели не было. Я выключил фонарик, и осторожно толкнул дверь. Та открылась с лёгким скрипом; за нею была темнота, но глаза уже достаточно хорошо к ней адаптировались, и я понял, что за дверью находится что-то вроде гостиной. Постоял немного, прислушиваясь, и, не услышав никаких подозрительных звуков, распахнул дверь и зашёл внутрь.

Тут-то на меня и напали.

Похоже, зомби стоял не шевелясь, дожидаясь, пока я войду, а затем кинулся на меня и вцепился в ногу. Я заорал от сильной боли и ударил его битой – мертвец отпустил мою ногу, я, ковыляя, бросился назад, но моя повреждённая нога подвернулась, я упал, ударился головой об ступеньку и вырубился.

 

Очнулся уже внизу – похоже, я скатился с самого верха лестницы. Зомби не стал меня добивать – и я понял, почему, едва лишь взглянув на свою ногу.

Она гнила.

 

Если бы я мог, я отрубил бы её. Но я был парализован – то ли из-за падения, то ли так превращаются в зомби. Впрочем, даже если бы и сумел, то не думаю, что мне бы это помогло. Этот яд уже распространился по всему телу.

 

Собственно, вот и результат. Я спокойно хожу снаружи и не опасаюсь других зомби, даже собак. Мой разум, мои чувства, переживания, ощущения – всё при мне, но моё тело больше не подчиняется мне. Оно гниет, и у меня уже выпал левый глаз, но оно ходит само, достаточно резво, и уже добралось до соседнего города. Да, все мы стали жертвой этой непонятной заразы. Я чувствую, как миллионы зомби наводнили страну, как они вылавливают последних уцелевших людей... И я чувствую, что то же самое происходит и в других странах, на всех континентах. Земля теперь стала планетой зомби, и этого уже не изменить. Что все мы будем делать после того, как окончательно уничтожим жизнь на планете? Я не знаю. И не хочу узнать. Моё противостояние зомби проиграно, но некоторые люди ещё сопротивляются, у них есть оружие, и я надеюсь, что кто-нибудь из них уничтожит моё тело и избавит меня от этих мучений. Я буду молиться Господу за это.

Да, я буду молиться.

[Иннельда]

2. 9 мм

 

 

Когда температура воздуха достигает 110 градусов по Фаренгейту, все предметы вдруг обретают запах, жаль только, что к этому моменту ты уже неспособен его почувствовать - все перебьет запах твоего собственного пота. Кровь, впрочем, пахнет сильнее. Гораздо сильнее и мерзостней.

- Эй, чувак, ты чего?! - Трент переступает порог убогой квартирки, - Мончи, что там?

Мончи - это я. Мончи, Мончитто, Реми - Рамон. Рамон Пинтадес Джонс.

- Эй, чувак, ты в порядке?

...Дурацкое имя.

- Твою мать!

Ага, молодец, увидел наконец-то. Теперь уже он стоит с дрожащими коленками и пытается удержать завтрак внутри.

- Эй, Джимми, ты в порядке? - передразниваю я.

***

Я уже и не могу сказать, с чего именно все началось, слишком много с тех пор было высказано мнений, слишком много теорий, слишком много наперстков, для того чтобы даже попробовать угадать, где же шарик. А поначалу все решили, что это маньяк: специфический вид жертв не оставлял много места фантазии. Первой из них стала Рози Виндмилл, хозяйка прачечной «Росинка» из Инглвуда. Все улики состояли из ее тела, находившегося в нескольких стиральных машинах одновременно и найденными там же квитанции о просроченном платеже на имя Джонатана М. Эммера и одной-единственной пули от девятимиллиметрового Парабеллума. Понятно, что дело отдали мне с Джимом: он всегда был на плохом счету в полиции, а я к тому времени только что перевелся в «убойный отдел» из патруля. Уверен, что мое досье с самого начала лежало близко к папке «уволенные сотрудники»: единственное наследство, доставшееся от папочки, было идиотским именем и внешностью, заметив которую, любой продавец Лос-Анжелеса одной рукой отсчитывает тебе сдачу, а второй держится за револьвер в заднем кармане брюк. Жаль, что капитан Роджерс, принимавший меня на работу был лишен такой возможности - он вел бы себя куда спокойней и не пытался говорить со мной ласково, как говорят с умственно отсталым ребенком, неожиданно заполучившим в руки дистанционный взрыватель от атомной бомбы - у него не получилось бы уговорить малыша не нажимать на красную кнопку: слишком уж неискренне выглядел этот человек. Я, впрочем, тоже вел себя как заводной солдатик из фильма про Вьетнам, ну, понимаете: улыбка до ушей и попытка изобразить на лице одновременно исполнительность и интеллект латиносу не к лицу. Даже если он выпускник колледжа Карсон, да хоть Принстона, все равно - на тебя смотрят и видят парня из гетто с криво набитой наколкой на запястье. Ты можешь быть умнее любого яппи из совета директоров крупной компании, ты можешь носить десяток медалей за отвагу, но будешь знать, что для всех приличных людей ты - вонючий недоносок, малолетний торговец наркотой и гангстер. К счастью, офицер полиции Джеймс Трент не был приличным человеком.

***

Рози не смогла нам помочь. Все, что мы выяснили - то, что убита она была той самой найденной пулей, а не чем-то другим. В прачечной нетрудно смыть кровь с пола и ботинок, знаете ли. Впрочем, следующие жертвы тоже не были особо разговорчивыми: ни Роберт Дэйли, адвокат; ни Летиция Паррот, водительница школьного автобуса; ни Руди Бэнкс, развозчик пиццы, ни еще семь человек различного пола, расы, возраста и социального положения не дали ничего. Везде одно и тоже: разбросанные части тела при полном отсутствии чего-то еще. Зато у нас с Джимми появилась отличная коллекция пуль, но мы никак не могли подобрать ствол, из которого они были выпущены. Кажется, парень, который это все делал, был озабочен только соблюдением ритуала, кем станет жертва, ему было все равно. Тренту импонировал такой подход, он говорил, что наш маньяк, похоже, полностью лишенный предубеждений человек. Что ж, спорить было некому: я тогда еще бесился оттого, что мне всучили настолько бесперспективное дело, и мало был расположен к философским беседам, а жертвы, отныне навеки лишенные любой возможности проявить свои предубеждения, думаю, были согласны с Джимом.

Так продолжалось полтора месяца. Я постепенно вошел во вкус - в атмосфере безнадежности, окружавшей это расследование, было что-то от обаяния укуса гремучей змеи или падения в бездонную пропасть: особый вкус дурного мгновения, неожиданно протянувшегося в вечность.

***

Первого июля, в три часа пополудни вечность окончилась. У нас забрали дело - кто-то в редакции «Санрайз» обнаружил ее ведущего журналиста Олдоса Норрингтона уложившим простреленную голову на передовицу, посвященную проблеме нелегальной эмиграции. Тело было в полном порядке, если считать таковым частичное отсутствие головного мозга, но вот пуля, которая это сделала, была сестрой-близняшкой наших. Впрочем, ничего, кроме этого, все равно не обнаружили. Но расследование перешло к другим неудачникам - мы с Джимми только вздохнули с облегчением: политическое убийство раскрыть сложнее, чем определить, кто балуется человеческой икебаной, даже, если в первом случае у тебя полный набор свидетелей и улик, а во втором трамвайный билет в качестве улики и безумная старуха как свидетель. По крайней мере, теперь у нас появилась возможность говорить о произошедшем отстраненно, либо не говорить вовсе. Как будто выключили магнитофон, беспрестанно повторяющий одну и ту же мелодию, пока ты сидишь в запертой комнате с мешком на голове и связанными руками. Но мы все равно говорили: Трент был уверен, что кто-то просто пристукнул мистера Беспристрастное Убийство и теперь будет действовать от его имени, я возражал, что это первая мысль, которая всем сразу же придет в голову, а значит, в такой маскировке смысла нет.

- Думаю, это наш парень, просто кто-то ему помешал все закончить, - утверждал я.

- Да нет, чувак, вот как раз ЭТО - и есть первая мысль, которая всем сразу же придет в голову, - парировал Джеймс, - посуди сам, наш головорез до того довольствовался теми, до кого легко добраться. Даже того адвокатишку он грохнул просто потому, что тот под руку подвернулся. Нахрена ему лезть в охраняемую редакцию и убивать там журналиста, который, между прочим, успел насолить всем диаспорам Лос-Анжелеса? Ты читал его статьи?

- Да, читал. Редкостный ублюдок, по-моему.

- Ну вот, видишь, даже тебя он разозлил. А сколько таких Мончитто шляется по городу со стволами, а, парень?

- Дохренища, - мрачно отвечаю я, во-первых, потому что чувствую, что сейчас моя карта будет бита, а во-вторых, потому что убитый и в самом деле меня разозлил: если уж ненавидишь что-то, потрудись над тем, чтобы объект твоей ненависти был хорошо тебе известен и находился к тебе поближе, а не за двойным бронированным стеклом. У вас должны быть равные шансы. То же, что делал Норрингтон, напоминало пляски на подожженном муравейнике.

- Ну вот, видишь? Маньяки не совершают политических убийств, разве только случайно, но тут случайностью и не пахнет, чувак.

***

Убийства, однако, продолжались. Следующей жертвой стал Том Бейкер, лидер очередной неонацистской организации, какой-то «Кельтской лиги». Что заставило человека с такой фамилией стать нацистом, трудно сказать, однако нам известно, что отошел он от дел благодаря все тем же девяти граммам свинца. Я признал правоту своего напарника, больно уж нелепо выглядела идея о том, что маньяк просто сменил пристрастия. Обычно такого не случается - эта публика весьма консервативна. За Бейкером последовал Кузнец - Йорген Смит, его правая рука. Джимми в ответ на эту новость заявил, что, должно быть, Гитлеру в аду просто захотелось свежих булочек и новые подковы.

Позже последовало еще несколько жертв, все определенных политических пристрастий. И всюду картина преступления была одной и той же: тело, пуля внутри или навылет и ничего больше.

***

-Твою же мать!.. - повторяет Трент.

Зрелище и в самом деле неприглядное: труп пробыл на такой жаре не один день, неудивительно, что соседи стали жаловаться на запах. Джим зажимает нос рукавом и садится у головы покойного.

-Что там, чувак? - спрашиваю я, еще не окончательно придя в себя: от запаха жутко мутит, да и зрелище на редкость неаппетитно. А Тренту будто бы все равно - он чуть приподнимает голову этого бедняги и с удовлетворением хмыкает:

- Ну, вот она.

- Что?!

- Пуля, дружище. Кстати, вон на том столике пачка патронов, посмотри, похоже, это наш клиент.

Я подхожу к столу, где и в самом деле стоит запыленная жестяная коробка с отломанным верхом. Да, внутри и в самом деле девятимиллиметровые, но с чего Джим взял, что они имеют отношение к череде произошедших убийств? Мало ли трупов в Лос-Анжелесе имеют... И тут к моему затылку приставляют ствол.

- Джимми?

- Спокойно, чувак, нет нужды дергаться, - куда только подевался его обычный развязный тон старого циника?

- Руки за голову.

- Джим, какого черта?!

- Рамон, успокойся. Положи руки за голову и просто послушай. Как, по-твоему, становятся маньяками?

- Что, мать твою, ты несешь?! Убери ствол! - ору я.

- Не дергайся!!! - орет Трент, потом внезапно пол и стены меняются местами, и я оказываюсь прижат щекой к полу. Напротив мне улыбается мертвец.

- Рамон, так вот, послушай: маньяками не рождаются, их порождают. Видишь своего визави? Могу себе представить его жизненный путь: трудное детство, издевательства в школе. Так? Обычное начало жизни маньяка: тебя кормят дерьмом до тех пор, пока ты не начинаешь отрыгивать. А потом настает чертовски жаркое лето, ты надуваешься, а потом взрываешься, как воздушный шар, забрызгав при этом всех близких к тебе людей. С трудными детьми всегда так - все в себе, до определенного момента, а единственный путь выхода из кризиса, который им известен - взрыв, мгновенная вспышка. А после этого к тебе приходит хороший коп и забирает тебя в тюрягу. Или не приходит. Или приходит, но действует совсем не так, как того ждут от хорошего копа. Например, убивает тебя, а потом берет в руки твой пистолет и отправляется по делам, которых у него неожиданно оказывается целая куча. Потому что у него тоже было тяжелое детство, так, Реми? - он устало вздыхает, - Я жалею об одном.

- О чем? - глухо спрашиваю я. Все правильно, к каждому маньяку рано или поздно является полиция. Сейчас она пришла за мной.

- О том, что вряд ли узнаю, как ты это все проворачивал. О том, что ты пришил этого парня, я знаю давно. У тебя еще хватало наглости спорить со мной на эту тему, ха. Я дал тебе время. Думаю, у тебя были намечены и еще цели? Эх... - свободной рукой Трент смахивает пот со лба, - Прости, чувак, так уж получается, что больше я не могу себе этого позволить, те парни, которые получили дело, довольно много успели раскопать и о тебе, и обо мне. Если бы ты побольше интересовался тем, что происходит у нас, ты бы это знал. Но мне, сам, понимаешь, огласка совсем ни к чему.

- И что теперь? - насколько можно равнодушным тоном выдавливаю я.

Джеймс смеется:

- Видишь ли, Рамон, все это весьма смахивает на эпидемию: я неожиданно вспомнил, что мое детство тоже нельзя было назвать счастливым и легким. Вот я и сделаю все по тогдашним правилам, не побегу ябедничать, а попробую разобраться сам. Думаю, ты не против? Вот и хорошо, пора баиньки.

Я слышу, как он взводит курок, неторопливо и обстоятельно. Целую вечность я слышу этот звук.

[Иннельда]

3. Точка зрения

 

Интересное это место – Межреальность. Вне времени, вне пространства раскинулась безбрежная пустота, самим своим существованием опровергая все существующие законы физики столь привычного нам Материального мира. Тут нет таких понятий как верх и низ, тьма и свет, масса и объем. Межреальность не имеет ни размера, ни формы, ни даже четких границ. Она просто покоится на своем месте, не терпя никаких изменений и преобразований в своих пределах. Один бог однажды задался вопросом: «Может ли Творец создать место, где его нет?» Неизвестно, возникла ли Межреальность сама, или по воле неизвестного архитектора, однако ни о каких Создателях и им подобных тут слыхом не слыхивали.

Мы не солжем, сказав, что это место пустует, однако и правдой это не будет являться. Здесь имеется вещество, но оно аморфно и свободно переходит из материального состояния в нематериальное. Чаще всего это представляет собой комок бесформенной, сероватой массы, напоминающий скалу. Такие «скалы» висят в пространстве без видимых точек опоры и постепенно передвигаются с место на место.

Одно из этих образований резко отличается от прочих. Верхняя его часть представляет собой площадку, идеально гладкую, имеющую форму вытянутого овала. И первое, что бросается в глаза – оно не пустует.

На импровизированной площадке застыли две фигуры. Обе с ног до головы закутаны в рваные черные тряпки и балахоны, свободно развевающиеся на несуществующем ветру. Дрожащие, размытые, они напоминали бы тени, если бы не одна деталь – в руках у каждой покоится по оружию, заслуживающему отдельного описания.

Одна держит на вытянутой руке огромный эспадон. Восьмидесятидюймовый обоюдоострый клинок цвета черненого серебра переходит в массивный эфес, обернутый черной кожей. Дужки гарды строго перпендикулярны клинку, однако на концах загибаются вверх подобно рогам. Длинную рукоять, хватом на две ладони, венчает навершие в виде отполированного медного шара с детский кулак. Никаких украшений, дополнений или гравировок – лезвие девственно чисто, на нем ни царапины. Таким только рубить древки у копьеносцев, или защищать сверзившегося с коня нобиля. Удивительно, но некто держит ужасный меч в одной ладони, указывая острием на соперника.

У того в руках рапира, являющее собой воплощение красоты и умения. Длинное гибкое лезвие подобно струе ртути, оно живет собственной жизнью: подрагивает, извивается, сияет жемчужным блеском. Эфес больше напоминает распустившийся цветок орхидеи, перекрестье закручивается вокруг рукоятки в немыслимых изгибах, как разъяренная змея. Изящная резьба покрывает все оружие, замысловатые узоры при ближайшем рассмотрении оказываются письменами на неизвестном языке.

Секунду фигуры стоят неподвижно, затем синхронно вскидывают мечи, начиная смертельный танец. Движения быстрые, едва различимые глазом, выверенные с нечеловеческой точностью. При всем изяществе и грациозности, со стороны сражающиеся напоминают заведенных кукол: слишком уж резко и четко двигаются тела, слишком размерена поступь. Поначалу клинки пляшут в сантиметре друг от друга, выписывая в пространстве великолепные спирали и восьмерки, а затем резко скрещиваются.

- Приветствую.

- Угу, здорово.

- Здорово? Подумай, не будет ли глупостью с твоей стороны желать мне здоровья?

- Мы только начали, а ты уже цепляешься к словам. Должен же был я как-то ответить? Не нравиться «здорово» - тогда «привет», или «давно не виделись», или «рад встрече», черт побери!

- Тише, тише, не горячись, - кончик рапиры обвился вокруг затупленного лезвия эспадона, – я не хотела тебя обидеть.

Эспадон пару раз дернулся для приличия, затем со вздохом выскользнул из захвата.

- Уж извини, не верю, но на первый раз прощу. И больше не дерзи мне, слышишь?!

- Ух, какие мы нежные. – Рапира уклонилась от прямого удара и слегка уколола клинок в районе рукоятки. – Почему это ты мне не веришь? Ты что, считаешь, что я могу тебя обмануть?

- Я не считаю, а знаю точно. Это соответствует твоей природе.

- А твоей природе соответствует подвергать каждое мое слово сомнению! Скажи, я хоть раз давала тебе повод к неверию?

- Да, и делаешь это каждую нашу встречу. Это уже стало фактом. Константой, постоянной, истиной, если тебе так понятней.

- Не принимай меня за дурочку, тоже мне, умник нашелся! И, ну-ка, повтори, что-то я не расслышала. Истина! Ха, да что ты вообще знаешь об истине?!

Рапира яростно заплясала вокруг клинка эспадона, нанося частые колющие выпады. Огромный двуручник сначала уклонялся обманчиво медленными движениями, но вскоре это ему наскучило. Резким рубящим движением он прижал рапиру к серому полу, громко звякнув при этом. Та сдавленно пискнула.

- Истина – это понятие относительное. Такое же, как и понятие вечности, понятие идеала. Абсолютной истины нет, и ты знаешь это не хуже меня.

- Ой, осторожнее, ты же меня сломаешь! Пусти! Вот… Уфф… Нет, говоришь? А как же тогда быть с тобой? Разве ты – не истина?

- Ни в коей мере. Видишь, - по лезвию эспадона прошла волнистая рябь, хотя эфес остался неподвижен, - Я тоже гибкий, хоть и не такой, как ты. А истина неизменна, она не может изгибаться по определению.

- Но если истины нет, то в чем же тогда различие между нами?

- В точках зрения. Мы рассматриваем факты с абсолютно разных позиций, ты же не будешь спорить? Хотя и назвать противоположностями нас нельзя. Теоретически, я тоже могу колоть, так же как и ты можешь рубить. Толку от этого маловато, но это уже другой разговор.

- Какой ты умный! – рапира совершенно по-женски хихикнула и потерлась лезвием о лезвие эспадона. Тот довольно загудел. – Но если так, получается, что мы родственны?

- А ты разве не догадывалась? В конце концов, ты такой же меч, как и я.

- Тогда зачем весь этот маскарад? Зачем мы вообще заперты здесь, обреченные на бесконечное сражение, когда, по твоим словам, являемся одним и тем же?!

- Не знаю… Спроси у Него. Хотя я сомневаюсь, что даже Он знает ответ.

- То есть? Ты что, сомневаешься в том, что он чего-то не знает?

- Да, увы. Даже Он может ошибаться. В своем творении он абсолютен, но ты уверена, что он существует только здесь? Возможно… Возможно он сам является чьим-то проектом, частью чьей-то игры.

- И ты не боишься произносить это вслух? А вдруг Он покарает тебя за дерзкие речи?

- Создавая нас с тобой, Он руководствовался своими мотивами. И именно они настолько прочно вплели нас в мироздание, что извлеки одного – и рухнет все, подобно карточному домику. Не бойся… Я уверен, до наших дебатов Ему нет никакого дела. Он сюда даже не заглядывает!

- Как думаешь, почему?

- Ты возможно удивишься, но я считаю, что Он просто боится случайно повлиять на нас. Мы – Его неотъемлемая часть, Он так же зависит от нас, как и мы от Него. Люди же зависят от своих глаз или, скажем, рук.

- Люди… Не напоминай. Да, в данный момент я имею над ними большую власть, нежели ты. Но… Они не хотят признавать меня. Все свои поступки, совершенные во имя мое, они прикрывают тобой! Это, это, - рапира задохнулась от негодования, - это просто бесчестно! Ты играешь не по правилам, так нельзя!

- А кто сказал, что это моя инициатива? Люди уже давно вышли из-под нашего контроля, признайся себе в этом. Они смешали нас воедино, тем самым, кстати, еще раз подчеркнув нашу общность.

Рапира промолчала. Сделав еще около десятка вялых выпадов, она со словами «Знаешь, что-то мне расхотелось сражаться с самой собой» обмякла в руке марионетки. Эспадон пожал рожками перекрестья, а затем грузно опустил руку своей куклы, глубоко вонзившись в твердую поверхность.

Повисла тишина. Некоторое время оба молчали, погруженные каждый в свои думы. Затем рапира оживилась:

- Эй, Правда, Правда! Ты там не уснул? Иди сюда, у меня есть предложение!

- Нет, Ложь, я не сплю. Подожди-ка секунду, дай подняться…

Клинки скрестились.

[Иннельда]

4. Поединок с судьбой

 

Осеннее солнце медленно клонилось к закату, освещая своими красными лучами небольшую лесную поляну. На поляне горел костер, вокруг которого сидели на бревнах пятеро мужчин преклонного возраста. Они сидели молча, покуривая трубки и мрачно уставившись на пламя костра. Старые воины часто уходили из маленького селения Рокша и отправлялись на эту лесную поляну, чтобы посидеть в тишине и подумать. Так было и в этот раз… Воины предавались своим воспоминаниям, как вдруг один из них - высокий мужчина с длинными седыми волосами, почти полностью закрывавшими его худое лицо - вынул трубку изо рта, откашлялся и сказал хриплым голосом:

- Эх, други! Что же мы все сидим и сидим, молчим и молчим… Давайте я вам расскажу одну историю, которую слышал 30 лет назад от одного бродячего странника. Все лучше, чем предаваться тоске и печали, вспоминая о том, что было и чего больше не будет никогда…

Другие воины, нахмурившись, заворчали, и один из них высказал общее мнение:

- Каврон, что нового ты можешь нам рассказать? Мы уже по десять раз слышали все твои истории. Не мешай думать…

Каврон горько засмеялся и прохрипел:

- О чем думать? О том, как мы 17 лет проливали кровь за короля Неварии, который потом вышвырнул нас из армии? О том, как мы вернулись в это богом забытое место и теперь прозябаем здесь, забывая о наших боевых навыках, слабея духом и телом? Я об этом и так уже последние 20 лет думаю… Нет, я хочу поведать вам такую историю, которую я вам еще никогда не рассказывал. После Паракшанской битвы, когда я был оглушен ударом дубины, эта история совсем вылетела из моей головы, но совсем недавно я ее вспомнил… Слушайте, други! Это очень интересная и необычная история…

Старые вояки еще немножко поворчали, но все же согласились выслушать историю Каврона: в конце концов, новых историй они не слышали уже очень давно. Каврон еще раз откашлялся и начал свой рассказ…

 

«Давным-давно на далеком континенте Расшарран произошла великая битва между двумя королевствами, Ролланией и Шагратором. Эта битва должна была решить, кто из них будет править на Расшарране - ролланийцы или шаграторцы. Две могучие армии встретились на большом поле и сражались три дня, делая краткие передышки только по ночам, когда воины уже не могли сражаться. К концу третьего дня обе стороны понесли огромные потери, но ни ролланийцы, ни шаграторцы никак не могли сломить своего противника и вырвать победу. Воины дрались не на жизнь, а на смерть, понимая, что от исхода этого сражения зависит судьба их родной страны. Как и в предыдущие дни, битва закончилась только глубокой ночью, и смертельно уставшие воины, взвалив на носилки раненых, вернулись в свой лагерь. Этой ночью у королей Роллании и Шагратора было одно и то же видение, в котором им явился бог войны Оррамг. Его доспехи и меч так ослепительно сверкали, что короли, даже если бы и осмелились, все равно не смогли бы взглянуть на бога. Склонив голову, они почтительно ждали, что скажет им бог войны. Оррамг громким величественным голосом сказал, что он очень доволен тем, что обе армии целых три дня дрались, как разъяренные звери, не отступая и не прося пощады. Это зрелище очень порадовало бога войны, который давно уже не видел такого массового побоища… Но Оррамг знал, что воины Роллании и Шагратора, понесшие такие огромные потери и обессилевшие за три дня, так и не смогут разбить армию противника. И поэтому, чтобы определить победителя, Оррамг повелел королям выбрать по одному воину, которые в смертельном поединке решат, кто победит в этой битве и войне. Проснувшись, короли тут же объявили своим воинам о решении бога войны, а затем повелели провести тщательный смотр своих войск и выбрать среди оставшихся в живых самого сильного богатыря, который сразится за свою страну. Спустя какое-то время всем стало известно, что видение было сразу у обоих королей, и это означало, что никаких сомнений и препирательств не будет.

В полдень обе армии (вернее их жалкие остатки) в полном боевом порядке встали напротив друг друга и замерли в ожидании. Яркое солнце высоко стояло над полем сражения, нещадно паля своими лучами потрескавшуюся землю и нагревая доспехи воинов, изнывающих от жары и томительного ожидания. Внезапно раздался протяжный звук горна, и с каждой стороны вперед выехали короли с охраной: они встретились на середине поля, приветствовали друг друга, а затем поклялись выполнить повеление бога войны и подчиниться той армии, чей воин победит в смертельном поединке. Потом короли вернулись к своим войскам и поднялись на высокие холмы, откуда было видно все поле сражения. Спустя несколько минут раздался повторный звук горна, войска расступились и с каждой стороны вперед вышли два пеших воина. Они громко выкрикнули свой боевой клич и неторопливо пошли по грязной, пропитанной кровью земле навстречу сопернику, не отрывая от него пристального взгляда. Богатыри внимательно разглядывали друг друга, высматривая сильные и слабые стороны противника. Со стороны Роллании уверенно шел невысокий воин в легких доспехах из позолоченной стали. В одной руке он держал длинный меч, а в другой - круглый щит с гербом Роллании. Ролланиец смело глядел на своего соперника, не проявляя никакого беспокойства. И воистину это было проявлением большой храбрости, так как его противник выглядел очень грозно. Шаграторец был могучим великаном ростом в два с половиной метра; на нем была одета тяжелая черная броня, в руке он держал огромную секиру. Увидев ролланийца, шаграторец громко захохотал и решительно двинулся ему навстречу, размахивая многопудовой секирой, как легкой палкой. С каждой минутой расстояние между противниками становилось все меньше и меньше, и вот, наконец, они подошли почти вплотную и остановились. Обычай требовал сначала громко назвать свое имя и дать клятву сражаться до тех пор, пока противник не будет побежден. Шаграторец посмотрел сверху вниз на ролланийца, прокричал свое имя «Ариус» и поклялся, что не уйдет отсюда без желанной победы, даже если для этого ему придется драться целую вечность. Ролланиец спокойно выслушал клятву шаграторца, а затем громко выкрикнул имя «Сильмар» и тоже дал клятву, что будет сражаться до победного конца. Потом богатыри встали в боевую стойку и стали ждать сигнал. Наступила гробовая тишина, в которой было слышно только прерывистое дыхание людей и тихое ржание лошадей. Воины в обеих армиях не смели шелохнуться; пот градом стекал по их лицам. Обстановка накалилась до предела, знойный воздух дрожал от огромного напряжения. На поле сражения только два человека не страдали от жары и волнения, потому что им некогда было обращать внимание на такую ерунду. Ролланиец, замерев в боевой стойке, пристально смотрел в глаза шаграторца, который в свою очередь не отрывал взгляда от длинного меча в руке ролланийца. Внезапно раздался пронзительный звук горна, а затем воздух сотрясся от боевого клича тысяч людей и звона поднятых кверху мечей. Едва уловив звук горна, противники стремительно ринулись навстречу друг другу…»

 

Каврон закашлялся и замолчал. Затем он раскурил свою трубку и стал неторопливо выпускать колечки дыма. Остальные воины пару минут смотрели на него, а потом почти одновременно воскликнули:

- А что дальше-то было? Чего замолчал?

- Да подождите вы! Дайте мне покурить спокойно…

- Брось ты свою трубку! Накуришься еще… Давай, рассказывай дальше.

Каврон, убедившись, что его рассказ заинтересовал слушателей, удовлетворенно хмыкнул, отложил трубку в сторону и продолжил рассказ…

 

«Ну так вот… Противники, значит, стремительно ринулись навстречу друг другу. Ариус взмахнул своей секирой и обрушил ее на Сильмара, но ролланиец ловко увернулся и в прыжке ударил шаграторца по массивному плечу. Броня выдержала, и Ариус, обернувшись, описал широкую дугу своей секирой, надеясь достать своего противника. Сильмар вовремя отскочил, а затем снова ударил врага, но теперь уже по голове. Меч со звоном отскочил от рогатого шлема, оглушенный шаграторец заревел и могучим взмахом руки отбросил ролланийца на несколько метров. Сильмар рухнул на землю и остался лежать ничком. Ролланийцы громко ахнули, а шаграторцы восторженно заревели. Ариус, тяжело дыша и вытирая пот рукой, осторожно подошел к лежащему Сильмару и высоко поднял секиру над головой, чтобы нанести последний удар. Но в этот самый момент ролланиец быстро вскочил и вонзил свой клинок в живот шаграторцу: меч попал прямо в щель между панцирем и поножами. Ариус взвыл от боли, но не выпустил секиру из рук; продолжая держать ее над головой, он мощно оттолкнул Сильмара своим железным сапогом. Ролланиец упал на спину, и шаграторец тут же упустил на него свою секиру. Брызнула кровь, и Ариус тяжело отшатнулся от разрубленного Сильмара. Он отбросил свою окровавленную секиру и схватился обеими руками за меч, вошедший по самую рукоятку в его живот. С громким ревом он вытащил меч из живота, и на землю стала хлестать большая струя крови. Ариус медленно опустился на колени, стараясь закрыть огромную рану руками, но тщетно. Почувствовав свою смерть, шаграторец издал громкий боевой клич, который тут же подхватили его соратники. Простояв пару минут на коленях, Ариус опустил руки и грузно повалился на землю…

…После поединка короли Роллании и Шагратора долго спорили друг с другом, решая, какая из сторон заслужила победу. Ролланийцы считали, что победа принадлежит им, так как именно Сильмар первым нанес смертельный удар. Но шаграторцы в ответ на это яростно ревели, что это их боец первым убил своего противника и тем самым принес победу своей стране. А то, что он потом умер от раны, нанесенной ему ролланийцем, уже не имело значения. Стороны отказывались признавать свое поражение, и дело могло закончиться новой битвой, как вдруг перед королями появилось призрачное видение бога войны Оррамга, который повелел им прекратить распрю и объявить ничью. Бог войны сказал, что раз в поединке не выжил никто, то, значит, присудить победу кому-то одному было бы несправедливо. Стороны должны были заключить мир и уйти обратно в свои страны. Затем видение исчезло, и короли объявили волю Оррамга своим войскам. Воины немножко поворчали, но никто не осмелился оспаривать решение бога войны. Похоронив павших соратников и дождавшись вечерней прохлады, армии отправились в обратный путь. Война закончилась…»

 

Каврон замолчал и посмотрел на товарищей. Они угрюмо смотрели на костер, попыхивая своими трубками. Один из них мрачно сказал:

- Да, хорошее было сражение… Молодцы эти Ариус и Сильмар, жаль только, что оба погибли. Но зато они не позволили своему противнику насладиться победой…

Другой воин добавил:

- Да и бог войны тоже молодец… Ловко придумал с поединком, а затем справедливо решил, что должна быть ничья. Лично мне понравились как шаргаторцы, так и ролланийцы: обе армии сражались на равных, а потом и их богатыри тоже не уступили друг другу… Эх, жаль, что в наше время уже не осталось ни богов, ни богатырей. Совсем скучно жить стало…

Третий воин вздохнул и промолвил:

- Да, было времечко… Справедливые боги, великие короли, могучие воины… Где ж они теперь-то, когда народ в них так нуждается? Боги ушли в другие миры, короли измельчали, воины ослабли… Теперь они всего лишь жалкое подобие былого величия… Где она, эта сила, могущество, слава? Куда все подевалось?

Другие воины мрачно поддержали своего товарища, и наступило молчание. Спустя пару минут Каврон кашлянул и сказал:

- Тот бродячий странник, который рассказал мне эту историю, потом поведал, что на Расшарране до сих пор ходят слухи, что души Ариуса и Сильмара так и не смогли успокоиться после смерти и продолжают сражаться друг с другом уже в образе призраков. Многие путешественники, которые шли через то поле сражения, слышали, а некоторые даже видели, как сражаются шаграторец и ролланиец, желая выполнить свою клятву и победить ненавистного соперника. Но они естественно не могут навредить друг другу и жестоко страдают от этого. Вот уже несколько веков их оружие со свистом рассекает призрачное тело врага, не нанося никаких повреждений, и каждый раз после неудачной попытки противники стонут от отчаяния и бессильной злобы, но все равно продолжают сражаться. Говорят, их поединок закончится только тогда, когда в наш мир снова вернется бог войны Оррамг, который вернет им живые тела, чтобы они смогли наконец-то определить победителя, а потом он заберет их души в свое подлунное царство, где они обретут долгожданный покой…

Воины угрюмо закивали головами и глубоко задумались. Их души тоже страдали от бессилия и невозможности изменить свою судьбу. Поняв настроение своих товарищей, Каврон встал и хрипло проговорил:

- Эх, други… Что же вы опять помрачнели… Хватит уже печалиться! Наша судьба в наших руках! Пойдемте развеемся! Недалеко отсюда есть одна пещера: я слышал, что там завелся огромный медведь, который нападает на людей из нашего селения. Давайте вспомним нашу молодость на деле!

Старые воины подняли свои головы и недоверчиво посмотрели на своего товарища, думая, что он шутит или свихнулся. Но увидев его решительный взгляд и озорную улыбку, они серьезно задумались, потом внезапно тоже улыбнулись и почти одновременно воскликнули:

- А что, давай!

- Ну тогда пойдем возьмем наше оружие. Надеюсь, что за 20 лет оно еще не рассыпалось в прах.

- Не рассыпалось! Мы его каждый день чистим!

- Хех, я тоже… Ну ладно, пойдем. Нужно успеть до утра, пока зверь спит в своей берлоге…

Воины, оживленно переговариваясь, вернулись домой и достали из кованых сундуков свое старинное оружие, оставшееся у них после службы в армии. Затем пятеро старых воинов, держа в руках мечи и щиты, уверенно зашагали по тропинке, ведущей к логову медведя. Прошло около получаса, и вдруг до слуха селян донесся оглушительный рев медведя, а потом все стихло. Обеспокоенные селяне вышли из своих домов, и спустя какое-то время увидели старого Каврона, медленно идущего по тропинке в селение. Ночной ветер развевал длинные седые волосы, обнажая покрытое грязью лицо, по которому текла кровь. В правой руке Каврон нес окровавленный меч, а левой придерживал кровоточащую повязку на боку. Когда он вышел на лобное место, волнующиеся селяне подступили к нему с расспросами. Каврон остановился, поднял голову и посмотрел на них печальными глазами, в которых читалась огромная боль, как физическая, так и душевная. Так продолжалось несколько минут, а потом он закашлялся, выплюнул сгусток крови и хрипло пробормотал:

- Их нет… Их больше нет… Они все погибли! Проклятый медведь! Он отнял у меня самое дорогое, что было в моей жизни… Други, мои старые добрые други… Я отомстил за вашу смерть, но это теперь не имеет никакого значения… Видит бог, я не хотел, чтобы так вышло! Я только хотел, чтобы мы перестали тосковать и бросили вызов своей горькой судьбе, а в результате мои друзья лишились жизни… Это все из-за меня… Из-за меня!

Каврон завыл и отшвырнул окровавленный меч далеко в сторону, затем оттолкнул пытавшихся утешить его людей и пошел к своему дому. Дверь громко захлопнулась за ним, и наступила тишина. Селяне, тихо переговариваясь, стали расходиться по своим домам. Через полчаса Каврон вышел из дома и, оставив дверь нараспашку, пошел в лес. Но никто этого уже не увидел…

 

…Спустя несколько дней сельский дурачок по имени Гурт отправился в лес за грибами. В лесу он обнаружил небольшую поляну с потухшим костром посередине. У костра на бревне сидел какой-то человек, плотно закутавшись в старый плащ с потускневшим гербом Неварии. Его голова с длинными седыми волосами была опущена на грудь. Гурт окликнул его, но седой человек даже не пошевелился. Тогда Гурт подошел к нему и слегка толкнул в плечо. Человек повалился на землю, и, увидев его лицо, Гурт ахнул: это был Каврон. На его бледном вытянутом лице застыло выражение глубокой тоски и печали; невидящие глаза мрачно смотрели на хмурое небо, по которому быстро бежали темные тучи. Начался дождь…

[Иннельда]

5. Шепот

 

 

Тихо… Очень тихо… Лунной ночью на деревенском кладбище по определению не должно быть шумно, но такая противоестественная тишина необычна даже здесь. Не слышно ни завывания ветра, ни звуков ночного леса…

 

Передернувшись от непонятного предчувствия, человек осторожно зашагал по тропинке между могилами. Путь его лежал к мрачному склепу, отливавшему серебром при свете луны. Деревенский старец многое рассказал ему о деревне и кладбище. Вспомнив его простодушную наивность, человек усмехнулся. Старец сразу поверил, что здесь был похоронен его предок. Было довольно просто узнать у него то, что нужно: «В нашей деревне всегда заботились о предках. Мы ухаживаем за могилами поселян, а также за фамильным склепом нашего феодала. Поколения его предков покоятся в нем, начиная с прадеда, получившего эту землю за военную службу государю. Отец нынешнего хозяина богато украсил склеп, дабы воздать почести своим предкам. Все уверены, что там много богатств, но никто не знает, сколько именно».

 

Узнав все, что хотел, путник зашагал к кладбищу. Он не знал, что за доверчивостью старца скрывается нечто иное. Не знал он и того, что через некоторое время, после его выхода из деревни, старец вышел из своего дома и тоже направился в сторону кладбища.

 

***

Легко перепрыгнув через ограду, вор осторожно подкрался к двери склепа. Как ни странно, замка на двери не было, был лишь засов, располагавшийся с наружной стороны двери. Как будто он предназначался не для того, чтобы не впускать никого внутрь, а чтобы не выпускать никого изнутри. Подозрительно осматриваясь, он отодвинул засов и осторожно приоткрыл дверь. Он ожидал, чтобы на него пахнуло сыростью, запахом тлена, гниения, но изнутри повеяло только холодом.

 

В склепе было темно, поэтому вор зажег один из принесенных с собой факелов. Огонь осветил лестницу, ведущую вниз. Осторожно спустившись, он увидел, что находится в комнате, обставленной с изысканной роскошью. Здесь были серебряные канделябры и подсвечники, на стенах висели иконы в золотых рамах с изображениями святых, на полу лежали ковры, всюду были расставлены благовония. Очевидно, эта комната предназначалась для поминальных служб или религиозных обрядов. Радуясь, что все так удачно складывается и, в тоже время, думая, почему такие сокровища не охраняются, вор прошел в следующее помещение. Там, посередине комнаты стоял длинный стол, а на нем пустой гроб. Сразу бросалась в глаза его богатая отделка. Внутри он был обшит темно-красным бархатом, а снаружи позолочен и украшен узорами. Видимо этот гроб предназначался для содержания тела в дни погребальных служб.

 

Решив дальше не медлить, вор решил сначала обследовать весь склеп, а потом уже начать выносить ценности. В следующем помещении размещались предметы, необходимые для проведения служб и обрядов. На полках рядами стояли колбы со средствами для бальзамирования тел, на столе в стопках лежали церковные книги в золотых переплетах, в сундуках лежали богатые костюмы, в которых тело отправляли в последний путь. Там было все, что нужно для достойного погребения члена семьи феодала.

 

Вор пошел дальше вглубь склепа. В следующем помещении он увидел еще одну лестницу, ведущую еще глубже под землю. Здесь вор снова почувствовал холод. Повесив факел на стену и зажгя второй, вор двинулся по лестнице. Осторожно спускаясь, он мысленно подсчитывал, сколько он выручит за все, что сможет вынести.

 

Внизу он обнаружил длинный коридор с нишами в стенах. Они были пусты, но было понятно, для чего они предназначались. В конце коридора была дверь. Вора снова посетило непонятное предчувствие, однако он отбросил колебания в сторону. Ведь за этой дверью могли находиться богатые сокровища. Алчная душа вора не могла устоять перед таким искушением, и он открыл дверь. Здесь было еще холоднее, чувствовалось даже дуновение ветра. Внутри была гробница, в которой помещались, судя по табличкам, члены семьи феодала по женской линии. Здесь тоже была видна печать богатства и роскоши, хотя и не броской. Посеребренные гробы, бронзовые таблички с именами усопших…

 

Вдруг резкий порыв ветра захлопнул за его спиной дверь и затушил факел. В приступе внезапной паники, вор бросился назад к двери и выскочил в коридор. Впереди виднелся свет от факела, к нему он и побежал. Остановившись у подножия лестницы и отдышавшись, вор снова зажег факел и убедился, что паника была напрасна, во всем виноват проклятый сквозняк. Совсем успокоившись, он снова пошел вглубь склепа. Зайдя в женскую гробницу, он прикрыл за собой дверь, чтобы избежать сквозняка. В следующей гробнице покоились члены семьи по мужской линии. Войдя в это помещение, он убедился, что не зря проделал такой путь. Рядом с каждым гробом лежали, висели на стене или стояли, прислоненные к ней, вещи, связанные с земной жизнью погребенного. Здесь были мечи с дорогими эфесами, щиты, доспехи, стояли золотые кубки и блюда, словом все, что могло понадобиться феодалу не том свете.

 

Вор шел вдоль стены, рассматривая эти богатства, как вдруг заметил дверь, ведущую еще дальше. Представляя себе, какие драгоценности могут за ней быть, он открыл ее и замер на пороге. То, что он увидел, ошеломило его. За дверью была комнатка, посередине которой стоял маленький алтарь. Вор смотрел на него довольно долго, не решаясь подойти, как вдруг понял, что его удивило и напугало. На алтаре горели свечи. В них самих не было ничего необычного, но как они могли быть зажжены? Ведь здесь никого не было. Или они были зажжены давно, но тогда, почему они не расплавились, оставшись лежать лужицей воска?

 

Медленно, замирая от страха, вор подошел к алтарю. На нем, в круге, составленном из свечей, лежала картина с изображением маленькой девочкой. Девочка была прелестным ангелом с золотистыми кудрями и голубыми глазами. Вор, не отрываясь, смотрел на нее, как вдруг картина ожила. Девочка весело посмотрела на него и звонко засмеялась. Вор стоял, не в силах пошевелиться от ужаса, не веря, что все это происходит с ним. Вдруг лицо девочки стало серьезным, даже печальным, она грустно посмотрела на него и прошептала: «Помоги мне». Вор остекленевшими глазами смотрел на нее, почти не понимая, что с ним происходит. А картинка все продолжала твердить: «Ну, помоги мне! Пожалуйста! Помоги, помоги, помоги!»…

 

К ее голосу присоединялись сотни других, они сливались воедино, сводили с ума. Обезумев от ужаса, вор зажал руками уши, он не мог больше вынести этот страшный шепот. Он проникал в самую глубину его сознания, он звучал в его голове. Уронив факел, вор бросился назад, к выходу, пробежал через семейную гробницу, кинулся к затворенной двери, но она оказалась заперта…

 

Его голова буквально разрывалась от этих страшных звуков. Не выдержав напряжения, вор сам начал кричать, барабаня в дверь, пытаясь открыть ее. Он кричал, как кричит умирающее животное, больше всего хотящее жить дальше. Он начал биться головой об дверь, ему уже было безразлично, жив он или нет, ему хотелось только, чтобы шепот оставил его, не жил больше у него в голове. Он в отчаянии стал давить на дверь, толкать ее, как вдруг он просто отворилась, да причем так резко, что он кубарем вылетел в коридор. Вскочив, он увидел, что ниши, раньше бывшие пустыми, теперь наполнены гробами с мертвецами. Все мертвые были разными, одни совсем скелеты, на других висели еще куски плоти, истлевшая одежда покрывала их голые кости. Вор со всей силой ощутил запах разложившихся тел, такой сильный, что он чуть не потерял сознание. Тут он уловил одну деталь… На лицах всех мертвых, точнее на том, что осталось от их лиц, застыла гримаса боли, ужаса и безумия…

 

Вор бросился к лестнице, но шепот настиг его и с новой силой зазвенел в голове. Вор уже не разбирал, что ему шепчут голоса, он просто бежал к выходу, зажимая уши и крича. Пробежав по лестнице, он, спотыкаясь, вылетел в комнату с религиозными принадлежностями, и, сбивая на ходу столы и полки, вылетел из нее. Добежав до первой лестницы, он начал ползти по ступенькам вверх, не имея сил и возможности подняться. Все его силы уходили на борьбу с шепотом, он пытался отгородить себя от него. Но все было напрасно. Последним усилием вор вскочил и бросился к выходу. Уже не соображая, что он делает, вор вывалился за порог, поднялся и снова побежал к ограде. Снова споткнувшись, он так и остался лежать у ограды склепа. Он не хотел вставать. Ему хотелось лишь умереть. Но что это? Он понял, что шепота больше нет, что вокруг все та же тишина. Вор взглянул на склеп. В проеме двери, колыхаясь, висел призрак девочки. Красивое лицо было искажено яростью, прелестный ротик шептал проклятья. Призрак пытался вылететь за порог, но не мог преодолеть какую-то невидимую преграду. Вор облегченно вздохнул и захохотал прямо в лицо призраку. Он зашипел от злобы и растаял в воздухе.

 

Вор прислушался. Тишина… Он только теперь понял, как прекрасна тишина. Он лег на спину и заснул, глядя на небо.

 

***

Неслышно ступая, старец шел к склепу. Отперев замок на ограде, он подошел к двери и осторожно закрыл ее на засов. Увидев у ограды неподвижно лежащего человека, он направился к нему. Вор спал крепким сном, ничего не подозревая. Старец опустился на колени перед ним и достал из-за пояса нож. Взглянув на спокойное и умиротворенное лицо вора, старец размахнулся и вонзил ему нож в сердце. Тело вора судорожно дернулась, широко раскрытые глаза смотрели на старца. Смерть наступила сразу.

 

В тот же день труп был положен в пустующую нишу в коридоре мертвецов. Короткая поминальная служба на закате дня прошла в молчании. Под конец службы староста деревни произнес над телом последнее слово.

 

«Этот человек, погибший сегодня не был жителем нашей деревни. А их в этом склепе немало. Все они сознательно шли на преступление, на разграбление этой гробницы. Они не верили в легенды, не верили в кару, постигающую каждого решившегося на этот шаг. Мы поклялись первому хозяину склепа хранить его тайну. Никогда она не просочится наружу, все кто ее знают либо здесь, либо уже мертвы. Призрак его дочери, убитой вором в склепе, всегда будет охранять склеп от разграбления. Этому человеку повезло, он сумел выбраться, но все же судьба настигла его», - при этих словах староста посмотрел на старца. «Мы поклялись не мешать тому, кто решается на преступление, но сделать все, чтобы тайна осталась тайной. Погибший сегодня совершил страшный грех и был справедливо наказан. Мы должны любой ценой выполнять наш долг, невзирая на личные симпатии и привязанности. Любой, кто нарушит запрет должен умереть».

 

Служба закончилась. Все начали расходиться по домам. Старец брел домой, сгибаясь под тяжестью прожитых лет и внезапно нахлынувших воспоминаний. Он вспомнил лицо того вора, так напомнившего ему собственного сына, который тоже сгинул в этом склепе. «Все кто нарушил запрет должны умереть». Неумолимый закон, который никто не имеет права нарушить.

[Иннельда]

6. Семя

 

Двух Баррентов закинуло через субъективное время в те критические точки прошлого, где смерть ждала рядом, где пересыхал поток жизни, где установилось предрасположение к гибели. Баррент-2 заново переживал эти моменты. Но на сей раз опасность была увеличена злокачественной половиной его личности — Баррентом-1.

Роберт Шекли «Цивилизация статуса»

 

 

Многоголосое пение. Тонкие, ломкие голоса, пронзительные надрывы солистов звучат отрывисто, невпопад. Словно не слыша, и не желая слышать друг друга, поет этот неслаженный хор. Хочется отнять у них, разорвать партитуры, отобрать у дирижера палочку и привести весь этот страдающий хаос к гармонии, но… Но дирижера нет, а сами певцы стыдливо прячутся в непроглядной мгле зала.

Она открыла глаза и села. Темнота. Такая, что, кажется, будто ее можно зачерпывать ложками и есть, словно пюре.

Открыв рот, она чуть было не захлебнулась этой вязкой чернотой, закашлялась: организму не нравилась непривычная вязкая атмосфера.

- Где я?

Нестройный хор, сообразив, что слушательница пробудилась, притворился, что он капель, притих, но не смолк. Наблюдал, напевая себе под нос.

Девушка встала с жесткого ложа, нащупывая босыми ногами холодные каменные плиты. Было холодно и душно, словно в склепе.

- Где я? – повторила она чуть громче, но густой воздух проглотил ее слова.

Как только звук затих, и место погрузилось в привычную, нарушаемую лишь капелью, тишину, девушка ощутила, что она тут не одна. Был еще кто-то. Он появился только что, и молчал: может, еще просто не успел ничего сказать, а может, не хотел. Однако от его невидимого присутствия становилось как-то не по себе.

- Здесь есть кто-нибудь?

Молчание.

Когда глаза девушки чуть-чуть привыкли к мраку, она разглядела вдалеке узкую яркую полоску, такую тонкую, что сразу и не заметишь. Гостья двинулась к ней, онемевшая, похожая на лунатика. Полоска оказалась светом, пробивавшимся из-за чуть приоткрытой тяжелой каменной двери. Лишь навалившись на дверь всем телом, девушка смогла приоткрыть ее настолько, чтобы протиснуться в помещение.

Комната была тускло освещена мигающей лампочкой, висельником болтающейся у потолка. Прямо под лампой сидел за столом человек, перед которым лежала шахматная доска. Положение фигур показывало, что партия начата уже давно. Сидящий мужчина хмурился, подпирая кулаком подбородок, его длинные, спутанные волосы падали на лицо и касались кончиками крышки грязного деревянного стола.

Девушка молчала. Сидящий, кажется, даже не замечал ее присутствия, напряженно почесывал переносицу и разглядывал ферзя. Наконец-то гостья решилась нарушить тишину.

- Что это за место и что я здесь делаю? – Спросила девушка неуверенно. Она оказалась неизвестно где, неизвестно с кем и абсолютно не помнила, как это произошло. Возможно, этот человек за столом – маньяк или серийный убийца, а этот душный, сырой склеп – место, где она проведет последние минуты жизни. Кто знает, кто знает… Страх, притупленный ранее тьмой и неопределенностью, оживился, притянул жирную тушу поближе, нащупывая тягучими щупальцами девичье сердце.

- Хм… ферзь на Г-5… Что? – мужчина поднял бледное лицо. – О, прости, я тебя не заметил. Как тебя зовут?

- Анна.

- А я… Гроссмейстер, пожалуй. Так меня называют местные. Я – Привратник. – Мужчина улыбнулся. - Так, Анна, Анна… фамилию не изволите?

- Не изволю. Скажите, где я нахожусь. – С нажимом прервала Гроссмейстера девушка.

- Ну и не надо. – Равнодушно пожал плечами мужчина. – Я и так знаю твою фамилию, у нас тут приезжих мало, и Анна всего одна. – Сказал он, пролистывая неизвестно откуда взявшуюся в его руках толстую амбарную книгу, потемневшую и засаленную от частого использования.

- Кто Вы такой, где я нахожусь и как сюда попала? – Раздраженно повторила Анна, чувствуя, что теряет терпение. Ее страх начал отползать под гнетом гнева.

- Чтобы ответить на вопрос, нужно знать хотя бы половину ответа. Неужели ты совсем-совсем не понимаешь, что происходит?

Переворачиваемые страницы зашуршали от прикосновений по-паучьи длинных пальцев.

- Нет. Но хотела бы понять.

- Хм, это странно… - Мужчина задумался. В глубине зала резко взвизгнула тяжелая капля. – Неужели ты… - Он резко встал, и, прежде чем девушка успела что-либо предпринять, схватил ее за подбородок и вперился взглядом ей в лицо. Отпустил он ее так же резко, как и схватил. – Точно, так и есть.

Анна не выдержала. Эта тьма, этот странный человек, эта идиотская, пугающая ситуация… все это было невыносимо.

Хрупкая ручка взметнулась, и Гроссмейстер не успел увернуться от звонкой пощечины. И от второй тоже. Когда рыдающая Анна замахнулась в третий раз, он уже был готов и схватил ее запястье мягко, но крепко, другой рукой прижал содрогающееся тельце к себе и не отпускал, пока девушку не перестало трясти от рыданий.

- Ну-ну-ну, тише, тише, Анна. Ты ведь уже большая девочка! Успокойся! – Приговаривал он, успокаивая девушку. – Все, что с тобой сейчас происходит не типично, но в целом нормально. Скоро все пройдет.

Тихий всхлип.

- Пожалуйста, умоляю Вас, отпустите меня домой! – девушку завертел очередной поток отчаянья, заставляя слезы катиться из глаз. – Меня там ждет мама, папа, сестренка, зачем я Вам? Ну, скажите, что Вы от меня хотите? Я сделаю это, только отпустите меня!

Гроссмейстер вздохнул и невольно рассмеялся.

- Я тебя тут абсолютно не держу. И никто не держит. Вернее, никто из людей. Нас всех тут заперло само естество, природа, если так будет понятнее! И никто не сможет отсюда уйти. А с тобой случилась небольшая досадная неприятность.

Еще один тихий всхлип.

- Какая же?

Мужчина отпустил ее, и девушка тяжко покачнулась, но осталась стоять на ногах. Гроссмейстер подвинул ей свой стул, а сам, бесцеремонно спихнув шахматную доску со всем содержимым куда подальше, присел напротив, на краешек стола.

- Видишь ли, каждый, кто здесь появляется, уже изначально к этому подготовлен. – Начал мужчина. – Ну, как бы это объяснить… Когда человек попадает сюда, его сознание мгновенно изменяется, приспосабливаясь к новым условиям.

- Куда «сюда»?

- Мы называем это место прихожей. Но не перебивай меня. В обычной жизни смена сознания происходит медленно и незаметно, но тут получается так, что старое сознание должно буквально умереть, породив новое. Понимаешь, личность человека одновременно умирает и остается на месте… Ну… - Гроссмейстер поймал на себе непонимающий взгляд Анны. – Это как семя. Обычное семечко, скажем, подсолнуха. Как семя, оно вполне самостоятельно и живо, но приходит время, и семя умирает, чтобы превратиться в росток. То есть, оно остается той же материей, но изменяет свою форму. Я бы мог провести аналоги с бабочкой и гусеницей, но это было бы слишком банально. Так вот. У тебя вышло так, что старое сознание не успело умереть и породить новое, и в изменившихся условиях, требующих нового сознания, первоначальное уже не уместно и не справляется со своими функциями. Возможно, новое уже было порождено и просто не дает пока о себе знать. А вот старому нужно будет уйти. – Гроссмейстер снова почесал переносицу. - Мне приходится немало изворачиваться, чтобы не сказать тебе слишком многого, потому что я не имею права рассказывать все. Мало того, ты этого просто не выдержишь, и можешь стать такой, как Люсия.

- Люсия?

- Да вон она в углу. – Гроссмейстер махнул рукой в неопределенную сторону. Лишь встав и приблизившись, девушка смогла разглядеть то, на что показывал мужчина.

В углу сидело нечто, на первый взгляд показавшееся Анне просто грудой старого тряпья. Нечто оказалось женщиной. Люсия крепко прижимала к груди непонятный сверток. Когда Анна подошла, женщина бросила на нее исподлобья жгучий взгляд и сжалась еще сильнее, что-то шепча себе под нос.

- Люсия узнала правду до того, как успела измениться. И сошла с ума. – Спокойно сказал Гроссмейстер, поправляя фигуры на шахматной доске. – Поэтому, нам лучше подождать, когда пробудится твое новое сознание и заменит нынешнее. Тогда ты будешь готова к жизни, которая тебя ждет за стенами этой комнаты. А пока мы ждем, может, расставим партийку, а? Мне уже надоело играть с самим собой!

Анна не ответила. Все, что сказал только что мужчина, казалось ей бредом сумасшедшего, и она серьезно начала подозревать, что ее упекли по ошибке в лечебницу для душевнобольных. Так или иначе, она хотела выбраться отсюда. И как можно скорее. Ее ждал дом. Девушка двинулась ощупью вдоль стены, надеясь найти выход самостоятельно, без сомнительной помощи Гроссмейстера. Единственное, что Анна от него сейчас мысленно требовала – это не мешаться. Как-то она попала сюда, значит, как-нибудь сможет и выбраться. Но, на ее удивления, дверь из помещения была всего одна, и вела она в мрачную, пустую залу, в которой состоялось недавнее пробуждение девушки. В отчаянье Анна стала простукивать влажную кирпичную кладку, надеясь найти потайной ход, но, увы, безрезультатно…

- Дверь появится только, когда ты изменишься! – Крикнул Гроссмейстер мечущейся девушке. – Просто жди и все!

Его реплика была проигнорирована. Сумасшедшая в углу зашептала громче, баюкая и качая сверток. Надрывалась капель, играя на туго натянутых нервах, будто злой музыкант на нелюбимой лютне.

- Что это за место, Люсия? – Девушка осторожно коснулась плеча женщины рукой. – Вы ведь знаете, правда?

Куча тряпья зашевелилась и задышала. Бледное лицо женщины показалось из-под лохмотьев, серпом месяца из-за дождевых туч. Приоткрылся беззубый рот, похожий на щель.

- Это прихожая. – Молвил скрипучий голос. – Меня и моего малыша не пускают дальше прихожей. И тебя не пустят. Ты не возродилась. Возродилось лишь твое тело, не душа. И ты будешь сидеть, сидеть и ждать, пока это случиться. Как мы. Мой ребенок хочет есть, но нам не дают, пока мы не минуем прихожую. Он плачет, слышишь?

Но полусгнившая кукла на руках Люсии молчала.

- Она всегда это говорит. – Равнодушно заметил Гроссмейстер. – Никто у нее не плачет.

Молчаливый наблюдатель, появившийся еще в темной комнате с каменной лежанкой, зашевелился во мраке, но не проронил ни звука.

- Я хочу домой. Отпустите меня немедленно. – Твердо промолвила Анна, подходя к Гроссмейстеру. Она уже была готова к бою за свою свободу.

- Не я тебя здесь…. – Начало было мужчина, но его прервал резки и сильный удар кулаком по столу.

- Хватит с меня твоих бредней про природу, возрождения и подсолнухи! Ты, чертов маньяк, сейчас же отпустишь меня отсюда, или я отделаю тебя так, что мало не покажется!!!

- Я же говорю тебе…

Маленькая ручка схватила за ворот рубашки с неожиданной для нее силой.

- Я сказала, хватит! Либо ты меня выводишь, либо я выцарапаю тебе глаза!

Гроссмейстер отпрянул и приготовился сказать еще что-то, цепкие коготки больно впились ему в горло. С задетого стола на пол попадали шахматный фигуры. И тут наблюдатель заговорил.

- Идиотка.

Анна вскрикнула и отпустила шею мужчины: голос раздавался прямо у нее в голове. И это был ее собственный голос!

- Ты попросту идиотка. Тебе объяснили все просто и доходчиво, сколько можно не понимать очевидного? Я надеялась, что ты сама уйдешь, но, похоже, мозгов у тебя на а это не хватит.

Темный подвал перед глазами Анны поплыл, растворяясь в неясных потоках, пока не превратился в ржаво-красное пространство пустыни. Душный ветер схватил за горло, защипало глазах. Ошарашенная девушка упала навзничь на песок, громко глотая раскаленный воздух.

- Уходи, старая Анна!

- Я не хочу. – Девушка подняла голову. Она начинала понимать. Если все, что говорил Гроссмейстер – правда, то сейчас ей придется умереть, чтобы уступить место новому сознанию. Но она не хотела уходить. Анна решила бороться, даже если все происходящее – лишь фантазия сходящего с ума больного.

Оранжевый диск солнца палил в желтом небе безжалостно, неистово, заставляя ослепительно блестеть красный песок. До решающего момента осталось совсем немного.

- Ты должна уступить! Иначе ты поступишь противно природе, противно своему естеству! – На песке цвета ржавого железа медленно материализовывалась новая Анна, поигрывая черным лакированным хлыстом.

- Мое естество говорит мне, что ему противно умирать. – Ответила старая Анна, пытаясь изобразить на губах некое подобие усмешки. Ей уже не было страшно: эти сумасшедшие события и места перестали ее пугать. Ей хотелось одного – вернуться к привычной жизни. Даже если ради этого придется драться.

- Тогда я заставлю тебя уйти.

Взвизг хлыста рассек мертвый воздух, вспылил песок. Старая Анна схватилась за всплеснувшуюся кровью рану. В руках девушки немедленно материализовалось копье с медным, увесистым наконечником. Это было все еще ее сознание, и действовало оно по ее законам.

Красная пустыня превратилась в ринг. Две девушки, похожие друг на друга как две капли воды, кружили гладиаторами, нарезая круги. Вихри пыли, поднимаемые их шагами, взвивались толстыми змеями в воздухе, опадали и снова взвивались. Взмахи хлыста и медная молния копья пронзали смесь кислорода и пыли, достигали цели, вспарывая тела. Это была битва двух разумов, по ошибке оказавшихся в одном теле. И тело не выдерживало. Там, далеко от реальности красной пустыни, в темной, холодной зале, оно дергалось и извивалось угрем на полу, закатывая глаза и пуская пену из-за неплотно сомкнутых губ.

Рвали пустыню вихри, работали на износ механизмы. Надрывал глотки проклятый многоголосый хор. Новая Анна разрезала реальность сознания, кружа по ржавым пространствам. Боевой кличь ее то замолкал, то срывался, как стон раненного зверя. Старая Анна гнала ее, взрывая ураганы смыслов, парирую и наступая, потрясая зажатым в руке копьем самосохранения.

Взмах! Удар! Одичавшая радость в глазах! Стаккато! Стаккато! Фортиссимо!

Семя восстало против ростка и побеждало.

- Что будет, если ты не уйдешь?! – вопила новая Анна, зажимая кровавую рану. – У твоего существа нет будущего, ты должна, нет, ты обязана уступить свое место! Эволюция…

- К черту эволюцию. – Старая Анна стояла под поверженным двойником. Глаза ее были полны усталости. – Я просто хочу домой.

Новая Анна успела лишь вскрикнуть, когда тяжелое копье пронзило ее сердце. Анна, теперь единственная, глубоко вздохнула и побежала.

Темный подвал, Гроссмейстер и Люсия мелькнули перед глазами лишь на секунду. Анна бежала, разрывая зыбкие реальности, бежала так быстро, как только могла. И темное, странное место отпустило ее, открыв перед девушкой сверкающую дверь в нормальный мир. Анна с разбегу впрыгнула в сияющий проем и вывалилась в привычную городскую ночь. Остановившись, она огляделась: ее окружала знакомая улица, знакомые дома и фонари. На небо высыпали колючие гроздья звезд, а холодный ветер приятно перебирал волосы. Синева и спокойствие. Анна побежала снова: она торопилась скорее попасть домой, к маме, папе и сестренке, которые наверняка уже страшно волновались. Мимо мелькали светящиеся изнутри окна полуспящих домов, газоны, скамейки, тротуары… Вот и родная дверь. Знакомый до боли подъезд. Два пролета, по одиннадцать ступенек каждый, узнанные до щербинки. Зеленая дверь, оббитая искусственной кожей.

Анна повернула ключ и вошла. С кухни доносились приглушенные голоса. Такие родные, такие милые сердцу!

- Я дома! – Негромко сказала девушка и улыбнулась.

* * *

- И снова шах, и мат. – Гроссмейстер сиял. Толстенький, низенький человечек, сидящий перед ним, поправлял очки, хмуро рассматривая штабеля своих «съеденных» фигур. – Так что там было с Анной?

- Да что с ней было, ничего особенного, все как всегда. – Пожал плечами человечек. – Ты, как Привратник, наверняка десятки таких случаев видел и уж точно должен понимать, что они все одинаковые, как братья близнецы.

- А все-таки? Мне ее стало даже жалко! Смелая девчушка… Хотя, всех беглецов жалко. Их невероятная сила воли делает их беззащитными.

- Это ты очень точно сейчас сказал. – Хмыкнул толстячок. - Ну, она прибежала домой как угорелая, и в прихожей наткнулась на зеркало. Вид у нее, вырвавшейся с того света, был, мягко говоря, не шибко привлекательный, а если учитывать, что она-то до этого считала себя живой-живехонькой… Короче, Анна было настолько потрясена открывшейся перед ней истиной, что сдалась! Просто потеряла какую-либо волю к борьбе! И тут же место ее старого сознания по инерции заняло другое. Его буквально втолкнуло в тело. А покойницкой душе в мире живых совсем не место, и она обезумила от шока, как до этого чуть не свихнулась в загробном мире прошлая Анна. Убила всех, кто был в квартире. Порвала в клочья. Хорошо хоть наблюдатели были неподалеку и предотвратили дальнейшее кровопролитие.

Человечек замолчал.

- Жаль. – Только и сказал Гроссмейстер. – Жаль, когда по ошибке перемены не случаются тогда, когда должны… - Взгляд мужчины погрустнел. – Еще партию?

В углу зашевелилась Люсия, баюкая свое ненастоящее дитя, шепча ему колыбельную.

Многоголосый хор пропел еще один куплет.

[Иннельда]

7. Шаман

 

Люди пропадали в здешних горах и раньше, около десяти человек каждый сезон. Ни предупреждения о селях и лавинах, ни обитающие в горах хищники, ни сообщения об активности джунгарских сепаратистов не могли отвадить туристов. Заповедная земля сотен звонких рек. Воспетые кистью Рериха хребты. Шамбала – далече, а до Уймонской долины два дня езды из Энска. Туристов каждое лето – тысячи, основная статья республиканского бюджета.

Поэтому вести о пропаже двух человек в русле Аккема поначалу никто не удивился – бывает. Молодая столичная туристка не удержалась в седле и упала с кручи прямо в клокочущий мутно-белый поток. Один из проводников, парень из местных, бросился на выручку. Река унесла обоих. Поиски шли уже третий день, но все понимали – надежды мало. Вода ледяная, пороги и камни, по берегам – никакого жилья до самой Катуни, сплошная тайга.

Но всё же было в этой истории кое-что необычное. Одно дело – альпинистов накрыло лавиной. Или оголтелый «ререхнутый» полез искать контакта со «святыми мудрецами» и сгинул. А тут – нелепо, на глазах у двух десятков людей. Притом проводник опытный, всем хорошо знаком, не первый год группы водит. Обидно. И поиски продолжались, не столько спасателями, сколько местными охотниками-горцами, знающими такие тропы, по которым можно легко уйти хоть в Монголию, хоть в Поднебесную.

Однако три дня в тайге – большой срок. Седые охотники качали головами, молодые молча набивали рюкзаки провиантом и уходили в очередной обход – найти хотя бы тела.

Тогда и прозвучала идея пойти к шаману.

Если не он – то кто же?

 

***

 

Если не я – то кто же?

Вот они стоят у стенки, взрослые бородатые дядьки, мнут в руках шапки и смотрят: кто с надеждой, кто с любопытством, а кто и со злобой. Я понимаю, что они думают. Разве это шаман? Вот отец – Эмерген-ака – тот был настоящий шаман. Йоров гнать, погоду делать, болезнь заговаривать – раз плюнуть. А этот – отрёкся от отца, удрал в город, из института вылетел, спился и сюда вернулся, потому что отовсюду выгнали. Позор.

Всё так, люди. Только теперь я – ничтожный сын великого отца, неудачник и пьяница – ваша единственная надежда.

Что мне делать, люди? Как быть? Я тот, кого вы видите перед собой. Горькая, как полынная водка, правда. И в то же время я – шаман, и это тоже правда, горечь которой не заглушить водкой. Я обязан помочь.

Если не я, то кто же?

 

***

 

К вечеру весть облетела окрестные сёла – шаман сказал продолжать поиски, а сам взял троих спутников и отправился в горы. Туда, куда запрещено подниматься остальным. Надежда есть – шёпотом передавали из уст в уста на привалах. Было видение – говорили в долинах. Вопрос времени, лишь бы пропавшие продержались одни в лесу – подбадривали друг друга поисковые команды, разбивая тайгу на квадраты.

Шаман – это не просто человек. Это символ. Он не может ошибиться.

 

***

 

Я сказал им тогда то, что они хотели услышать. И они поверили. Не мне – я доверия не заслуживал, но они поверили себе, потому что всё равно продолжили бы поиски, что бы я ни сказал.

Сказать человеку то, что он хочет услышать, – невелика заслуга.

Однако… Надо было действовать. В меру своих сил. Если уж ко мне обратились, моего совета спросили – велико отчаяние в людях. А с отчаянием я был знаком не понаслышке.

С ним я уходил отсюда, бросая семью, убегая от предопределённости. Думал, смогу по-научному объяснить то, что видел и слышал все эти годы. Не смог. Наука вообще предпочитает препарировать, прежде чем изучать.

А потом – испугался ответственности. Если не объяснить и понять, то хотя бы заглушить видения, заставить замолчать голоса. Алкоголь помогал ненадолго, разрушая тело и мозг. В конце я уже не мог отличить собственного дара от горячечных галлюцинаций. Нейролептики справлялись лучше. Наверное. Я плохо помню время нахождения в «психушке». Осталась в памяти только выписка и сладостный звон пустой от мыслей головы.

Не приведи Господь снова…

И теперь я веду этих людей вверх, через перевал, плохо представляя, что буду делать дальше. Но отступать поздно.

Седлай свой бубен, шаман!

 

***

 

Горы здесь… Они не похожи на горы в других местах. Каждый раз, когда я сюда приходил, мне казалось, что на меня смотрят. Говорили, что в этих горах живут древние, наши предки. Может, так оно и есть, только вот глаза, что смотрели мне в спину, человеческими не были. Никогда. Так смотрят на грязь. На таракана под каблуком. Хочется убежать далеко-далеко и спрятаться.

А ещё они дрожали. Чуть-чуть, но от этой дрожи начинала болеть голова и зубы. Запретные горы. Только шаману можно. И то – по необходимости.

Вот, стоит, храбрится. Курит.

Дальше через перевал он пойдёт один. Провизии берёт на день. Говорит, к завтрашнему вечеру вернётся. А если не вернётся – ждать два дня и подниматься за ним к озеру. И улыбается так, что мороз по коже.

Докурил. Пошёл.

Всё.

 

***

 

Отломать несколько ветвей лиственницы оказалось несложно. Вот только разгораться они никак не хотели. Сыро. Холодно.

От языка ледника спускался ручеёк, питающий озеро. Сток в толще скалы, в сотне метрах внизу – водопад.

Высоко. Воздух редкий и влажный. Облака под ногами. Крыша мира.

Костёр горел и плевался смолой. Темнело.

Я сидел и старался не замечать того, кто стоял за спиной. Ещё рано. Ещё не время. Я ещё не готов.

Достал из рюкзака одеяло, постелил на камни. Мешочек со снадобьями – по левую руку. Чашку с водой – по правую. Бубен у ног.

Он совсем простой, потёртый, из коровьей кожи. Хотя «бубном» у шамана может быть что угодно, лишь бы издавало звук. Остальным, правда, его слышать не обязательно. Бубен – это что-то вроде средства передвижения. Шаман его «седлает», отправляясь в путешествие по другим мирам.

Боюсь. Мысли скачут. Тяну время.

Бросил в рот кусочек гриба из мешочка. Во рту стало сухо, в ушах зазвенело. Как темно…

Пора…

 

***

 

Он подходит и садится напротив, слева от костра. Смотрит жёлтыми раскосыми глазами прямо в душу и растягивает узкие губы в ухмылке, обнажая кривые острые зубы.

- Кто-Ты? – лающий голос рвёт вопрос на части. Выглянувшая из-за туч луна серебрит мех шубы. Похожая на звериную лапу рука поглаживает висящий на поясе костяной нож с рукоятью в форме лисьей головы.

- Ты знаешь, - отвечает шаман. Узловатые пальцы проходятся по коже бубна, выбивая тихую дробь: трам-там-там. – А не знаешь, зови просто шаманом.

- Ха! – выдыхает он и снова скалится, выставляя напоказ страшные зубы. – Ш-шаман! Ты-Не-Ш-шаман! Ты-Трус-с! Пыль! – и он начинает обходить костёр посолонь, а выбившийся из-под одежды хвост хлещет бёдра.

- Ты говоришь, - с лёгкой полуулыбкой отвечает шаман, отрывая кусочек сушеного гриба и бросая его в рот. Пожевал, сплюнул, снова взял бубен, ударил уже уверенней, громче: дром-дом-дом.

- Че-Го-Ты-Хо-Чешь? – оборотень совершил уже полный круг и теперь щерит зубы слева, но к костру по-прежнему не подходит.

- Дай мне руки, - откладывая в сторону бубен, говорит шаман. - Дай руки, и я расскажу тебе сказку. А потом ты мне. И чья сказка лучше, тот и победит. Если я – ты мне поможешь. А если ты… Ты знаешь, что тогда.

- Идёт! – лает оборотень и садится в круг света, протягивая лапы. – Начинай!

 

***

 

Камни – серые, влажные от брызг. Тропа петляла то вверх, то вниз, копыта скользили, заставляя лошадей испуганно фыркать. Жэнь-Юй настороженно поглядывал по сторонам. Юнь-Мэй спала в седле, намотав поводья на руку и уткнувшись головой в гриву. Я смотрел на неё и грустно улыбался: ничего, скоро выберемся, а в долине они нас не достанут, там и выспимся. А пока ещё один перевал, спуск, а там видно будет.

Чуткое ухо затравленного зверя, которым я стал за эти месяцы, уловило какой-то шум в зарослях слева. Я остановился и привстал в стременах…

Стрела с фазаньим оперением свистнула и вонзилась под правую лопатку. Закричала проснувшаяся Юнь-Мэй. Жэнь-Юй схватил гуань-дао, с криком спрыгнул с седла и бросился туда, где мелькали синие доспехи императорских гвардейцев. В старом телохранителе торчали несколько стрел, но изогнутый клинок уже рассекал воздух и плоть. Снова раздался резкий свист – и женский крик оборвался, а тело, облачённое в красно-жёлтый халат, соскользнуло в бурлящую белую воду.

Следом, за ней! Защитить, вытащить, спасти! И всё равно, что поток ломал о камни твои кости, а вода меняла цвет с молока на кровь.

Пальцы правой руки поймали мокрый шёлк, а левая, изогнувшись под немыслимым углом, ухватилась за скользкий обломок. Боль туманила разум, горели лёгкие – не хватало сил даже на крошечный вдох. И весь мой мир тогда – эти полные ужаса, молившие о спасении, но живые глаза.

И невозможное стало естественным, и смерть-тигр, изумившись, медлила с прыжком и отступала.

«Спасены», - гасла в сознании последняя мысль…

 

***

 

Его глаза с трудом открываются, разрывая коросту спёкшейся крови. Кровь во рту, и язык нащупывает несколько пустых гнезд – передние зубы куда-то подевались. Хочется вытереть лицо, но чьи-то лапы крепко держат руки шамана. И он вспоминает собственный мир.

Ухмылка на морде оборотня меркнет, и голова склоняется к плечу.

- Хороша-Твоя-Сказ-Ка, - медленно произносит он. А затем совсем тихим голосом добавляет:

- А теперь слушай мою…

 

***

 

Серебряных лисиц давно здесь не водилось, это все знали. Но охотник сам видел зверя – тот стоял всего в нескольких шагах впереди, и свет ласкал дивной красоты шубу. Славная добыча, за которую можно получить много и у ханьцев, и у джунгаров, и у русских купцов.

Стрела бесшумно выскользнула из колчана, однако желобок не попал на тетиву, и охотник на мгновение отвёл взгляд от цели. Мгновения было достаточно – добыча ускользнула.

Ругаясь про себя последними словами, он медленно, стараясь не шуметь, двинулся к зарослям, где видел лису. На ветке нашёл несколько серебряных волосков – значит, не привиделось.

Справа раздался шорох, и охотник повернул голову. Лиса, словно дразня, махнула хвостом и побежала по едва видному просвету в кустах. Он выстрелил, но промахнулся и бросился следом.

Зверь держался шагах в десяти, но тропка петляла, и прицелиться для нового выстрела не удавалось. Справа стал слышен шум воды – совсем близко, перекатываясь на порогах, тёк Аккем.

Он выбежал на просторную поляну, изрытую кабанами. На мягкой земле отчётливо виднелись следы лисы. Но, дойдя до середины поляны, они исчезали.

Чёрт, ну не взлетела же она!

Лай действительно раздался откуда-то сверху, и охотник, подняв голову, увидел лисицу. Та стояла на выступе скалы, аршинах в пяти над землёй, и пристально смотрела прямо в глаза.

Правая рука отпустила тетиву и потянулась к амулету. Оборотень, не иначе, мелькнула мысль.

Зверь тявкнул ещё раз, и охотник не выдержал, выстрелив не целясь. Повинуясь привычным пальцам, стрела пошла верно, но лиса лишь мотнула головой, схватила стрелу зубами и перекусила древко.

«Чур меня», - подумал охотник, пятясь по тропе и нащупывая новую стрелу.

Но оборотень не нападал, а залаял громче, легко спустился по отвесной стене и побежал к краю поляны, куда вела тропа. Там он остановился и снова посмотрел на человека.

«Зовёт», - понял вдруг охотник и поспешил следом.

Сколько он бежал сквозь кедровый лес, сколько полз по каменным тропкам над кручей, сколько ручьёв переходил вброд, – он не помнил. В памяти остались только мелькавший перед ним серебряный хвост и рычание зверя, когда он пытался остановиться и отдышаться.

А в самом конце, когда перед глазами стояла красная пелена, ноги подгибались, а в правый бок кинжалом вонзилась боль, он увидел берег Белой Реки. А на берегу были они: девушка в красно-жёлтом халате и юноша-воин. Девушка лежала, закрыв глаза, на ложе изо мха и кедровых ветвей, а юноша пытался приладить правой рукой самодельные лубки к левой, сломанной в предплечье. Он обернулся, увидел охотника и улыбнулся. А тот смотрел на другой берег Аккема, где стояла серебряная лиса…

 

***

 

Его душил кашель, на губах пенилась ярко-алая кровь. Последний переход дался тяжело. Шаман понял, что отдал больше, чем мог. Однако и этого не хватало, чтобы расплатиться за долгие годы забвения самого себя. И перед тем, как уйти в своё последнее путешествие, оставалось сделать кое-что ещё.

- И твоя сказка хороша, - откашлявшись, сказал шаман. – Не хуже, чем моя. Как же быть?

Он не видел своего соперника, лишь чувствовал, что тот всё ещё держит его за руки. Но теперь это были не лапы зверя, а человеческие ладони.

И голос, которого он не слышал много лет, тихо сказал:

- Иди, сынок. Я сам всё сделаю. Ступай неслышно…

 

***

 

…Когда после очередного завала мы остановились, я не удивился. Коробка передач у «Нивы» барахлила, и на крутых подъёмах приходилось выходить из машины и идти следом, радуясь, что хотя бы рюкзаки тащить не нужно. Однако на этот раз проводник заглушил мотор, достал из-под сиденья початую бутылку водки и несколько стаканчиков и вышел из машины. Мы с ребятами переглянулись: что это он задумал?

Расставив на капоте посуду, проводник разлил водку и спрятал пустую бутылку обратно. Я вышел из машины.

- Что случилось, Витя? – спросил я, принимая протянутый стаканчик. – Ты что, за рулём будешь пить?

Виктор смотрел вниз, на долину, где голубые ленты ручьёв рассекали поля жёлтых маков. Затем поднял свой стакан и выпил содержимое.

- Нельзя не выпить, - сказал он, потянувшись за сигаретами. – Здесь шаман похоронен. Если б не он три года назад…

Искалеченная левая рука дрожала, и вытянуть сигарету из пачки не получалось…

[Иннельда]

8. Сознание в призме

 

От тоскливого уныния, которым дышал отвратительно-серый мир на обзорной панели, хотелось разбить ее вдребезги. Вместе с этой затхлой, выцветшей реальностью. Совершенно немыслимо, что существуют закоулки пространства, настолько лишенные цвета. Гадкий, бледный, полумертвый мирок.

Все-таки действительно никогда не следует заранее предвкушать результат, иначе разочарование будет еще беспощаднее. Ийерль’Шиллацаффре-алгхъя, вице-навигатор торгового флота, наконец убедился в этой бесхитростной мудрости. Жаль только, что таким суровым образом.

Ко всему прочему, на планете царила лютая стужа. Сенсоры при спуске в атмосферу показали, что на экваторе температура, как и полагается, несколько выше, но ресурса двигателя, изуродованного пиратским анти-потоком, едва хватило даже на то, чтобы дотянуть до средних широт. Впрочем, ничего особенно не изменилось бы – в этом гнусном мире даже на экваторе было невыносимо холодно. Хорошо еще, что не пришлось опускать корабль на один из полюсов.

Аварийная посадка прошла на удивление удачно. Сам Ийерль’Шиллацаффре-алгхъя оценивал свое физическое состояние как вполне удовлетворительное, а его коллегам было уже все равно. Двое их них почти не мучились, вице-пилоту же повезло меньше: его изрубленное осколками рухнувшей переборки тело прекратило затянувшуюся агонию только перед самым входом в атмосферу. Вице-навигатор ничем не мог ему помочь, да и совсем не до того ему было – не так уж легко умудриться посадить корабль без помощи пилотов на планету, схваченную морозом. А ему это удалось. Не была бы только эта планета такой неизученной. И такой отвратительной.

Еще на середине обратного пути, после окончания второго гиперперехода, стало ясно, что этот рейс получился гораздо менее успешным, чем планировалось. Вначале на стандартной процедуре осмотра тепловых сенсоров погиб базис-навигатор. Потом, когда корабль продолжал путь с торговым караваном, посреди астероидного облака Ка’Аайеццу-1729-лфац, битком набитого пиратскими судами, вышла из строя третичная установка охлаждения реактора, и пришлось остановить двигатели на время ремонта. А потом, когда они спешно пытались догнать остальную часть каравана, пока тот не ушел в очередной прыжок, из-за крупного астероида вынырнул здоровенный пиратский рейдер. Вице-пилот успел среагировать на первый залп антивещества, направленный в рубку для уничтожения системы управления вместе с командой, и развернул корабль, одновременно открыв экстренный гиперпереход. Однако пираты сразу поняли, что добыча вот-вот ускользнет, и второй залп дали уже не в рубку, а по двигателю. Начать переход команда Ийерль’Шиллацаффре-алгхъя все-таки успела, но пиратский импульс начисто сбил координаты, поэтому корабль вышел совсем не там, куда его направлял вице-пилот. Вышел поврежденным настолько, что едва дополз до первой попавшейся планеты, с единственным жизнеспособным членом экипажа на борту. И вот теперь – обесцвеченный мир и неистовый холод. В чужом и диком секторе пространства.

Пока ясно одно – их могло выбросить только близ обитаемой части космоса. Длина гиперпрыжка в любом случае ограничена, иначе караваны бы сразу следовали из начальной точки в конечную, не подвергая себя опасности на долгих перегонах по открытому вакууму. Помощь придет, нужно только суметь подать сигнал бедствия.

На экране передатчика – яркая клякса сообщения “Нет связи”. Либо эта планета действительно не покрывается зоной охвата гиперсвязи, либо ретранслятор вышел из строя. И то, и другое одинаково скверно – такие устройства кустарному ремонту не подлежат. Выход один – надо наладить незатейливый гипермаяк из остатков окончательно пришедшего в негодность оборудования. Конечно, это не полноценный передатчик, но и отправлять сообщения сейчас не обязательно – достаточно лишь непрерывно слать в эфир сигнал на гиперчастотах, запеленговать извне его источник – дело пары мгновений. И помощь придет.

Однако для маяка понадобится антенна, и немаленькая. Подходящие листы и арматура были в ремонтном модуле, а он отвалился над самой поверхностью планеты. Поэтому должен быть совсем рядом с кораблем. Придется выйти наружу, в насквозь промороженный воздух, и найти его. Только бы он не был поврежден…

Ийерль’Шиллацаффре-алгхъя выкарабкался из амортизационной капсулы, цепляясь суставчатыми руконогами, и тяжело опустился на пластиковый пол. Потерял равновесие, хоть в последний момент и успел опустить все три опорных хвоста, и, пошатываясь, направился к входному шлюзу. В шлюзовой камере его ждал еще один неприятный сюрприз: ни один скафандр при посадке не уцелел. Поэтому вице-навигатор, изнывая от тяжелого предчувствия, взглянул на датчики внешней среды. На удивление, все оказалось не так плохо, как могло быть. Температура на поверхности даже в ночные часы не опускалась ниже границы выживания. Правда, активность тела на таком холоде будет ниже, чем у двухвостого червя, и существует риск обморожения половых путей, но выбирать уже не приходилось.

С газовым составом атмосферы тоже были некоторые проблемы: содержание кислорода значительно ниже нормы для дыхания, зато азота в избытке. Остается только надеяться, что чрезмерная активность побочной системы газообмена восполнит недостаточность основной.

Больше ждать не имело смысла. Решиться, глубоко вдохнуть, вобрать в себя излишки септической слизи – и сомкнуть двойную клешню на сенсорном рычаге шлюза. Все – покореженные створы со скрежетом расползлись кольцом, впуская в теплое нутро корабля стылый воздух чужого мира. Остается только перенести себя через проход и ступить на озябшую, свалявшуюся комками почву.

Тело сразу скрутило пеленой вязкого ветра, и вице-навигатору на мгновение показалось, что он шагнул в открытый космос. Кончики щупалец, самые насыщенные термической лимфой части тела, сразу же подернулись инеем и начали мелко подрагивать. Сказался и недостаток кислорода – движения стали размашистыми и вялыми, хотя существовать в пресыщенной азотом атмосфере действительно можно было неопределенно долгое время. Хотелось бы верить, что не придется.

Под руконогами и опорными хвостами сухо шелестела чахлая светло-серая трава. Над головой в полинявшем небе повис крохотный тусклый огонек умирающей звезды, центра этой планетарной системы. С каждым движением мороз все глубже пробирал нагое тело, топорщил меховые чешуи, сжимал стерженьки ветвистых волос, вдавливал липидные наросты, теснил хитиновый панцирь и оставлял белые полосы на водянистой коже надбрюшья. Даже яркие пигменты, расцвечивавшие внешние покровы, поблекли, хоть и все равно разительно отличались по цвету от однообразной гаммы этой планеты. Усики осязательных рецепторов непроизвольно втянулись в туловище, но вице-навигатор уже не заметил этого – все его внимание было приковано к высившимся совсем рядом исполинским сооружениям. Цилиндрические громады и сложные конструкции, составленные из кубов разного объема, не могли быть причудливыми скалами или растениями. Все еще не веря самому себе, Ийерль’Шиллацаффре-алгхъя пока отложил поиски модуля, чтобы окончательно убедиться, что жгучая стужа и бледное небо с бурыми прожилками не подавили его разум.

Вице-навигатор медленно, с опаской, побрел к непонятным объектам. И замер, словно пораженный абиотическим излучением, когда приблизился к диковинному проему в сплошном кремнистом заграждении, а потом сфокусировал на нем поле зрения.

Перед решетчатым входом что-то стояло. Без сомнения, живое. Настолько живое, что в тот же момент у Ийерль’Шиллацаффре-алгхъя возникло неудержимое желание впрыснуть ему яд в основание внутреннего черепа. Уничтожить, как паразита.

Существо было нещадно, мучительно, исступленно уродливым. Поражала примитивность его строения. Вице-навигатор сумел разглядеть у него два опорных хвоста и всего две свободные конечности. Посередине его туловища висел на тонком отростке какой-то внешний орган, отдаленно напоминающий нечто искусственное. Но самой мерзкой была голова создания. Почти сферическая, покрытая в верхней части сплошным массивом тонких отростков, с двумя бессмысленными провалами глаз и, самое главное – с единственным ротовым аппаратом! Значит, и пищеварительная система была единой. Ийерль’Шиллацаффре-алгхъя вздрогнул от омерзения, представив, как вся сожранная этой тварью пища переваривается в жутком месиве… Его замутило, и вице-навигатор поспешно перевел взгляд на постройки, возвышавшиеся теперь прямо над ним.

“Неужели их построили такие тошнотворные отродья? Как такое допустимо, чтобы величайший дар – разум – был отдан этим отбросам природы?” – метались мысли вице-навигатора. – “И запах от него… Что же иногда порождает природа, непостижимо... Теоретически – вроде бы обычная жизненная форма, пусть и проще эмбриона, и непонятно, с чего оно вызывает такое невыносимое отвращение, но сразу, как увидишь, тянет на куски разодрать.”

Забыв об осторожности, Ийерль’Шиллацаффре-алгхъя едва не устремился к отчаянно смердящему животному – удостовериться в том, что постройки эти – всего лишь проявление инстинктивного поведения, что гадкие существа их собирают, повинуясь врожденной программе. Однако же, вовремя передумал – любой вид, живущий колониями, бросится на защиту своей территории. А инопланетные выродки вполне могут оказаться ядовитыми. Борясь с подкатывающей волнами дурнотой, вице-навигатор торопливо начал отходить назад – на поиски модуля. Нечего тратить время на изучение всяких уродов.

Затылочным глазом Ийерль’Шиллацаффре-алгхъя увидел, что несуразное создание все-таки заметило его и теперь, опустив нижнюю челюсть, никак не может отвести взгляд. Решив, что терять уже нечего, вице-навигатор для проверки обратился к животному на мелодичном эсперанто дальних секторов.

Вот тут случилось самое страшное, необъяснимое и чудовищное. В ответ на стандартную реплику тварь резко пригнула двуглазую голову, что-то истошно заорала, судорожно вскинула болтавшийся на туловище орган и с оглушительным шумом испустила в вице-навигатора поток крохотных, почти незаметных в полете осколков. Они прошили внешний череп, выбили несколько глаз, вонзились в ганглии… Ийерль’Шиллацаффре-алгхъя круто развернулся и понесся к кораблю, но проклятый холод и недостаток кислорода дали о себе знать: замешкавшись, вице-навигатор получил в спину еще один поток металла, который разорвал два пищевода, вынес из тела фильтрат вместе с частью панциря и перебил опорные хвосты. Он рухнул, как подкошенный, и попытался уползти в ближайшие заросли. Но третий залп закончил начатое – вывел из строя почти все нервные центры, не задетые первыми двумя атаками. Вице-навигатор застыл неподвижным клубком, истекающим лимфой и слизью.

Охранник Серега, не выпуская автомат из трясущихся рук, уставился на угольно-черную массу, распластавшуюся перед ним. Вокруг убитого монстра земля курилась облачками пара, а травинки сохли и обугливались. Не отрывая обезумевшего взгляда от раздутой туши, Серега на ощупь вытащил из нагрудного кармана пачку сигарет и зажигалку, закурил и вытер со лба обильную испарину. В две затяжки спалив сигарету до фильтра, позвал по рации дрожащим голосом:

– Юрий Владимирович! Подойдите сюда… Да, срочно!

Спустя несколько минут трое охранников увлеченно изучали скользкое мясистое тело, держась при этом от него подальше. Зверь лежал на сочной июльской траве, как сгусток первобытного мрака. От туши шел густой тяжелый запах, неуловимо отдающий какой-то химией, но ни на что не похожий. У всех троих существо вызывало одно и то же ощущение, но вслух, передернув плечами, его первым высказал молодой Пашка:

– Вот так посмотришь – вроде, живность как живность, ничего такого. А хочется облить бензином и сжечь. Вот как таракан на кухне – сразу рука прихлопнуть тянется, если заметил его. Мерзость какая.

– Д-да… – пробормотал Серега, глубоко затягиваясь четвертой подряд сигаретой.

– А ты посмотри, оно вроде живое еще – глаз вон дергается, или что там это у него… Ну и здоровенная все-таки скотина! Серега, ты как его так?

– Да стою вот, как обычно. Вдруг краем глаза движение какое-то сбоку заметил. Ну, думаю, ящерица или птица. А там – вот эта вот хреновина. Стоит и смотрит на меня. А потом вдруг вся заклокотала, затрещала, запищала, мне так по ушам этот скрип резанул… Я очнулся и всадил в него очередь в упор. Потом еще одну, потом быстро рожок сменил. И еще раз засадил. Он зашипел и повалился. Если бы не в упор – точно бы все очереди в молоко ушли, руки так ходуном ходили, что я еле-еле автомат держал. До сих пор трясет всего, слава богу, заметил хоть эту тварь вовремя. А то фиг его знает, что бы сейчас от меня осталось…

– Пожалуй, ему так и лучше… Не мучается хоть. Но жить-то все хотят, даже уроды вот такие, которые вообще непонятно как на этом свете задержались. Зря убил все-таки, сам же говоришь, что стоял он спокойно, – произнес Юрий Владимирович, глядя на жирную слизь, растекшуюся лужей под зверем.

– Ага, а что я делать должен был, когда увидел, что такая хрень сбоку стоит? Ждать, пока она меня сожрет? Может, конечно, и не стала бы, но такая жуткая дрянь… Я уж сам не помню, как стрелять начал, само получилось.

– Да что уж теперь… Фу, ну и жара стоит! И на небе ни облачка. Уж две недели почти, дождь бы хоть пошел, у меня на даче огурцы совсем засохнут.

– Скоро будет уж, послезавтра вроде как обещают. А то, на самом деле, как на сковородке весь день… Как вы думаете, что это за чудище?

– Мутант какой-нибудь, стопудово, – махнул рукой Пашка. – Тут же, блин, Кировский завод! С войны еще тут что только ни клепали, вредное производство было всю жизнь. Сейчас вообще ракеты утилизируют межконтинентальные. А там одно топливо чего стоит, и хранят их хрен знает как. Вот и повылазили мутанты, ты тут еще и не такое увидишь.

– Типун тебе на задницу, себе пожелай такое увидеть. Ну что, будем его добивать, или как? – осведомился Серега.

– Сам пусть помрет. Тебе и так сегодня перед начальством отчитываться за растраченные патроны и объяснять, что действительно была нужда все их засандалить в проползавшую мимо зверюгу. Давайте, идите, я тебя пока сменю, – ответил Юрий Владимирович.

Покурив еще раз напоследок, Серега и Пашка ушли на территорию завода, горячо обсуждая вопросы утилизации межконтинентальных ракет. Юрий Владимирович слегка наклонился к безобразной морде твари, заглянул в гаснущие глаза и тихонько вздохнул:

– И отовсюду-то на нем что-то растет, весь в коросте какой-то, живого места нет… Эх ты, животина бессловесная, за что тебя матушка-природа так изувечила?

Ийерль’Шиллацаффре-алгхъя недвижимо лежал на иссохшей мерзлой земле и смотрел на двухвостое существо. Он очень устал, особенно от того, что пришлось так долго слушать какофонию звуков, издаваемых этими тремя особями. И еще – от безразличного выгоревшего неба с хмурой точкой гибнущей звезды. Бесцветный мир навевал тоску куда большую, чем осознание близкой смерти, и Ийерль’Шиллацаффре-алгхъя теперь хотел только одного – поскорее перестать его видеть.

Вице-навигатор торгового флота спазматически содрогнулся, с шумом выбросил воздух из дыхательных циклов, крепко сжал все жвала и присоединился к своему экипажу, навсегда покинув серую планету.

[Иннельда]

Прием работ закончен. Проголосовать за понравившийся рассказ можно здесь. =)