Сформулированные бредописи

[Roht]

Сюда буду выкладывать свои "творения". Я сейчас болею, потому большую часть времени страдаю графоманией... Ну, итоги появятся здесь.

 

ЗЫ: Конструктивная критика ОЧЕНЬ приветствуется)

Изменено 24 апреля, 2008 пользователем ИгхарРэйвен

[Roht]

16 число месяца Мороза 426 3Э. Молаг Мар.

Аретус Фалвер стоял перед столом, пытаясь разжечь намокший кальцинатор. Да… Если бы рабыня аккуратнее ставила ведра с водой на полке, эксперимент начать было бы гораздо проще. Проклятые неуклюжие хаджиты…

После очередной неудачной попытки аптекарь нервно вздохнул, потушил лучину, бросил её на стол и упал в кресло. Если аппараты до завтра не просохнут, то ему придется искать новые скоропортящиеся ингредиенты и готовить яд для служанки. Может, это и жестоко, но небольшое пищевое отравление – лучшее наказание за сорванный опыт и лишние расходы на дорогие огненную соль и мыло слоад.

Однако, может ли быть так, что все это – лишь небольшие последние препятствия на пути к великой цели? Если ему все-таки удастся изготовить лекарство от корпруса, его ожидает такая слава, что не снилась ни одному телваннийскому волшебнику! Сказать по правде, его очень раздражали эти напыщенные древние идиоты, засевшие в своих растительных башнях и требующие, чтобы все беспрекословно им подчинялись. Ох, как же они (и особенно этот чертов Дивайт Фир) удивятся, если какой-то алхимик из какого-то удаленного форта изобретет панацею раньше них! Да! Они просто вынуждены будут съежится, как черви, и пристыжено ползти на Красную Гору, чтобы там совершить самоубийство!

Эх, мечты-мечты… После того, как его рецепт осмеяли на Телваннийском Совете Алхимиков 425 года, он что-то стал маловато работать, предпочитая проводить время, строя планы мести… Однако, следующий Совет будет лишь в 430 году, и он, скорее всего, успеет к нему основательно подготовиться. Но четыре года – долгий срок, и Фалвер стремился завершить свой эксперимент пораньше, чтобы не дожидаться съезда.

Аретус вздохнул. Что ж, пока кальцинатор и реторта просыхают, можно попробовать сварить что-нибудь простенькое. Скажем, простенький бальзам от легких ран. Ой… Как назло, ингредиенты для мази лежали в ящике под кроватью, в самом дальнем углу комнаты, и сейчас меньше всего хотелось за ними лезть. Еще раз громко посетовав на неаккуратность рабыни, Фалвер поднялся с кресла и ушел в «Отдых Пилигрима» - сегодня уже мало что хотелось делать. А вот бутылочка мацта перед сном не повредит…

* * *

Аптекарь не помнил, что происходило весь вечер и следующие два дня… Однако, когда он все-таки очнулся, его вперемешку с головной болью преследовали смутные воспоминания о встреченном им в трактире старом друге Миритасе Армано, у которого, оказывается, вышла замуж сестра, живущая в далеком Крегенмуре. Повод был найден, оставалось только дать старт процессу – и он был дан.

Скрипнула кровать. До чего же громко она скрипнула! Звук прозвучал в ушах Фалвера так, словно Министерство Правды все-таки упало на Храмовый Район, а Аретус при этом стоял рядом… Определенно, стоит пореже выходить в свет – если каждая прогулка до трактира будет заканчиваться подобным образом, несчастному аптекарю придется идти в Храм и молить о прощении. Ординаторы в крепости и так довольно прохладно к нему относились, а если они еще и узнают, что он забыл о своем святом долге и круглые сутки проводит на дне бутылки… О, нет. Ингредиенты.

Головную боль как рукой сняло; Фалвер мгновенно встал с кровати и подскочил к шкафчику с ингредиентами. Так, мыло слоад еще годно к употреблению; комуника, может, и имеет теперь неприятный привкус, но тем не менее еще может послужить некоторое время; а это что было? Похоже, сердце даэдра; и его впору выкидывать – если оно еще денек поразлагается, все остальные реагенты будут отравлены испарениями. А где же огненная соль? Из левого угла ящика на Аретуса многозначительно смотрела кучка пепла.

Проклятье! Эксперимент не удался, не успев начаться. Одно утешение – кальцинатор и реторта все-таки высохли. Хотя какой от них толк, если нет ингредиентов и средств на новые?! Да чтобы купить одно только сердце даэдра, нужно три дня беспрерывно варить дешевые лекарства и бальзамы! И…

Идея. Безумная идея родилась в голове Фалвера. Крепость, может, и мала, но набранных в пустошах частей тел животных и бродячих даэдр в ней хранится немало, ведь ординаторы любят хвалиться своими трофеями. Днем за складами укрепления следят два стражника, но по ночам там совершенно пустынно – комнаты хранения настолько плохо обеспечены факелами, что храмовники уверены – любой воришка, попытавшийся забраться туда, просто заблудится в темноте велотийского здания.

Но… Кто может даже предположить, что идея одолжить добытые ординаторами трофеи придет в голову безгильдийному, но опытному алхимику Аретусу Фалверу? Верно, никто! Следовательно, идея безопасна и средства, которые она предлагает, оправдывает цели. Да! Он, аптекарь, даже знает, как именно это сделать!..

 

...Никто не знал этот рецепт. Обычно алхимики, варящие зелье невидимости, всего лишь резали корешок трамы на кусочки и просто кидали его в воду. Аретус же некогда решил к траме добавить немного толченого золотого канета – этот красивый, но слабо изученный цветок был настоящим кладезем разнообразных полезных свойств, среди которых было и так называемое «расширение» - растение усиливало и продлевало эффект того реагента, с которым его смешивали. Метод был действенный, но незапатентованный, и Фалвер решил пока сделать своей тайной – в его алхимической «войне» с магами Телванни любое знание могло пригодиться. Хотя волноваться было, в общем-то, незачем – на землях Побережья Азуры золотой канет рос плохо, если рос вообще. Правда, возле крепости добыть цветок было также негде… Однако, в самой башне живет торговка Амани Хлерам – как ее окрестил Аретус, «специалист по грязным шкурам гуаров и жуткая цветочница». Ее дом - настоящая оранжерея. А еще в нем плохо закрывается внешняя дверь…

Подлив к эссенции из корня трамы экстракт муска, Фалвер поставил получившуюся смесь на огонь и, отойдя от стола, полез искать мягкие ботинки. Зелье, конечно, замечательное, но оно лишь делает человека невидимым для глаз. Если он будет, как обычно, громко топать своими подбитыми ботинками из кожи нетча, его, скорее всего, поймают. Хорошо, если поймают в жилых помещениях – можно будет как-нибудь выкрутиться. А если не повезет, и его застанут в сокровищнице? Нет… Даже не хотелось думать об этом.

Раздался хлопок – зелье приготовилось. Да, всего лишь одно простенькое заклятье имперской школы Изменения, и котелок с зельем сам снимается с огня и переливает содержимое в небольшую колбу. Аретус вздохнул, еще раз проверил, достаточно ли тихо шуршат ботинки, и, вполне удовлетворившись результатом, подошел к столу, взял склянку и выпил залпом эссенцию невидимости.

Синий свет, тихое гудение… Да, зелье сработало нормально. Вперед, к складам…

 

Дверь тихо скрипнула, когда невидимый Фалвер наконец сумел ее открыть. Пока все тихо. Как ни странно, по дороге к сокровищнице аптекарю не повстречался ни один ординатор – похоже, предприятие закончится удачно. Хотя пепельный вампир его знает, что ожидает дальше…

Да, ординаторы расставили здесь ловушки. Простое заклятие школы Мистицизма, и все они обнаружили свое присутствие легким фиолетовым свечением. Так, прямо перед входом была слабая половица, наступив на которую, можно было оказаться на нижнем ярусе. Это было не предпочтительно, так как этот ярус представлял собой арсенал крепости – на грохот стальных и эбонитовых мечей и топоров могли сбежаться храмовники и застать там Аретуса, нанизанного на копье…

От таких мыслей Фалвера передернуло. Он вдохнул и быстро прошел по комнате, ловко обходя ловушки и внимательно читая надписи на ящиках. «Кожа скампа», «Соли пустоты»… Да! Найдено!

Маленькие ящики с надписями «Огненная соль» и «Сердца даэдра», как на удачу, оказались рядом. Нужно было всего лишь чуть-чуть поддеть крышку ящика кинжалом и открыть – тогда все это алхимическое богатство стало бы принадлежать ему, и он смог бы наконец изобрести лекарство от корпруса! Перед глазами Аретуса вновь появились картины, олицетворяющие мировую славу, которую принесет ему его открытие – вот он на Совете Алхимиков Телванни демонстрирует колбочку с панацеей, вот взбешенное лицо Дивайта Фира, который не в состоянии признать свое поражение…

Тут Фалвер заметил маленькую бумажку, которая была приколота ножом к боку ящика с огненной солью. Уже дрожащими от предвкушения славы руками он сорвал ее и прочитал:

«Выслать в храм Альд’руна. Запатентовано как альтернативное средство лечения пепельной скорби».

Аретус качнул головой. Какая пепельная скорбь! Тут лекарство от корпруса, которое почти готово!

Он смял бумажку, кинул ее в ящик со шкурами скампов, достал мешочек, собрал в него почти всю огненную соль и несколько сердец даэдра; еще раз оглядев помещение и всего лишь на миг задержавшись взглядом на коробке, в которую он бросил послание, покинул склад.

 

Всю оставшуюся ночь Фалвер не спал – зелье варилось очень быстро. Ему казалось, что он уже наизусть знает изобретенную им формулу лекарства. Изредка поглядывая в записи, он лишь кивал головой и довольно усмехался – победа так близко! Потолочь два сердца даэдра, разбавить огненную соль экстрактом банглер бейна, перемешать… Варить две минуты, добавить соли пепла… Готовить шесть часов на среднем огне.

Кальцинатор вспыхнул и начал медленно гореть. Потушив лучину, Фалвер медленно подошел к кровати, упал на нее и заснул, несмотря на то, что за окном забрезжил рассвет…

 

Ему показалось, что как только он коснулся головой подушки, зачарованный кальцинатор известил о том, что зелье готово.

Дрожащими руками он взял котелок с зельем. Красная, как пепел, жидкость… Оно готово! В точности, как рассчитано по формуле! Именно такой цвет! Теперь – в Храм…

Аретус вышел на улицу. Он шел, испытывая смешанные чувства – вот он! Спаситель Вварденфелла! Данмер, который изобрел панацею от корпруса! Но также - Аретус Фалвер, вор, который украл предназначенное для других лекарство, и… Он шел, не обращая внимания на дождь, капли которого медленно падали в котел с чудо-зельем…

Нет. Нужно было отогнать от себя мрачные мысли.

Он вошел в храм, кивнул клирику и спросил, где содержат больных корпрусом перед отправкой в Корпрусариум. Неопределенно качнув головой в ответ на полученную информацию, он медленно проследовал в указанном направлении…

Восемь данмеров в плохой одежде сидели, сгруппировавшись у пляшущего огня в очаге. Скрипнула дверь, и… Вошел высокий мер в мантии аптекаря. Кивнув им, он велел каждому отпить из котелка, при этом воскликнув:

- Возрадуйтесь! Я нашел лекарство от божественной болезни!

 

* * *

- Что происходит? – спросил ординатор у старшего священника, который в этот день сидел на входе в храм, принимая мирян.

- Понятия не имею. Что-то случилось?

- Шум в отделении больных корпрусом…

- Так разберись! Им и так худо…

- Да, каноник…

Вздохнув, ординатор кивнул своему товарищу. Приготовив булавы, они спустились в лазарет…

 

- Корпрусные калеки!

Восемь тварей из плоти медленно мерили шагами комнату. Завидев ординаторов, существа разъярились и двинулись на солдат Храма… Раздался крик: «За Трибунал!», и воины Вивека бросились на ужасных монстров, неся им вечное упокоение…

В углу лазарета лежал изуродованный труп в рваной мантии аптекаря, а рядом с ним лежал разбитый котелок, из которого медленно текла кроваво-красная жидкость…

Изменено 4 июня, 2008 пользователем ИгхарРэйвен

[orc Wolf]

Конец-таки разочаровал маленько, хотя в остальном - прекрасно написано.

И какие это нафиг спички в Молаг Маре?

[Roht]

Минус спички, плюс лучина.

Правда, спички - бред... Но за "в остальном" спасибо)

Изменено 24 апреля, 2008 пользователем ИгхарРэйвен

[Fr0st Ph0en!x]

Хорошо написано, чудесно передана атмосфера, нестандартно и опять-таки атмосферно изображены алхимические опыты. А вот конец действительно смазанный, недотянул. Да, к слову, труп "искореженным" быть не может, это слово применимо к твердым конструкциям неорганического происхождения. Уместнее было бы "изуродованный".

Рассказ напомнил внутриигровую литературу - мне кажется, он бы замечательно смотрелся в виде морровиндской книги. Кстати, как он называется?

[Don Condor]

Несомненно шедевр - лучшее из опубликованного на Фуллресте за последнее время Браво, чёрт возьми.

Включив кальцинатор, Фалвер медленно подошел к кровати, упал на нее и заснул, несмотря на то, что за окном забрезжил рассвет…

Он же таки не электрический - его же таки разжигают

 

P.s. Таки согласен с ФФ - рассказ идельно вписался бы в игру. Можно даже попробовать пристроить его в какой-нибудь мод

[Roht]

Поправил в соответствии с рекомендациями уважаемых ФФ и Дона)

 

А насчет названия... Понятия не имею. Хотя, как мне кажется, тут в качестве наименования вписывалось бы всего лишь одно слово. Хотя, надо отдельно смотреть...

 

По-моему, "Лекарь" или "Панацея". IMHO, звучит...

[Roht]

Хм... Давно я тут не писал.

Работаю в совершенно новом для себя жанре - пишу тексты для песен. Вот, мое первое творение на ваш суд.

 

Под темным пепельным небом

Жил некогда мудрый народ,

Разгневавший силою разума

Древних богов гордый род.

 

Найдя сердце Созидателя,

Решив силу обуздать,

Великий лидер древности

Войну вынудил начать!

 

ПРИПЕВ

Что нам - ваши боги?!

Нас ведет лишь Разум!

Что нам - ваши души?!

Логика нам - приказом!

 

Сошлись под горою два войска

Во славу безумных идей!

Нашли смерть два славных героя

Ради проклятых страстей!

 

И лидер гордый в отчаяньи

Связал с сердцем душу, и так

Силою Созидателя

Исчез тот народ в веках...

 

ПРИПЕВ

Что нам - ваши боги?!

Нас ведет лишь Разум!

Что нам - ваши души?!

Логика нам - приказом!

 

Забыты машины, оставлен их дом...

И пепел кружит над великим мостом!

Исчезла великая раса -

Урок преподан, не забудьте о нем!

 

ПРИПЕВ

Так говорят наши боги!

Куда вас завел ваш Разум?!

Так говорят наши души!

Логика вам - наказом...

 

Вот-с. Петь рекомендуется в стиле "Эпидемии", ибо навеяно именно ее творчеством.

З.Ы. Просьба, как и прежде, тыкать носом в ошибки)

Изменено 3 июня, 2008 пользователем ИгхарРэйвен

[orc Wolf]

Что нам - ваши боги?!

Нами ведет лишь Разум!

Что нам - ваши души?!

Логика нам - приказом!

Во-первых не "Нами ведет", а "Нас ведет"

Во-вторых - это прям комсомольцы-атеисты какие-то, а не двемеры получаются.

 

За ради

Во-первых форма "заради" изначально нелитературна, во-вторых - слитно.

 

По песне в целом - очень тяжеловесные строки для материала, который положено петь.

[Roht]

Так, по "заради" и "нас" поправил. По поводу комсомольцев-атеистов: так и есть, в общем-то... В литературных источниках в игре упоминается, что кимеры не любили двемеров еще и за то, что те не разделяли их привычки к поклонению даэдра, а поклонялись своим богам - Разуму и Логике.

А по поводу песни в целом у меня универсальное оружие) Вокализ там, где не совпадает стихотворный размер) Я уже попробовал, получается вполне съедобно - тем более, что я и есть вокалист... Так что пишу для себя)

[Lucyfire]

Относительно 16 число месяца Мороза 426 3Э. Молаг Мар.

:

 

размокший кальцинатор

Это как это он так может размокнуть?

 

Проклятые неуклюжие хаджиты…

Имхо, неуклюжий хаджит - нонсенс.

 

древние идиоты, засевшие на своих растительных башнях

Тогда уж засевшие в своих башнях. Да и насчет правильности "растительных" у мну сомнения.

 

"телваннийскому волшебнику!"

"рецепт осмеяли на Телваннском Совете Алхимиков"

Уж определись, что больше нравится из прилагательных - телваннский или телваннийский.

[Roht]

forgotten number eight:

Кальцинатор размокает, когда на него выливают ведро воды)

"Неуклюжий хаджит" - не нонсенс, даже хаджиты иногда спотыкаются.

"Телваннский" поправил на "Телваннийский".

"На" на "в".

Башни действительно растительные.

[Lucyfire]

Размокнуть - оно ближе к размякнуть, а не к намокнуть.

 

Может, башни растительного происхождения? Впрочем, это не особо важно.

[Roht]

Cвежак. Сюр.

 

Ветер.

 

Я часто сижу на скамейке близ сломанной берёзы в лесочке близ Киевской улицы и размышляю. Виноват в этом, пожалуй, исключительно переизбыток свободного времени после работы. Впрочем, учитывая происшествия, с которыми мне приходится иметь дело по долгу службы, необходимость такого бесцельного времяпрепровождения становится попросту очевидной.

Сейчас я здесь, сижу на неудобной деревянной планке, лениво окидываю взглядом серые облака, такие же бездушные, как и я сам. Ветерок нынче небыстрый – он степенно, не торопясь, проходит мимо, дотошно инспектирует листья на деревьях, отправляя самые сухие из них в изгнание на землю. Где-то вдалеке шумит вода одного из мутных проточных водоёмов – чего-чего, а вонючей влаги в этом городе сейчас предостаточно. Время идёт к трем – час бесполезный, как говаривал один мой приятель; для того, что вы хотите сделать, либо слишком рано, либо слишком поздно.

Впрочем, накануне в этот самый час я активничал донельзя.

Увы.

Тяжело быть лекарем для душевнобольных, как вы считаете? Наверное, врачам любого профиля всегда приходится несладко; слишком, слишком широк диапазон характеров у людей, с которыми приходится иметь дело. Мне же, привыкшему работать с причудами воспалённого мозга, на собственной шкуре довелось испытать невероятные контрасты, случающиеся в виде чехарды разнообразнейших образчиков вечной болезни по несколько раз на дню. Не буду углубляться в описания – они слишком конкретны, слишком точны, чтобы описать действительный характер таких противоречивых рабочих оказий. Нет слов ни в русском, ни в латыни, могущих описать ту бурю впечатлений, что обрушивается на меня каждый раз при знакомстве с новым потерянным клиентом. Действительно. Понять чувства больного можно, только посмотрев ему в глаза.

Я тоже болею, кстати. Пока – только простудой.

Увы.

В бормотании больного есть какой-то трансцендентальный, притягательный блеск. Человек, действительно родом не от мира сего… Что может быть интереснее для того, кто умеет слушать? Или для того, кто уже отчаялся найти какой-то смысл в разговорах с такими обыденными, такими нормальными здоровыми людьми?

За деревьями послышался шум. Студенты, в это время здесь просто не может быть никого другого.

Пора отправляться домой. Заодно можно попробовать привести мысли в порядок… По дороге.

***

Ещё у нас по путепроводам до сих пор ходят конки. С транспортом в этом городе всегда было туго – на лошадей отвратительно влияет местный климат, то чудовищно сухой, то отвратительно влажный. Локомотив же здесь можно застать только один, и то два раза в неделю – по средам он несётся, груженный разнообразным товаром, в сторону Польши, по субботам – спешит куда-то далеко на Урал. Говорят, он не делает остановки даже в столице; тем не менее, в этом городе он стабильно остаётся до полутора часов. Бесполезный состав.

В конках вне зависимости от времени суток всегда людно. Я лично почитаю за счастье как можно скорее прильнуть к окну – в самую сухую и самую жаркую погоду ветер так или иначе будет так, неласково и язвительно станет трепать по лицу и гудеть в ушах, заглушая обыкновенный шум горожан сзади.

И мешать думать.

Увы.

Образы минувшего дня преследовали меня в тёмное время суток, не давая уснуть, аккомпанируя таким образом кучке шумной молодёжи, шумевшей осередь ночи в скверике рядом с моим домом и умудрившейся не побеспокоить при этом ни одного полицмейстера.

Нужно серьёзно подумать над съёмом комнаты в Вайнахтене. Там, должно быть, не так оживлённо.

Вернувшись накануне домой в первом часу, я первым делом занавесил окна и закрыл дверь, ведущую на улицу, на щеколду. Я боюсь, честно боюсь призраков произошедших событий – тем более, произошедших не так давно. Им не страшны замки, они всегда приходят незваными и вторгаются в моё личное пространство… Стоит ли говорить, что так случилось и в этот раз? Не помогла даже нервно приконченная мною чашка кофия, горького настолько, что хотелось плеваться. В самом деле, даже наедине с собою приходится соблюдать хорошие манеры…

Конка степенно свернула с Киевской на Посольскую. Вдалеке мелькнули крыши крупного дома с куполами, стоявшего на Крестовоздвиженской площади. Толпа довольно загудела.

Этот шум отвлёк меня от мыслей о мелких обстоятельствах, приукрашавших действительность в поздний час… Число сегодня – 14 мая. Верно?

Последний вопрос я произнёс вслух, чем вызвал недоумённый взгляд стоявшего рядом попутчика – невзрачного старичка с жиденькой бородёнкой, над головой которого возвышался потрёпанный коричневый цилиндр. Я молча кивнул ему, как бы извиняясь за необычное поведение, и вновь погрузился в измышления.

Дешёвые занавески на окнах ночью не давали никакой толковой звукоизоляции, в чём и выразилось их отрицательное проявление – я мог разобрать каждую новую песню, звучавшую в исполнении уже помянутой молодёжной компании. Особенно смутил меня тот факт, что я даже помнил слова нескольких исполнявшихся композиций… Раздражал только дребезг плохо настроенной пятой струны в момент игры перебором. А ещё запевала довольно чисто попадал в ля бемоль, чем несказанно порадовал.

Ночью я сидел у шкафа и просто смотрел на лежащие у меня на столе бумаги, пытаясь даже случайно не сфокусироваться на происходивших в течение дня событиях. Сейчас я пытался сделать то же самое, но теперь отвлекающим фактором мне служили вывески на домах, плавно проплывавших мимо конки. «Ломбардъ», «Синематографъ», «Аренда экипажей»… Сколько всего интересного.

Колёса мерно пели свою песню, пока ехали по не очень удобной просёлочной дороге; наконец, конка въехала на мост, чем в очередной раз вызвала восторг почтенной публики, будто бы ни разу не видевшей грязные воды и покорёженные деревья, стоявшие по берегам городской реки.

Почувствовал себя Л’Увертюром по дороге во Францию. Сколько уверенности, горделивой напыщенности, самоконтроля, отсутствие колебаний, продуманный план… И жестокая реальность, настигающая где-то уже под Парижем.

Моим Парижем была хорошо знакомая местным жителям улица Миллионная, бывшая сердцем северного района города. А блеск и оживлённость мутных вод Сены мне заменил плавно поднимающийся смрад от илистых берегов нашей реки. Наверное, я даже вспомню, как она называется.

Увы.

Последнее, что я помню о сегодняшней ночи – удар. Когда я допил кофий, я ещё часа два-три ходил по комнате туда-сюда, пытаясь нагнать на себя сон и никоим образом не думать о происходящем. По нервам тёмным пауком бегали чувства – смешанные, даже чересчур. Место страху уступал шок перед увиденным и действительно произошедшим, плавно превратившийся в чувство безмерной апатии перед грядущим, которую впоследствии изгнало опасение за последствия. В таком состоянии сложно осознавать действительность, что мне в конечном итоге не удалось. Я попытался подкрепить свои силы глотком не очень крепкого каберне… На вкус оно было, как яд гадюки. Огромное белое пятно всплыло перед глазами, загородило свет, языками бесцветного пламени пожирало всё вокруг, откликаясь в моём взгляде какой-то нетвёрдой рябью. Я потерял равновесие, выронил из рук маленький стакан, который не преминул отметить этот факт жалобным звоном, столкнувшись с деревянным покрытием пола; тут и настиг меня УДАР. Если рассуждать с физической стороны, не произошло ничего необычного – в процессе падения я просто задел головой угол стула, стоявшего, как оказалось, в критической близости. В действительности же… Такая привычная в общении с пациентами ирреальность ударила меня куда сильнее не слишком качественно сделанного предмета мебели. Звук от падения стакана показался мне выстрелом из корабельной пушки прямо над ухом; маленькие красные пятнышки каберне устроили в моём мозгу беспечный беспорядочный бесподобный хоровод, мерно отстукивая каждый шаг звучащей где-то вдалеке атональной импровизации, в которую превратилось безвинное пение наигрывающей простенькие песни молодёжи, коим сознание разболевшегося доктора присвоило статус озверевших отпрысков птицы Имдугуд.

Плохо мне было, в общем. Не хочу об этом вспоминать.

Конка резко миновала мой любимый трактир, носивший неброское название «На Миллионной». Пора было выходить.

Московская застава – место моего текущего пристанища. Здесь, неподалёку от храма, располагалась меблированная комната, в которой с милости mea amor fatum произошли описанные выше события. Район здесь, благо, не слишком густо заселённый, и основные жители тут – люд рабочий, которых редко можно застать дома в рабочий день. На данный момент тут тихо, и я опять же предпочитаю не заморачиваться на том, что произошло минувшей ночью.

Ах, я же так и не сообщил, что же такого я вчера сделал. Я убил человека.

Увы.

Изменено 20 мая, 2011 пользователем ИгхарРэйвен

[Наогир Ркат]

Итак, что мы имеем?

 

Достаточно годный рассказ зарисовку внутреннего состояния человека объятого долговременным ужасом.

 

Что удачно: отстранённость рассуждений главного героя.

 

Именно в такой концентрации которая бывает у человека, который "выжал себя досуха".

 

Герой настолько предался страху, что уже не в полной мере осознаёт себя, и рассуждает "почти от третьего лица".

 

Следствие: герой получается живым, ему сопереживаешь.

 

Что не удачно: порой повествование ветеевато сверх меры и тяжело воспринимается.

 

Понятно, что чем дольше человек боиться и чем сильнее страх человек тем более громозкими конструкциями он начинает мыслить.

 

Но всё же читается не очень удобно.

 

В целом же: рассказ написан на Очень Хорошем уровне.

 

Итого: Для достижение должного эффекта рассказ следует читать два раза, не пожалеете.

 

Инквизиция закончила.

[Марк К. Марцелл]

Сильно. Нечасто встретишь рассказ, годно переворачиваемый с ног на голову последней фразой. Читаешь, читаешь... что за хрень? И тут эта фраза. Ахъ ты жъ ёкарный балет!!! Вон оно что!

***

Немного Достоевского, немного Бредбери, чуть-чуть Павича.

***

В бормотании больного есть какой-то трансцендентальный, притягательный блеск.

Точно... (вспомнил некоторых знакомых шизофреников и общение с ними)

***

По поводу стиля - Ркат прав, тяжеловат. Возникает ощущуение, что предложения перегружены словами, эпитетами, прилагательными... Плюс частые повторения слов в одном/соседних предложениях.

***

Видно, что писал музыкант. Причём больше, чем психолог. Слишком грамотным вышел момент с гитарой на общем фоне.

***

И, да, с возвращением, дорогой друг.

[Roht]

Кровь.

 

Путь домой от остановки занял не слишком продолжительное время; впрочем, даже эти короткие минуты показались мне бесконечными. Купив в располагавшемся по дороге ларьке небольшую бутылку ореховой воды, я открыл её и сделал несколько глотков. Поразительно песочный и едкий вкус не придал ожидаемой свежести. Я дотронулся языком до нёба, стараясь не потерять сознание от неожиданно ударившего ощущения непереносимой тошноты. В воздухе запахло персиками. Я, силясь сохранить контроль над непослушным телом, побрёл дальше.

Каждый мой новый шаг по неубранной дороге отзывался гулким эхом где-то в области затылка. Казалось, что на меня, и так обычно не слишком уверенного, осуждающе-озабоченно смотрит каждое дерево; я почти слышал, как зелёные листья за моей спиной бойко начинают обсуждать моё состояние, стоит мне удалиться на приличествующую дальность. Я смотрел на свой силуэт в матовых безразличных стёклах окрестных домов, но видел в них лишь немую уверенность в бесполезности этого действия – слишком я был размыт и невнятен, чтобы придавать мне хотя бы отражённую чёткость.

Наконец, деревянная табличка с номером 31 официально поприветствовала меня мерным скрипом, покачиваясь на ветру. Ореховая вода в глубинах моего организма попыталась оставить меня без дыхания, стоило этому звуку настигнуть мои барабанные перепонки.

Привычным путём я проследовал на первый этаж типового дома, миновав заваленный бесполезным хламом подъезд и его вечного сторожа – чёрного пучеглазого кота по имени Вергилий, посчитавшего своим долгом впериться горящим бесстыжим взором прямо мне в душу. Сил не достало даже на то, чтобы сказать «Пшёл вон», поэтому я просто покачал головой.

Дверь моей комнаты по сравнению с парадной открылась подозрительно легко. Плохо подогнанный задник ботинка впился мне в мозоль на пятке; я тихо взвыл и переступил порог.

- Кто там? – послышался не в меру уверенный голос из глубин апартаментов, нисколько, в общем-то, меня не смутивший.

- Царь Сарданапал, - ответил я. – Несу Мардука из Ашшура в Баб-Иллу.

- За что вам положена Самарития и Библ в подарок, - ехидно сообщил голос. резко сменив интонацию и выдержав паузу, он старательно прошепелявил: «Zdrjavstvujte, дорогой Grzhegorzh!». Наконец, физиономия Тадеуша довольным облаком выплыла из-за двери.

От иронии, который была наполнена последняя фраза, меня жутко покоробило, но я не подал виду. Вдобавок, я всё никак не мог отойти от приключения с ореховой водой, которое послужило отдельной капелькой цианистого калия в любезно заготовленную Тадеушем мышьячную настойку.

- У вас крайне нездоровый вид, - обеспокоенно и любезно сообщил он очевидный факт. – Малов рассказал мне о вчерашнем происшествии.

Язык бы Малову отсечь. Он-то откуда знает?

Тадеуш ухмыльнулся и сообщил:

- О ваших невероятных приключениях знает всё почтенное общество – ну, вы поняли, о ком я говорю.

Ещё лучше.

- И что оно сказало по этому поводу? – безразлично осведомился я.

- Что вы не ибн Сина, - так же равнодушно ответил собеседник. – Доколе будете на пороге стоять? Разрешаю вам проследовать в ваши покои. Сядьте в креслице, поставьте усталые ножки на скамеечку, возьмите кружечку. Чувствуйте себя как дома.

Когда он говорил вот так, без умолку, возникало ощущение, что вместе с ним поёт хор евреев-невольников. Я не был уверен, кто из нас после этого настоящий Сарданапал; впрочем, меня больше беспокоило, как бы поскорей его спровадить.

Тадеуш Сангвинский – деятель и активист. Тот ещё. За его картонными комедиантскими наклонностями скрывается острый ум человека творческого, виртуозные музыкальные таланты, своеобразный литературный дар, лихие ораторские способности и мрачная душевная неопределённость конченого неудачника. Он приехал к нам в город из Вроцлава, оставив там небольшую бульварную газетёнку, в коей трудился на должности штатного журналиста. Здесь он мечтал создать собственный камерный театр и первое время достигал на этом поприще завидных успехов. Всё изменилось с назначением нового губернатора, отказавшегося финансировать проект энтузиаста-дилетанта. Тадеуш свёл свою деятельность к выступлениям по кабакам, происходившим от случая к случаю. Прочее же время он сидел либо дома, либо в трактире «На Милионной», стараясь подавить свою горечь за чтением и бокалом импортного пива, на которое пока хватало денег.

Я сел в кресло по настоянию приятеля, но ожидаемого облегчения не наступило. Хотя… мне было заметно легче, нежели днём; несмотря на свою суетливость, Сангвинский умел заражать других своей уверенностью. К сожалению, совершенно эфемерной. В любом случае, эта бессмысленная лёгкость принятия решений позволила ему сейчас взять стул, усесться на него и выжидающе уставиться на меня.

Пятнадцать минут прошли в тишине. Маятник настенных часов играл туш безмолвно умирающим мгновениям. Лишь он, да медленно движущиеся стрелки были единственным свидетельством того, что время в комнате не остановилось.

За окном всё так же бушевал весенний ветер. Пахло персиками.

Наконец я не выдержал.

- Громкое дело вышло? – как можно более безучастно поинтересовался я.

- Нет. Полицмейстер, завернувший на огонёк тем же вечером, сказал, что дело дрянь, но арестовывать тебя они не будут, - ответил Тадеуш. – Зная твою склонность к рефлексии, я с ними согласен – лучше, чем ты сам, тебя никто не накажет. Ты уже начал, судя по всему.

Я молча кивнул. Сангвинский подмигнул мне и продолжил:

- Твоя позиция мне неясна, но не поддержать тебя я не могу. Ты ведь не будешь совершать никаких глупостей?.. Держи себя в руках, и всё будет хорошо. Мы выкарабкаемся из этого, как выбирались до сих пор неоднократно. Я знаю.

- А я знаю, что ты выучил очень много шаблонных фраз, и имеешь представление о том, как их можно воткнуть в речь. Впрочем, это роднит тебя с Кун Цзы, ты рад?

- Пустое, - ответил Тадеуш и спрятал лицо в ладонях.

- Не обижайся, - сухо сказал я. – Лучше пойди домой и передай при случае Малову, что он слишком наблюдательный.

- Боюсь, до него не дойдёт – будто ты его не знаешь, - покачал головой Сангвинский. – Ты уверен, что тебе большой резон оставаться одному?

- Пожалуй. Извини, Lise. Алёша устал, а Ваня ловит чертей. Митеньке же пора покинуть дом. Dixi.

В глазах приятеля мелькнул хорошо знакомый мне огонёк коварства. Он неторопливо поднялся, потянулся и резюмировал:

- Следующий поезд до Скотопригоньевска определённо не скоро, судя по состоянию Фёдора Павловича. Знаешь, Гжегож… De die in diem, я встречаю людей, которые норовят использовать в своей речи много разных lingua, чтобы показать свои mores, и теперь… Ты меня расстроил.

Мне пришлось сделать виноватое лицо.

- Не совершай ничего, и тогда не останется ничего несовершённого, - продолжал временно воплощённый Кун Цзы. – Я пойду, пока ты окончательно не решил воспользоваться мной в качестве жертвенного барашка. «На Миллионной» сегодня в восемь. Малов будет. У тебя потрясающий шанс сказать ему всё, что ты о нём думаешь.

С этими словами он пошёл к выходу. Я не стал его провожать – вряд ли человек, оказавшийся в помещении до прихода хозяина, нуждается в дворецком. Впрочем, у него подобный финт был успешно сформированной годами дурной привычкой.

Я остался один.

Из парадной послышалось: «Мардука не забудь, черноголовый несчастный!».

В глаза бросился стакан, который я так и не поднял после ночных событий. Он, будто безмолвный свидетель краха, лежал на полу, не осмеливаясь пошевелиться от ужаса. Блеклый солнечный свет, пробивающийся сквозь запыленное окно, осторожно прощупывал щербатые грани, словно полисмен, обыскивающий потенциального преступника. Казалось, ещё немного, и луч светила оттиснет «Виновен» на неровном материале стакана.

У меня такое чувство, что я сейчас похож на этот стакан. Пустой. Лежащий на полу… Ну, не совсем, но до этого недолго. От вчерашнего каберне осталось лишь лёгкое винное амбре, к которому примешивается этот чёртов запах персиков. Во рту появился привкус крови, отчего-то чуть солоноватый. Ещё чувствовалась сода.

Наконец, я решился поднять стакан. Стоит ли упоминать, что я не увидел ничего на дне, кроме своего лица?

Мозоль на ноге отозвалась пульсирующей болью. Я решил хоть чуть обработать её имеющимися средствами; нужно было идти на кухню.

Квартира моя, коль скоро не слишком дорогая, имела в себе аж две комнаты и отдельную кухню. Впрочем, обитаемым было только большое меблированное помещение; другую комнату хозяйка по моему настоянию давным-давно запечатала. Что теперь там творилось, я даже представить боялся. В своих покоях я хранил некоторое количество литературы, в основном справочной, несколько медицинских инструментов и лёгкие седативные средства – лично для себя. На кухне же находилась бытовая аптечка, любезно собранная каким-то доктором по просьбе хозяйки. Чёрт его знает, какие цели она при этом преследовала.

Доковыляв наконец до цели, я нашёл в шкафчике дешёвый тканый пластырь и перекись водорода. Обработав мозоль, я перепробовал несколько вариантов наложения бинтов; ни один из них не казался достаточно удобным для долгих пеших перемещений. Остановившись наконец на мысли, что бинт стоит положить поперёк стопы, я сделал перевязь и попытался втиснуться в туфлю. Та невольно повиновалась, и я сделал пробный шаг. Получилось неуверенно. Я попытался опереться на стол, чтобы сесть на табурет, и тут мой взгляд упал на поцарапанную жёлтую кружку, которую, видимо, оставил Тадеуш.

В кружке была ореховая вода.

Через окно в дом проникал навязчивый аромат персиков.

 

Авторское P.S. Чуть-чуть перепилил первую часть в соответствии с продолжением. Очевидно, будет moar. =)

Изменено 20 мая, 2011 пользователем ИгхарРэйвен

[Марк К. Марцелл]

Любишь ты под конец по мозгам... И это хорошо.

 

Стиль стал более поддатливым, но ещё одна вычитка не помешает - против очепяток.

[Roht]

И продолжению-таки быть! Сюжет является прямым потомком предыдущих двух зарисовок.

 

Харон.

 

До чего же утомительно и глупо было пытаться прийти в себя при помощи физических упражнений.

 

В самом деле, остаток времени до вечерних посиделок я провёл, планомерно приседая и разминая затёкшие конечности. Моя недолгая дневная прогулка сказалась не самым лучшим образом — ноги устали от дороги и долгого стояния в конке, к тому же у меня отчего-то сводило дыхание. Сложилось впечатление, что организм, будто в отместку за мои деяния, решил сдаться на милость какой-то таинственной силе, карающей по заслугам всех кающихся грешников. К последним я мог себя причислить лишь с натяжкой, но Фортуне это было безразлично. На то она и таинственная.

 

Разумеется, к шести часам вечера мне стало только хуже. На жидкость я и смотреть не мог — ни на каберне, ни на ореховую воду, ни на любезно оставленный хозяйкой чай. Аромат персиков постепенно выветрился из квартиры, а дождь окончательно поспособствовал свежести воздуха. Помещение, ещё недавно вызывающее в памяти неприятные моменты ближайшего прошлого, наконец начало приобретать привычные черты. Окружающий мир возвращался в своё обыкновеннейшее состояние. Лишь моё самочувствие давало сбои.

 

Тем не менее, я нашёл в себе силы, чтобы одеться и выйти из дома. Небо торжественно поприветствовало беглого душеведа раскатом грома.

 

Ох, как это было болезненно.

 

Впрочем, под дождём я оказался не один. У парадного меня ждал неожиданный спутник. Чёрный кот громко сообщил мне, что ему известно о моём присутствии. Махнув хвостом, он соскочил со ступеней, ведущих в дом, и скрылся за стеной дождя. Спустя несколько мгновений он подал ещё один сигнал, как будто приглашая идти за ним.

 

У меня определённо не всё в порядке с душевным здоровьем, а я ещё людей пытаюсь лечить. Кот зовёт за собой?

 

Как оказалось, это было лишь первое из череды бессмысленных событий, произошедших со мной по дороге в трактир.

 

Некоторое время я шёл за котом, который (большая любезность с его стороны) старался не бежать вперёд слишком быстро, периодически останавливаясь и будто бы сверяя мой шаг и свою скорость передвижения. Мы миновали пару дворов и небольшой переулок; складывалось впечатление, что под ливнем, кроме нас, никого нет. Дождь в спокойном темпе продолжал барабанить по тряпичным навесам и двускатным крышам маленьких домиков, собравшихся у перекрёстка, как путешественники у костра суровой зимой. Здесь пересекались Первая и Вторая Нижне-Миллионные улицы; до центральной Миллионной было рукой подать. Впрочем, мой провожатый стремился явно не туда, уводя меня всё глубже в старые дворики, которые по мере приближения к реке превращались в откровенные трущобы.

 

В конечном итоге меня, еле поспевающего за пучеглазым котом, угораздило споткнуться об камень и ухнуть в лужу. Кое-как поднявшись и приведя себя в относительный порядок, я обнаружил, что зверя и след простыл.

 

• Проклятье! - выругался я вслух. В самом деле, в тот момент мне казалось, что путь пилигрима, следующего за котом, имеет своей целью нечто действительно существенное.

В следующий миг я осознал, что последние несколько минут были проведены, собственно, в путешествии вслед за котом. Какая простая, казалось бы, мысль, и в то же время — какое откровение для обеспокоенного разума! Боль в конечностях, вымокший костюм, грязь после падения — всё в этот вечер, судя по всему, было настроено против меня.

 

Чуть помедлив, я огляделся. Итог путешествия был, в общем-то, благоприятен — мне удалось остановиться значительно ближе к трактиру, нежели к собственному дому, однако проводник отвёл меня немного восточнее привычной дороги. Я оказался возле Арсенальной улицы. На мою удачу, рядом был розничный продуктовый магазин; его приоткрытая дверь, чуть скрытая пеленой дождя, сияла подобно вратам Инанны. Почувствовалась острая нехватка статуй быков, а за мушхуша я был готов и сам сойти.

 

Внутри ларька разрешилась ещё одна загадка. Лавочка была заполонена людьми, скрывающимися от ливня, такими же мокрыми и несчастными, как и я сам. Впрочем, до них мне было мало дела; я с неимоверным трудом протиснулся к окну, всякий раз нервически дёргаясь от соприкосновения с холодными и сырыми одеждами людей, которым здесь явно было тесновато. В этом городе, впрочем, тесновато было не только в магазинах.

 

Я решил немного скрасить ожидание, разглядывая подробности картины, раскинувшейся за окном. Северный район города был представлен во всей своей тошнотворной красе; узкие подбоченившиеся типовые здания как будто специально были воздвигнуты на неровных местах. Рядом, словно опоры для инвалидов, стояли криво сколоченные одно- и двухэтажные постройки самостийных домовладельцев. Мне, привыкшему к подобным картинам, мгновенно мысленно нарисовался вонючий и грязный сточный ручей, в самых неожиданных местах текущий между этими домами по направлению к реке.

 

Магазинчик, послуживший мне убежищем, был не единственным в окрестности. Почти прямо через дорогу в одном из покосившихся строений располагалась аптека. Мысленно представив, что за яд там предлагается под видом обыкновенного пенициллина, я почувствовал себя нехорошо. На мимолётное ослабление эмоционального контроля организм отреагировал мгновенно; позабытая была мозоль недовольно загудела.

 

Зашипев, я попытался нагнуться к ноге и ещё раз зафиксировать некрепко привязанный бинт. Моё поведение не осталось незамеченным; полноватый господин, стоявший позади меня, вполне обоснованно возмутился — я умудрился толкнуть его в бок.

 

• Ты что творишь, а, нехристь? - лицо пострадавшего почти светилось ореолом праведного гнева; пикантности его физиономии добавлял болезненно красный оттенок шеи и щёк.
• Вынужден извиниться... - начал было я, но был мгновенно прерван рассвирепевшим собеседником:
• Знаем мы эти ваши извинения! Таких, как ты, я под Наревом извинял каждый божий день по дюжине. Ишь, нашёлся тут! Пустили в город жить, помыли, причесали, на человека стал похож, а он ещё и приличных людей в бок брыкает!

Я снова вспомнил о нехватке статуй быков. Впрочем, сейчас было не до аллюзий — толпа людей, собравшихся в магазине, с не совсем лёгкой руки полноватого господина сейчас увидела во мне безвольную жертву.

 

Краем глаза я заметил чёрное пятно, мелькнувшее на дороге за окном.

 

• Шёл бы ты отсюда, любезный, - завершил свою пламенную речь краснощёкий пострадавший. - А то тебя тоже кто-нибудь толкнёт... Случайно.

С ним сложно было не согласиться.

 

Беззвучно ругаясь на мозоль, я постарался растолкать честных граждан города, которых за время проводимого мною осмотра достопримечательностей стало больше чуть ли не в полтора раза. Получив вслед изрядную долю пожеланий скорейшего радикального выздоровления (в чувстве чёрного юмора местным жителям было не отказать), я вылез на улицу и, усевшись на мокрую скамейку, всё-таки поправил соскользнувший бинт. За этим деянием меня и обнаружили вновь.

 

Вергилий сидел прямо передо мной, не обращая ни малейшего внимания ни на дождь, ни на суетящихся за окном горожан. Его глаза, жёлтые, как два подлинных венецианских дуката, следили за моими действия; за непроницаемым взором кота скрывалось недовольство задержкой.

 

Я не удержался и спросил:

 

• И?

Кот не ответил. Довольно предсказуемо. Я спросил ещё раз:

 

• Czego chcecz?

Ответ, как и в предыдущий раз, отличился крайней лаконичностью.

 

От жёлтых маяков, смотрящих сквозь меня, моя головная боль только усилилась. Тяжелейшие ощущения, терзавшие меня днём, мрачным туманом начали ползти по нервам, лишая свою жертву мимолётно обретённого успокоения. Вновь появившийся фатализм куда-то исчез, а на его место пришёл уже обжившийся страх — страх существа, сжавшегося перед неизбежной кончиной от зубов чудовища.

 

Я упал. Не на землю, нет, я словно проваливался в самую середину абсолютной пустоты, а где-то высоко надо мной висели два сверкающих неестественным светом глаза. Где-то за стеклом шумели горожане; я их не слышал. Дождь бил мне по затылку, торопливо отсчитывая секунды до моей кончины, и при этом всё ускорялся и ускорялся; взвыли мои усталые ноги, как будто предвидя, что в них более не будет нужды; пересохшее горло (о, как давно я не пил!) не могло выдавить из себя ни одного звука, я лишь кашлял и плевался, силясь взмолиться о помощи, но не помня ни единого слова.

 

Беззвучный шёпот где-то на краю моего мировосприятия, и вот...

 

• Napij sie.

У моих губ оказалась склянка с жидкостью, обладающей сильным травянистым ароматом.

 

• Nie czekaj. Napij.

Я попытался перевести дух и сделал глоток.

 

• To nie est panaceum, ale pomoze. Lepiej?

Вихрь отвратительных ощущений, чуть не загнавший меня в могилу, начал медленно растворяться. Прошло несколько мгновений, и я уже различил безразличный взгляд кота. Потом я посмотрел на своего спасителя и выдавил из себя:

 

• Duzo.

То была спасительница, не спаситель. Девушка, ещё совсем молоденькая, одетая в простое чёрное платье и лёгкую куртку, сжимала в одной руке пурпурный зонт, а в другой — склянку с лекарством. Мы некоторое время изучали друг друга; наконец, она сказала:

 

• Dobrze. Badz ostrozny.

Ещё немного постояв рядом и убедившись, что демон слабости наконец ослабил хватку и позволил мне ровно дышать, она улыбнулась, кивнула мне и пошла прочь. Я некоторое время смотрел ей вслед, хмыкнул в ответ на отсутствующий взгляд кота и отряхнулся. Недовольные лица за окном, казалось, не заметили вообще ничего из происходившего.

 

Хлопнула дверь — со стороны той самой, так испугавшей меня своим видом аптеки.

 

Кот побрёл прочь.

 

Я безмолвно стоял под дождём, пытаясь нащупать в безразличном воздухе хоть какую-то опору. Впрочем, безуспешно. Пошарив в карманах, я нашёл часы; посеребрённая стрелка показывала половину восьмого. До назначенного времени сходки в трактире оставалось совсем немного.

 

Нетвёрдой походкой я направился в сторону основной Миллионной улицы. Пройти нужно было всего-то три или четыре дома; шума дороги было почти неслышно, хотя час-то был самый оживлённый. Я шагал, словно человек по Луне; каждый удар подошвы о мостовую сопровождался коротким созвучным ударом в мозгу.

 

Не помню, как я перешёл дорогу. Да, хотя бы здесь мои ожидания оправдались — туда-сюда сновали тележки и тачки, медленно проехал чей-то автомобиль (невиданная в наших краях диковинка). Грузно протащилась конка, забитая людьми — кто-то счёл за благо спрятаться от дождя хотя бы там. Однако сам процесс перехода выбился из моей памяти, похоже, спрятавшись где-то на её задворках; то ли занавесив себя туманом, то ли скрывшись за пеленой дождя.

 

Ещё я помню, как где-то вдалеке, сквозь шум дождя, звенел фабричный колокол.

 

Вывеска трактира. Неужели я наконец достиг места своего назначения? Впрочем, ни одно из произошедших доселе событий не вселяло уверенности в благоприятном исходе.

 

Послышался громкий призыв кота. Ну конечно, всё не могло закончиться вот так просто.

 

Вергилий сидел на ящике и деловито облизывал переднюю лапу, по-прежнему игнорируя назойливо пристающий к нему дождь, пытающийся хоть как-то обратить на себя внимание животного. Завидев меня, кот соскочил на землю и уже привычной походкой отправился куда-то в сторону, за угол трактира. Разумеется, я пошёл за ним, хотя уже не видел в этом совершенно никакого смысла. На сей раз путь наш был отнюдь не долгим, ибо уже в ближайшей подворотне кот остановился, приглашая меня взглянуть на своё открытие.

 

Посреди пищевых отходов из таверны, обломков мебели и потемневших ящиков, забитых мусором, лежал труп. Девушка, одетая в простое чёрное платье и лёгкую куртку, лежала на мешках, безвольно раскинув руки. Рядом лежал пурпурный зонт, от дождя и грязи превратившийся в донельзя жалкое зрелище.

 

Я снова начал проваливаться в темноту.

 

Тщетно пытаясь преодолеть нарастающую боль, я побежал к парадному входу таверны. Дождь ударил с новой силой; откуда-то из неведомых глубин небес на землю спустился штормовой ветер, торжественно завывший о грядущих лихих делах. Я оказался посреди ока бури, потерянный и забытый, отчаявшийся когда-либо обрести покой.

 

Но нет, земное и обыденное снова дало о себе знать.

 

• Гжегож! Гжегож! - обеспокоенный голос пробивался сквозь вездесущие капли, пытаясь достичь своей цели. - Не двигайся с места, а не то...

Впрочем, Тадеуш не счёл нужным договаривать. Он подбежал ко мне, пытаясь спрятать обеспокоенность за привычной ухмылкой. Его серый плащ был абсолютно сухим. Широкий чёрный зонт верно служил хозяину.

P.S. Форумное форматирование доведёт меня до ручки когда-нибудь. Так и не разобрался, как убрать маркированный список.

Изменено 18 августа, 2011 пользователем ИгхарРэйвен

[Марк К. Марцелл]

Чем дальше - тем интереснее. Рассказ интригует, да. Также мне крайне по душе атмосфера вашего рассказа. Правда, стиль не всегда идеален - добившись лёгкости повествования в первой части последнего отрывка, вы снова потяжелели к концу.

 

Внутри ларька разрешилась ещё одна загадка.

А были другие?

 

P.S. Форумное форматирование доведёт меня до ручки когда-нибудь. Так и не разобрался, как убрать маркированный список.

Копируйте из ворда в текстовый документ, а оттуда - на форум.

[Roht]

Лувр.

 

Очнувшись, я увидел перед собой лишь необоснованно довольное лицо Тадеуша.

- Вечер добрый, Гжегож! Думаю, что обрадую тебя — ты пролежал в забытьи всего лишь пару часов. Махакашьяпа должен завидовать таким результатам.

Сознание отозвалось болезненным гудением.

Откуда-то то с окраины ощущаемого мной пространства зазвучал ещё один голос; его владелец до этой поры обеспокоенно пыхтел.

- Ты слышишь нас, а?

Всё моё естество запротестовало против происходящего. Мало того, что вопрос прозвучал откровенно по-дурацки, так и голос принадлежал человеку, которого я в таком состоянии желал видеть в последнюю очередь. К счастью, на выручку пришёл Сангвинский.

- Я полагаю, наш Фрэнсис Дрэйк сейчас раздаст приказы подчинённым, чтобы те всё же не забыли водрузить осадные орудия на «Золотую Лань», и тогда, надеюсь, созреет до посещения нашего маленького Лиссабона. Феликс, не переживайте.

Пыхтение прекратилось. Я счёл это достаточным условием для попытки привстать на импровизированной постели, наспех сооружённой из двух кабацких лавок. Местом моего отдыха оказался трактир «На Миллионной».

- Яда, - выдавил я из себя.

- Сию минуту, - заискивающе улыбаясь, молвил Тадеуш. Он подал знак, и хозяин трактира, которого все за глаза называли «Беарнец», принёс поднос, на котором стояла кружка с дымящимся варевом.

Я пригубил отвар, настолько горький, что первый глоток получилось сделать только спустя несколько неудачных попыток. Внезапно меня пробил кашель. Тадеуш, видя мои страдания, только захихикал.

- Это обыкновенная бражка, разбавленная двумя каплями никетамида. Ничего действеннее тут не нашлось, я тебе не Ауреол.

- Кто? - спросил неожиданно вмешавшийся Малов.

- Парацельс, - хмыкнул Тадеуш. - Давайте, Феликс, поможем нашему дорогому другу подняться с ложа. А то негоже — мы тут стоим, как плебеи, и только яд носим.

Они подошли ко мне с двух сторон, взяли за руки и подняли. Спустя несколько мгновений я уже неуверенно стоял на ногах. Хотелось спать.

- Как ты, а? - раздался озадаченный голос Малова. Снова это чёртово «а?».

- Пока ещё не умер, - отозвался я. - А теперь расскажите мне, как я тут оказался.

Феликс и Тадеуш переглянулись, видимо, решая, кому из них придётся поведать историю моего перехода в столь плачевное состояние, даром, что они о нём знали явно меньше меня самого. Впрочем, я не собирался давать им подсказок.

Наконец, Сангвинский начал:

- Если помнишь, мы сюда изначально пришли, дабы обсудить последствия некоторого... происшествия, - тут он запнулся. - Я наткнулся на тебя у самого входа в трактир. Вид у тебя был весьма нездоровый и ошарашенный, будто ты увидел привидение...

Последние слова гулким эхом отозвались у меня в мозгу.

- Проклятье, зачем ты напомнил?!

Эту фразу я чуть ли не выкрикнул, постаравшись вложить в неё всю ярость, скопившуюся внутри меня за этот день. Казалось, она только и ждала выхода наружу, чтобы поглотить в гневном облаке первого попавшегося собеседника. Воздаяние, однако, свершилось немедленно — появившиеся было силы вдруг испарились, и я бессильно сел на свою новую койку.

Естественно, столь бурный всплеск эмоций не мог остаться без внимания посетителей трактира, которых в этот вечер оказалось довольно много. На меня, и так последние два часа привлекавшего внимание своей горизонтальной позой, покосились со смесью страха и недовольства. Видимо, я произвёл удручающее впечатление. Малов почёл за благо ретироваться, буркнув что-то про Саввушку, а Тадеуш начал смотреть на меня с недоумением.

Я сидел, схватившись руками за голову; передо мной, как будто настоящий, возник образ девушки с пурпурным зонтом. Возле неё откуда-то из-за витрины магазина на меня обвиняюще смотрели десятки глаз, а среди них парой жёлтых фонарей неестественно светился взгляд чёрного кота. Лишь один звук доходил до моего сознания — плач, горький плач, звучавший из глубины памяти.

Решение пришло мгновенно и спонтанно. Мысленно поблагодарив Тадеуша, что ему не пришло в голову меня раздевать, я выскочил на улицу. Дождь кончился; оставленные им серые лужи, похоже, не должны были высохнуть ещё очень долго.

Я обошёл таверну и остановился в закутке, где всего лишь несколько часов назад оставил Вергилия и... тело, которого сейчас здесь не было.

Всё те же ящики с отходами, всё те же обломки мебели — место преступления не изменилось совершенно. Отсутствовало только само преступление.

Я бросился разбирать мусор. В невероятном исступлении я оттащил в угол тяжёлые мешки, с трудом передвинул совершенно развалившийся пружинный диван, после чего принялся рассматривать расчищенное пространство. Никаких следов — ни девушки, ни обрывков одежды, ни хотя бы клочка материи зонта. Абсолютное чёртово ничего. Единственное полезное, что у меня получилось сделать — забыть о проклятой слабости, так меня доконавшей. Ещё раз взглянув на диван, показавшийся мне невероятным исполином, я лишь в очередной раз ужаснулся своему состоянию.

Думаю, то, что мою добровольную агонию резко прервали, не будет сильно большой новостью.

- Сизиф, я всё понимаю, самобичевание — лучший ответ на любой вопрос, но на твоём месте я бы пошёл обратно в кабачок, сел там на стульчик и ожидал дядюшку Тадеуша.

Сангвинский устало качнул головой в направлении входа в трактир, закурил одну из своих мерзких сигарет и выжидающе посмотрел на меня.

- Давай, не стесняйся, - добавил он. - Я чувствую, тебе срочно необходимо рассказать мне очередную Эдду.

Я вздохнул и медленно побрёл в здание. Почему-то у меня абсолютно пропало желание с ним спорить. Где-то внутри меня облегчённо вздохнула совесть.

* * *

Вернувшись в трактир, я нашёл взглядом стол, за которым, нервно покручивая в руках вилку, сидел Малов. Его постоянный спутник находился рядом и, раскрыв рот, с большим любопытством наблюдал за посетителями заведениями. Почему-то кажется, что темой всех разговоров нынче вечером оказался я.

Феликс Михайлович Малов был человеком скучнейшим. Он работал в какой-то очередной бессмысленной канцелярии при муниципалитете – сутками сидел там, перебирая бумажки. На лице его, казалось, на веки вечные запечатлён оттиск какого-то необоснованного испуга. Сам Малов никогда не участвовал в рискованных предприятиях, к которым так и тянуло нас с Тадеушем, но отчего-то он почитал за должное всегда подсаживаться в трактире к нам и расспрашивать о текущем положении дел. Впрочем, нельзя сказать, что он был безнадёжен; тому ярким свидетельством выступал сидящий рядом с ним дурачок.

На вид этому хихикающему и довольному субъекту можно было дать лет тридцать; однако, его преизрядно старила борода, которую тот никогда не расчёсывал, и огромный шрам вдоль лба, полученный в какой-то драке. Сам он говорил мало и, естественно, ничего не сообщал о своём прошлом. Малов назвал его Саввушкой, и тот быстро подхватил это имя. Дурачок уже почти полгода жил в доме Феликса, не принося при этом никакой видимой пользы; впрочем, сердобольному инвалиду от делопроизводства это и не было нужно. Саввушка просто был, и мы приноровились воспринимать его, как неотъемлемую часть Малова; впрочем, история его появления заслуживает отдельного разговора.

Ничтоже сумняшеся я сел рядом с ними, ответив на молчаливый вопрос Феликса: «Курит».

- Эдак он скоро Тичем заделается, - удручённо посетовал Малов.

- Нет, боюсь, на предложение отпустить столь шикарную бороду Тадеуш скажет, что она не впишется в образ, - хмыкнул я.

- Тич-ч-ч-ч! – неожиданно громко завопил Саввушка, растягивая последней букву, словно наслаждаясь её звучанием. – Сундук мертвеца!

Посетители трактира удивлённо оглянулись.

- Нет, Саввушка, этот твой чемодан из другой сказки, - прервал его я. Дурачок, огорчившись этой вестью, нахмурился и принялся сосредоточенно мусолить кусок чёрного хлеба. Феликс обеспокоенно поглядел на спутника, убедился, что он не собирается особенно паниковать по этому поводу, и обратился ко мне:

- Ты его не стращай чересчур. Он вроде тихий-тихий, а реагирует бурно.

- Ты ему сказки не те читаешь. Стивенсон и Сабатини – это прекрасно, но не для столь отсталого в развитии товарища.

- Я знаю, что ты посоветуешь.

- Да, ты уже слышал эту байку. «Государь» - идеальная настольная книга для трёхлетних девочек, как по факту, так и по уровню развития.

Феликс покачал головой и вернулся к уже порядком остывшей гречневой каше и куриной ноге. Саввушка оставил хлеб в покое и принялся за кнедлик.

В этот момент в зал вошёл Тадеуш; он пребывал в явно расстроенных чувствах. Он миновал наш стол, как будто не заметив нашего присутствия, и направился в угол зала, где стоял видавший виды рояль.

Вскинув крышку, Сангвинский немного помедлил; хозяин трактира из-за стойки попросил тишины в зале, и гомон толпы присутствующих немного поутих. Спустя мгновение прозвучал аккорд. Песня началась в мягком уверенном ре мажор, и спустя восемь тактов вступления Тадеуш начал петь.

 

Vive Henri Quatre,

Vive ce roi vaillant!..

 

Я сидел и смотрел на посетителей. У меня перед глазами плыли безучастные лица, озабоченные проблемами повседневности, лёгкий шумок в зале всё же никак не останавливался, но Сангвинский… Сангвинский пел.

 

Ce diable a quatre.

A le triple talent…

 

Разумеется, я знал эту песню. И знал, почему Тадеуш так её любит. Это был гимн – гимн давно ушедшего государства, потерянной державы, в которую верили и на которую надеялись мириады её жителей. Место, не всегда благополучное, не всегда спокойное, но бывшее домом для своих сынов.

Хриплое ре Сангвинского прозвучало, как мольба о помощи.

 

De boire et de battre,

Et d’etre un vert galant.

 

Во время одной из своих поездок в Лютецию я проезжал некую маленькую площадь. Лил скорбный дождь, такой же, как сегодня, и тысячи людей стояли под флагом забытого королевства, стояли мокрые и разбитые безжалостными каплями, режущими сильнее лезвий. Будто потерянные во времени, они нестройным хором пели эту же самую песню… Нет, не песню – ламентацию. Словно пытаясь звучанием музыки пробудить мёртвое единство, вернуть красу и величие своей давно пропавшей духовной родины. Так же, как сейчас пел Тадеуш.

 

Chantons l’antienne,

Qu’on chant’ra dana mlle ans;

Que Dieu maintienne,

En paix ses descendants,

 

На глазах Сангвинского застыли кроткие слёзы, похожие на капли дождя в Лютеции.

…La lune avec les dents!

Фа диез на «люн» отозвался в зале беспокойным вялым рокотом. Отчего-то в шумевшей до той поры таверне стало необыкновенно тихо.

Изменено 18 декабря, 2011 пользователем ИгхарРэйвен

[Марк К. Марцелл]

Определённо, продолжение превосходит предшествующие фрагменты по стилю и ничуть не уступает по содержанию. Вы, мой друг, ещё не всегда пишете "посмотрел" вместо "начал смотреть", но уже недалеки от этого.

 

Лишь одно для меня осталось загадкой - связь между миром псевдо- Речи Посполитой и Vive Henri Quatre.

[Roht]

Лишь одно для меня осталось загадкой - связь между миром псевдо- Речи Посполитой и Vive Henri Quatre.

На сие могу ответить лишь то, что при описании места действия я ставил целью создание такого "города", который не имел бы вообще никакой пространственно-временной привязки. Я намеренно включаю исключающие друг друга особенности быта и отсылки к местонахождению, чтобы у читателя не возникало никаких сомнений в том, что он читает какую-то бредовую историю. Правда, ввиду общей текущей фрагментарности повествования целостная картина пока не особенно выходит. =)

[Марк К. Марцелл]

Да, для целостности в произведении не хватает француженок, французских булок и комнатных собачек. Хотя последних в этой постапокалиптике, пожалуй, быть не должно.

[Roht]

Дым

 

Мы сидели и пили какую-то кумулятивную бурду с лёгким привкусом цитрусовой эссенции. Саввушка глотал не глядя, изредка печально всхлипывая; Малов опёрся на стол локтем левой руки и осуждающе смотрел, как Тадеуш одну за другой выкуривает вонючие сигареты из потрёпанного красного портсигара. Я избегал взгляда друзей, предчувствуя начало не слишком приятного разговора.

Разумеется, долго такое положение дел продолжаться не могло. Мимо стола осторожной походкой прошла официантка, опасливо косясь на Саввушку; бармен-беарнец отчитал какого-то буйного посетителя и велел специально обученному человеку выставить нарушителя за дверь; за окном мелькнул силуэт автомобиля. Видимо, в этот момент звёзды сошлись таким образом, что реальность не смогла не отреагировать упругим ударом по неозвученным словам нашего полилога.

Первым заговорил Феликс, чем порядком напугал сидящего рядом дурачка; видимо, тот настолько уже привык к тишине, что дребезжащий тенор Малова прозвучал для него, словно гром. Среди ясного неба, разумеется. Впрочем, начал он, как и свойственно канцелярским работникам, издалека. Типичный подьячий.

- Позавчера на Посольской шумели. Полицмейстеры стояли у восьмого дома и гнали всех зевак в шею.

Сангвинский посмотрел на него с выражением сухого недоумения. Пустые глаза актёра слезились от едкого дыма.

- Ты так преподносишь это, как будто присутствующие ещё не в курсе. Увы, смею разуверить – про происходившее там (уж не твоими ли стараниями?) имеют представление, помимо нашего дорогого друга Гжегожа, в том числе Ахура-Мазда, Сиддхартха и даже этот, чтоб его, который умер…

- Пань-гу? – хмыкнув, осведомился я.

- Далеко не факт. Может, я имел в виду Джеб-Сесса.

Мне осталось только сокрушённо покачать головой.

- Тадеуш, пожалей Феликса, он не так часто играет с нами в трансцендентальные шарады.

Наш дорогой секретарь благодарно кивнул в ответ на мою реплику и продолжил:

- Словом, шум поднялся преизрядный. В конторке сегодня говорили про сумятицу, могущую возникнуть с высокою долею вероятности.

Я вздохнул и взял из портсигара Тадеуша сигарету. Он проводил взглядом мою кисть, но ничего не сказал – просто пододвинул в мою сторону коробок спичек.

Неплотный дым тихо поплыл над столом. Малов возмущённо зарделся и воскликнул:

- Григорий! Ты же не куришь.

- Я беру пример с Маат, - усмехнулся я. – Она тоже ест сердца исключительно, когда нервничает. А ты тут такие страсти рассказываешь. Тадеуш, вроде, упоминал, что вы говорили с кем-то, имевшим отношение к процессу.

Тот кивнул.

- Да, околоточный заворачивал сюда утром. Тело тут же вывезли в поместье за город, причём постарались не вызвать лишнего шума. Конечно, странно это слышать после того, как чуть ли не самая главная улица города была оцеплена из-за этого происшествия, но ты же знаешь – муниципалитет ничего не может сделать с долженствующей аккуратностью.

Малов опять возмутился.

- Твоё остроязычие, Тадеуш, сейчас совершенно неуместно. У тебя талант говорить всякие… вещи невовремя.

- Кто бы говорил, - невозмутимо парировал актёр.

Уши у Феликса мигом покраснели; Саввушка покосился на него с опаской и жалобно завыл. Сангвинский хмыкнул и пригладил бородку, довольный произведённым эффектом.

Я решил не дожидаться, пока очередной спор на пустом месте не перерастёт в полномасштабную перепалку, и нанёс упреждающий удар.

- Вы, дорогие господа, не думайте, что это происшествие вконец выбило меня из колеи. Последние несколько дней, конечно, больше напоминали какой-то пандемониум, нежели нечто осмысленное, но второго дня я снова открою контору.

Секретарь вздохнул и покачал головой; дурачок поднял слезящиеся очи горе, старательно подражая своему покровителю. Тадеуш же погрозил мне пальцем и сказал:

- Выкрутиться, Гжегож? Ну нет. Ты ещё не всё поведал, в частности, о событиях конкретно сегодняшнего дня. Обморок твой, конечно, мог быть вполне обоснованной реакцией на появление под дождём какой-нибудь там отдельно взятой владычицы морской, но мне по нутру более вероятные варианты.

Я вздохнул. Разговор принимал неприятный оборот. Впрочем, никого из собеседников не интересовали мои чувства по этому поводу. Сангвинский непроизвольно забарабанил пальцами по столу, чем ясно дал понять, в каком гробу он видел мои попытки оттянуть объяснения до лучших времен.

Пришлось в общих чертах поведать им о двух моих встречах с девушкой в чёрном платье. Я говорил кратко, особо не упоминая про чувства, терзавшие меня изнутри; про око бури; про беспросветную пустоту, за которой я невольно шпионил. Тем не менее, по виду актёра было понятно, что он по крайней мере в курсе, о чём я недоговариваю. Феликс же сначала ахал и охал, услышав про чудесное спасение; когда же речь дошла до обнаруженного мною тела, у него глаза на лоб полезли.

Саввушка просто скорбно качался на месте из стороны в сторону, изредка всхлипывая.

Наконец, я приблизился к финалу истории.

- …когда ты, Тадеуш, нашёл меня у мусорной кучи, я уже понял, что мне либо привиделось, либо…

- Либо не привиделось, и кто-то решил сыграть остроумную шутку, - закончил за меня друг, прикуривая очередную сигарету.

- Очень смешную шутку, - скорбно сказал Феликс. – Обхохочешься. Что у вас за талант попадать в оказии? Исчезающие покойники – это уже совсем из ряда вон…

- Заткнись на минутку, пожалуйста, - прервал его Сангвинский.

Появившаяся на лице предприимчивого поляка ухмылка не предвещала ничего хорошего. Вероятно, он уже продумывал план дальнейших действий, предусматривающий необходимость влезть по уши в кучу нечистот.

Именно из-за таких издержек Малов старался никогда не принимать участия в наших авантюрах, а только комментировать их по ходу пьесы. Когда он, на свою беду, согласился помочь Тадеушу с составлением подложного акта, обещавшего клиенту неслыханные барыши, дело закончилось, ни много ни мало, взрывом парового котла.

Тогда некий русский, прознав о цезаревских планах актёра и сопряжённых с ними финансовых проблемах, попросил его разыграть целый спектакль перед столичной комиссией. Сангвинскому нужно было изобразить представителя строительного картеля. Эта таинственная контора, согласно заранее заготовленной легенде, планировала снести несколько зданий в пригородном поселении Рыбинске, чтобы на их месте соорудить текстильную мануфактуру. Уже помянутый русский, воевавший со своими дальними родственниками касательно наследования этой самой рыбинской земли, должен был подать в суд на несуществующий картель, представляемый Тадеушем, спровоцировав тем самым приезд людей из столицы – у нас в городе всегда было не очень густо с проведением тяжб.

Сначала всё пошло хорошо – клиент выиграл суд, представив целую пачку липовых документов, составленных заранее Маловым, Сангвинский превосходно отыграл роль жадного магната – даже у приезжей комиссии толстосумов не возникло сомнений, что строительство де-факто нужного производства по сути своей неудачная идея. Русскому «за бдительность» помогли отсудить поместье у родственников, актёр получил кругленькую сумму, часть которой отошла Феликсу за содействие. Экзекуторы гуляли по городу ещё с пару дней, дожидаясь поезда, а затем ничтоже сумняшеся сели в него и отправились в столицу. Правда, далеко они не уехали – у клиента оказались мстительные родственники. У локомотива взорвался паровой котёл, состав сошёл с рельс и упал прямо в реку. Представителей комиссии среди спасённых не было. Сам русский умер спустя три месяца от саркомы лёгких.

Впрочем, на этот раз Тадеуш не сообщил ничего экстраординарного.

- Предлагаю программу-минимум. Ты, Гжегож, сейчас берёшь экипаж и направляешься на Первую Нижне-Миллионную, тридцать один. Домой, то бишь. Пару дней не кажешь носа, а я поищу ту твою чудесную аптеку. Феликс, ты берёшь… нет, не экипаж, а Саввушку, и возвращаешься к себе домой. А я беру себе ещё вина и попробую заработать хоть ещё немного денег, пока меня окончательно не сморило, - после этой фразы он многозначительно поглядел на настенные часы, которые показывали половину двенадцатого ночи. Впрочем, в трактире было по-прежнему яблоку негде упасть. Одно слово – суббота.

Актёр докурил и ухмыльнулся.

- Вопросы?

Саввушка замахал руками, погудел в такт и громко сказал:

- Камо грядеши?!

Феликс ошеломлённо посмотрел на подопечного, а Сангвинский хохотнул.

- Очень хороший вопрос! Надеюсь, ответ на него прояснится в самое ближайшее время.

Я, Малов, а следом за ним – и дурачок, встали и медленно побрели к выходу. Сзади снова зазвучали нечёткие, но бойкие аккорды старенького пианино.

Воздух в трактире был чертовски задымлён.

У входа показалась клика из двух неброско одетых господ и дамы, одетой в лёгкий летний костюм. Феликс буркнул: «И не холодно ей после дождя так ходить-то?». Они о чём-то говорили с верзилой на входе и периодически оглядывались.

Мы трое, осторожно лавируя между столами и бессистемно стоявшими стульями, наконец подошли к дверям и уже было собрались выйти, как вдруг нас остановил низкий мелодичный альт, властно разлетевшись вокруг.

- Мы ищем Григория Николаевича Храмова.

- Храмов к вашим услугам, - слегка преклонив голову, ответил я. Появилось ощущение, что происходит что-то вконец неладное. Саввушка беспокойно задёргал Малова за полу пиджака, тот шикнул на него и осторожно покосился на вновь пришедших.

- Вы идёте с нами, - сказала дама, холодно смерив меня оценивающим взглядом.

- Это куда, позвольте полюбопытствовать? – я постарался придать голосу как можно больше уверенности.

- В острог.

Сопровождавшие её господа взяли меня под руки; дама, не обращая внимания на протестующие возгласы Феликса, вышла из трактира, меня повели вслед за ней. У входа стоял неприглядный четырёхместный экипаж, больше похожий на коробку на колёсах. Меня швырнули внутрь; конвоиры разместились на крыше; буквально через пару мгновений я начал чувствовать на себе все неровности Миллионной улицы.

Со стороны кабака зазвучал какой-то бравурный марш; видимо, Тадеуш ещё ни о чём не знал.