Конкурс прозы №1

[Иннельда]

Итак, уважаемые граждане, мы наконец запускаем первый за последние n лет конкурс прозы на Фуллресте. Ура!

 

Задано:

 

Направление: Проза

 

Специфика: TES

 

Тема: Морровинд после падения Трибунала

 

UPD: Внесу кое-какие уточнения по поводу данной темы. "Морровинд после падения Трибунала" - это значит, что главные события игры "Морровинд" и аддонов ("Трибунала" и "Бладмуна") уже закончились, но совсем не обязательно, что уже начались события игры "Обливион". Собственно, на "Обливион" можно при желании вообще закрыть глаза и описать то, что нарисует ваша фантазия.

Таким образом тема должна подойти и тем, кто играл только в "Морровинд", и тем, кто играл только в "Обливион" (они могут "плясать" от начала событий "Обливиона" - с тем условием, что действие должно территориально происходить в Морровинде), и тем, кто играл в обе эти игры.

 

Жанр: Любой, вписывающийся в тему, разброс - от скромных историй про один день (или даже 5 минут) из жизни некоего обывателя до эпических произведений о масштабных сражениях и большой политике.

 

Требования к произведениям:

 

1) Произведение должно соответствовать перечисленному выше (теме и проч.).

2) Произведение должно вписываться в TES-lore. Не надо нам тут звездолетов и Красной Армии.

3) Оно должно быть написано грамотным русским языком.

4) Оно должно иметь размер не меньше 1-ого вордовского листа 12 кеглем и не больше 5-ти таковых (шрифтом Times New Roman).

5) У него должно быть название (ибо голосование будет производиться именно по названию). Названия типа "Маленький рассказ" или "Шняга для конкурса" идут фтопку.

6) Произведение должно быть прислано в указанные сроки (см. п. Сроки)

7) От одного автора принимается только одно произведение.

8) Произведение должно быть "свежим", т.е. написанным вот только что и еще не опубликованным (по крайней мере на Фуллресте). Не стоит выкапывать в недрах Академии свои рассказы трехлетней давности.

 

Присылать написанное мне посредством ЛС. Присланные произведения я буду просматривать на предмет соответствия всему вышеперечисленному. После того, как ваше произведение будет опубликовано в данной теме, нельзя будет его дописать, изменить или поправить! Впрочем, вы сможете его снять с конкурса, если будет такое желание. Если произведение пройдет проверку, я выложу его в данной теме на ознакомление читателей БЕЗ УКАЗАНИЯ НИКА АВТОРА.

 

Сроки:

 

Прием произведений начинается с 3 июля и заканчивается 18 июля. Итого на написание произведений у авторов две с лишним недели.

Вечером 18-го июля (примерно в 22:00 по Москве) прием будет закончен, данная тема после размещения последнего присланного произведения - закрыта, а затем будет создана тема-опрос с голосованием. Просьба иметь совесть и не присылать всем все в последний момент.

 

После голосования будут оглашены авторы всех произведений и в первую очередь, конечно, - победитель.

 

Награды:

 

- От себя лично могу пообещать только размещения вашего произведения в разделе "Избранное" Академии Искусств.

- Вам гарантированы респекты юзеров Фуллреста.

- Также планируется специальная медалька.

- В мифические времена FR v.5 будет возможность опубликовать ваше замечательное произведение на сайте, где многочисленные посетители оного смогут ознакомиться с ним и очень вас зауважать.

- В еще более мифические времена выпуска очередного номера "Вечернего Тамриэля" ваше произведение сможет быть там опубликовано.

- В конце концов, вы просто сможете сделать себе подпись - "Победитель (такого-то) конкурса" - и ею гордиться!

 

Головать в ЭТОЙ теме запрещается. Голоса, поданные здесь, не будут учитываться, посты будут стираться.

Комментировать в ЭТОЙ теме запрещается. Посты будут стираться, постящим будет высказываться "Фи". Все ваши мысли по ходу прочтения запишите в блокнот, они вам пригодятся во время голосования.

 

Если что-то непонятно - вопросы мне в ЛС.

 

UPD №2: Для удобства будущего голосования я присваиваю публикуемым произведениям номера - это всего лишь номера публикаций, никакого оценочного значения они не несут.

[Иннельда]

№1

 

Беглец

 

Облака над городом окрасились розовым. Близился час заката, но серовато-зеленый камень городских стен был еще теплым. Прозвенела с серебристым лязгом тяжелая поступь совсем рядом: это прошел стражник-ординатор.

Казалось, время не оставляет следов на этих камнях, цепью окружающих город: живое превращается в пыль вместе с людскими страстями и стирается, уносимое ветром, с древних стен Морнхолда. Но Город Света не выглядит опустошенной оболочкой, хотя Богини здесь больше нет. Жители привыкли, что Альмсиви пребывают в каких-то высших сферах и слишком редко показываются на глаза. И, может быть, Покровительница где-то рядом, она лишь недоступна взгляду… Жизнь в Морровинде продолжается, несмотря ни на что, как разрастается трава в месяце огня, как тянутся к солнцу зеленые побеги, хотя день начинает подходить к концу, а в воздухе уже пахнуло холодом…

С молчаливым безразличием каменных стен могло поспорить лишь терпение Шеридана. С каким упорством и трудолюбием он вкладывался в свою работу в зверинце Морнхолда! Он проводил в загоне для нетчей большую часть дня и различал каждого из своих подопечных по имени, так что другие работники диву давались - для них большинство нетчей были все на одно лицо. Шеридан подходил к работе творчески: он смешивал корма, пытаясь найти состав, в котором уравновешивались полезные вещества, но вместе с тем, он мог один усмирить драку нетчевых самок за самцов, а если какой-то нетч заболевал, Шеридан всегда точно определял причину болезни и подбирал оптимальное лечение, даже если у главного ветеринара было другое мнение.

Тот данмер с образованием мага-целителя (черные корочки Гильдии Магов – это вам не хухры-мухры) без конца ворчал, что неотесанный варвар-нордлинг не может ничего толком знать о нетчах, что ему вообще повезло, что милостью Альмсиви взяли работать в Королевский зверинец, а то прозябал бы в канализации, неграмотный чурбан.

- Говорю тебе, у этого нетча чумка. Или желтый клещ!

В ответ ухмылка.

- Вообще-то это самка. Ее зовут Ласточка. И у нее просто скоро появятся детеныши…

- А ты снова за свое, - данмер не заметил, как начал мять в ладони какой-то лист. – Так и не оставил попытки вывести новый вид нетча. Причем какого-то декоративного окраса. Но я как специалист, как маг-целитель, уж заявлял, что эта затея бесполезна. У тебя ничего не выйдет!

- Скоро она омедузится, родятся нетчики, вот и посмотрим…

- Много ты понимаешь в этих тварях, да? Ты просто пользуешься тем, что для столицы твои летающие медузы экзотика. Ты ведь пришел с востока, с острова… Там-то их как никсов нерезаных, твоих нетчей… А чего ты сюда пришел, хотелось бы мне знать? Думал, в столице жить хорошо?

- Я просто ушел…

Он уже не улыбается, лишь глаза как-то странно блеснули.

- Нордлинг. Варвар. Почему ты сейчас находишься не со своими как воин северного клана? - подумал данмер, в последний момент удержавшись, чтобы не произнести эти слова.

- Я совершал много ошибок, - мог бы ответить Шеридан на этот не заданный вопрос.

Еще один бесполезный спор. От ветеринара остался смятый зеленый лист на каменных плитах. Наступал закат.

В солнечном сиянии, таком ослепительном в час заката, волосы Шеридана, длинные до плеч, светились, как золотые нити. В его нелепую прическу были вплетены какие-то бусинки, они помогали удерживать косички, в которые были кое-как уложены пряди. Несмотря на то, что он ходил в бедной и простой одежде работника, у него была отличная фигура и ясные карие глаза. Его никогда не видели в таверне или, не приведи Альмсиви, на улице, храпящего в луже; никогда не видели, чтобы он ковылял с разбитым, пепельным от пыли лицом, харкая кровью, - результат уличных драк, в которые приезжие так часто попадали, особенно нордлинги с их буйными наклонностями. Шеридан всегда вел себя вежливо и тихо, и к нему привыкли со временем, не задумываясь о том, что в его положении это выглядит странно.

Они думали, решил про себя Шеридан, проводя вечерний обход клеток и машинально поглаживая щупальца своих любимцев, что я, может быть, совершил на родине нордлингов какое-то преступление и бросился бежать в этот чужой для северных жителей край. И они не так уж не правы.

Он просто захотел тихой жизни. После всего того, что произошло, он считал, что имеет на это право. И никто не смеет отнять эту возможность…

На его теле не было видно шрамов, но это была умелая маскировка, и прошлая жизнь воина напоминала о себе каждую ночь ужасными кошмарами… Но он все-таки соврал, когда сообщил, что приехал в Морнхолд с острова Красной Горы. Место, откуда он ушел, было гораздо страшнее.

Это было бегство в чуждую реальность. Побег обреченного и выход ничем не лучше самоубийства. Ибо что может быть хуже, чем отказ выполнять свой долг?

Сейчас, насыпая пахучие злаки в кормушку и рассеянно прислушиваясь к трубным звукам летучих гигантов, радующихся в предчувствии сытного ужина, он вспоминал красочные образы, звуки, видения мира, который он не мог бы описать человеческим языком. Но та реальность и все, что в ней творилось… Семь миллиардов проклятых лет бесконечной войны! Семь миллиардов лет сплошного безумия.

Товарищи сгорали как свечки на жертвенном костре во славу великого лорда даэдра. Боль потерь и ярость сопровождали его всегда. Жажда отомстить за погибших, чьи души метались по плану блуждающими огоньками и никак не могли воплотиться, и ненависть к врагам заставляли его глаза полыхать ярким огнем. Но лишь недавно Шеридан понял, насколько это его душило. Требования его собственного лорда становились все безумнее цикл от цикла… И план Обливиона сотрясался в отзвуках нечеловеческой борьбы. Шеридан устал нести на плечах этот груз. У него и так руки были по локоть в крови даэдра, и он помнил, что до того, как их клан раскололся надвое, это были его братья. Но он был создан достаточно сильным, чтобы не стать послушной марионеткой в руках лорда с оледеневший душой, он не мог подчиняться ему до конца.

Казалось, они мирно уживались. Лорд с виду показывал, что считает Шеридана хорошим наемником и приказания отдавал равнодушным тоном: тому сердце выгрызи, этому голову откуси, в Нирне враги построили святилище, иди их всех убей. Благодарность за выполненный квест – легкий кивок головы. Впрочем, можно считать, что это была изысканная вежливость. Шеридан видел, как другим даэдрам доставалось, несмотря на их отчаянное желание угодить повелителю: все равно все ходили покусанные и обожженные заклинаниями огня.

Потом вдруг пошли какие-то разговоры о преданности, о том, кто на что способен ради лорда. И тогда тот, кому он служил, очень наглядно дал понять, что желает поглотить часть его силы и его жизненную энергию. Шеридан и сейчас помнил белое лицо повелителя и выражение его четырех красных глаз, когда он произносил это пожелание. И ведь целью лорда было не столько получить тотальный контроль над Шериданом (да, лишенный части силы он был бы не лучше пенька с глазами), сколько посрамить по долгу покорное ему, но по совести свободное и сильное существо, посмевшее иметь собственную точку зрения, да еще идущую вразрез со взглядами повелителя.

Шеридан знал законы клана даэдра, но, встретившись глазами с лордом и увидев в них лишь холодность и насмешку, он вдруг всей душой ощутил, что не хочет пожертвовать такому лорду самого себя.

Из этой ситуации, казалось, не было выхода, кроме как утопиться в Озере Забвения до того, как за ним придут. Страшная дата надвигалась с неотвратимостью летящей стрелы, когда ему показалось, что выход найден.

Шеридан пнул жестяное ведро, попавшееся на пути, и оно покатилось с дребезжанием мимо клеток. Он захлопнул дверь и уронил засов, а потом, когда оглянулся, увидел прямо над собой бархатные объятья вечернего неба над Морнхолдом, на котором уже разгорались звезды.

Он пошел по улице, все еще одержимый плохими воспоминаниями. Он шатался, как некогда безумный Салас Валор, и наконец, дойдя до своей хижины, пожалованной королевским указом работнику зверинца, и плюхнулся на лужайку возле входа, не ощутив хладность остывшей земли.

Не просто уйти в Нирн. Воплотиться в материальную оболочку, взять человеческое имя, чтобы ничем не отличаться от смертных. Сияние ауры в этом случае гораздо слабее, его почти не найти.

Хорошенькая босмерка Белвень, прогуливавшаяся вечером под руку с каким-то рослым хаджитом, указала своему спутнику на Шеридана, скорчившегося в траве, что-то порывисто зашептала ему на ухо и засмеялась.

Но даже быть чудаковатым, нелепым работником зверинца, посмешищем в глазах смертных, было не так больно. Шеридан говорил, что не умеет читать, потому что и в самом деле мог читать только древние руны, а Морнхолд еще даже не был построен, когда пала последняя старинная цитадель клана в Нирне, хранилище этих знаний. Он сам ее и уничтожил, но тогда это не казалось важным.

Тот, кто выглядел как нордлинг, не пил в тавернах и не дрался, потому что у него оставалась прежняя сила и могущество, а он не хотел привлекать к себе внимания, порождая экстраординарные слухи вокруг. Достаточно того, что по ночам, в ясную погоду, его маскировка спадает, как осенний лист, и глаза светятся в темноте, сквозь кожу, как в дымке, начинает проступать чешуя, да и ногти стричь часто приходится, хотя все равно непривычно, что они не полтора метра, как полагается, и как жалкие обрубки… Даже животные не совсем понимают, кто он. Они лишь смутно ощущают, что Шеридан не такой, как все. Зато он обладает возможностями знать о них все и предаваться такому мирному делу как уход за красивыми живыми существами и выведению новых видов.

Как не хотелось думать, что он не имел право на этот побег. Что он на самом деле не спасся, а лишь отстрочил жалкий финал. И что рано или поздно, за ним все равно придут…

Глядя сейчас в лунную ночь, Шеридан чувствовал, что, может быть, ему недолго осталось любоваться звездами и вдыхать ночной ветер. Он знал, что лорд не забудет. И даже знал, кого он пошлет за беглецом.

Лорд даэдра умел мучить непокорных подчиненных, нанося изощренные и чрезвычайно болезненные раны. Два друга Шеридана. Те, с кем он раньше делился всем, с кем сражался плечом к плечу в Обливионе. И из кого лорд уже выпил души, превратив их в жалкие тени их самих. Они стали, как звери, лишенные разума, носиться по Забвению, сея хаос и разрушения. Они уже не те, но Шеридан еще помнит об этих старых друзьях. И тут либо придется собственными руками уничтожить то, что когда-то было дорого его сердцу, либо потерпеть поражение и разделить их удел, предварительно увидев во всех подробностях, каково существовать такой марионеткой...

Может быть там, за холмами на севере, они уже выслеживают его, выйдя из портала. Они, как гончие, идут по следу. Они подстерегут Шеридана в самый неожиданный для него момент и тогда…

Резкий стук раздался где-то слева вместе с отчаянным воплем:

- Шеридан! Шеридан!

Даэдра подскочил на месте. Ему показалось, что свет фонаря у входа уже высветил две ломаные тени. Но в следующее мгновение из квадрата света выскочил растрепанный данмер.

- Где тебя носит, недотепа?! – взвыл ветеринар, едва не столкнувшись с Шериданом, выплывшим из темноты. Тот порывисто спрятал за спину руки, на которых с помощью магии моментально выросли метровые заостренные когти.

- Ты напился маита и не смог дойти до дома? – придирчиво спросил данмер. – Ну-ка, я понюхаю… Странно, не пахнет…

Шеридан отстранился подальше, лихорадочно прикидывая, что этому товарищу тут понадобилось. Может, он заметил чего? Но куда там!

- Ладно, - данмер махнул рукой. – Тут у нас проблемы. Твоя нетчиха.. эта как ее.. Ласточка... вздумала, кажется, омедузиться. А, может, просто помирает, я не знаю. Слушай, я вообще маг-целитель по образованию! Я людей должен нормальных лечить. Ну, в крайнем случае дурзогов… Я не понимаю вообще, как к этой треклятой медузе подойти! Ну, чего, чего ты смеешься, негодяй?... Собирайся, чтобы через пять минут был в зверинце, догоняй…

Снова свежий запах ночи. Шеридан чувствовал себя одухотворенным. Он знал, что его путь однажды закончится и ощущал некоторую справедливость своего чувства вины. Но эта лунная ночь была слишком хороша, этот мир так притягивал и поражал воображение. Подстегиваемый тем, что он все-таки кому-то нужен и приносит пользу, в этот момент Шеридан не жалел о своем бегстве.

Рассвет застал его в зверинце. Ласточка действительно омедузивалась, и этот процесс происходил довольно сложно. Шеридану пришлось еще успокаивать ее перепуганный гарем, а о том, как он за воротами столкнулся с пьяным сторожем зверинца, принявшим его за вернувшегося Дагот Ура, лучше и не вспоминать (маскировка Шеридана от волнения все-таки сбилась. Ему только сейчас удалось спрятать когти и погасить сияние глаз, которое данмер-ветеринар, будучи во взвинченном состоянии, ухитрился не заметить. Но, к счастью, тот сторож был известным алкашом, ему никто не поверит).

Теплый влажный комочек упал на руки Шеридана, порядком перемазанного вязкой жидкостью. Комочек зашевелился и неуклюже замахал щупальцами.

- Ты посмотри, - произнес голос у Шеридана за спиной. Это был ветеринар и выглядел он ничуть не лучше, потому что все хлопоты с Ласточкой они разделили вместе.– Всего один нетчонок? Брюшко розовое, а лапки черные… Клянусь Богиней, это же то, что ты хотел вывести! Новая порода нетча. Ну, видишь, варвар, я тебе говорил, что наука сейчас все может, и мое образование мага-целителя позволило мне заглянуть в будущее и предвидеть появление этого нового вида. Давай назовем его в честь меня?

Шеридан не отвечал, он гладил маленького нетчика и слушал, как его мать что-то утомленно и нежно курлыкала.

Разгорающийся новый день отодвигал прежние страхи прочь, и солнце вновь нагревало безразличные камни. Новая жизнь в человеческом обличье, даже пропитанная болью и чувством обреченности, подкидывала ему повод за поводом, чтобы жить. Кто бы ни пришел, что бы ни случилось… Еще не конец.

[Иннельда]

№2

 

Надежда

 

Выдержки из записей неизвестного жреца храма Альдруна:

 

«Вивек умер.

Эта новость шелестела по Альдруну, словно легкий ветерок, от дома к дому, от порога к порогу, от человек к человеку… Шелестела, словно легкий ветерок, предвещающий пепельную бурю. Все затихли в городе, точь-в-точь как зрители в имперском театре, ожидающие развязку напряженной и хитроумно закрученной пьесы. Хотя, на самом деле, никто наверняка не знал, действительно ли умер Бог-поэт, но слухи упорно толковали его исчезновение как гибель.

Так тихо миновала неделя. С каждым днем толпа, собиравшаяся у Храма в Вивеке, редела. Все больше людей отчаивались получить знак Божества. Я слышал, как даже самые преданные Трибуналу жрецы говорили: «Это конец Альмсиви. И конец того Морровинда, который мы знали».

И вдруг началась паника. Всеобщая истерика охватывала города и поселки, передаваясь все дальше и дальше, как мор, переносимый зараженными животными. Народ выбегал на улицы, падал со слезами у алтарей, которые больше не могли благословлять, осаждал в Вивеке храмовый комплекс так, будто жрецы и ординаторы прятали у себя пропавших Богов. Многие сетовали в те дни на Нереварина, веря, что не уничтожь тот сердце Лорхана, Альмсиви были бы сейчас здесь.

Больно говорить, сколько случилось в эти дни смертей, сколько было сделано непоправимого руками отчаявшихся, сколько пожаров вздымало к небу языки пламени, сколько выплакано слез, сколько выкрикнуто проклятий, сколькие простирали руки к небу в мольбе…

Страх воцарился в Морровинде….»

 

***

 

Айд Шелес, владелица небольшого поместья, находящегося неподалеку от Пелагиада, была нервной женщиной средних лет, неплохой хозяйкой и матерью троих детей. Соседи отзывались о ней как о порядочной и честной данмерке, чтущей традиции. Для них она являлась просто почтенной и благодетельной матерью семейства. Но мало кто вне круга близких Шелес знал, что Айд была к тому же фанатичной последовательницей храма Трибунала, имела склонность к нервным расстройствам и легко поддавалась чужому влиянию. Ее вообще мало кто знал. Лучше всех имели представление о Айд три ее дочери, и они-то понимали, КАК сломила мать смерть отца, и ЧТО изменилось в ней, когда она пришла три дня назад с прогулки.

Первой мыслью Мелед Шелес, когда та увидела мать, ссутулившуюся, с осунувшимся лицом и бегающим, загнанным взглядом, было: «Словно папа умер второй раз.»

В тот день, когда караван торговцев принес женщине весть, что ее мужа нашли мертвым на дороге, Айд так же тяжело села в кресло, и сидела, не произнеся ни звука, до глубокой ночи.

«Что же могло произойти такого?» - думала Мелед, сидя на полу, рядом с креслом матери, такой молчаливой и отрешенной, что становилось страшно.

- Что случилось, Мам?

Айд очнулась и посмотрела на дочь так, словно видела ее в первый раз. Девочке даже стало холодно от этого чужого взгляда.

- Вивек умер, Мель… Вивек умер… Альмалексия пропала, Сота-Сила больше нет… Так сказал бродячий проповедник. – Мать вновь смотрела в пустоту перед собой. – Он сказал, что теперь придут варвары из Скайрима и разорят наши жилища, и проклятые люди Имеперии построят на нашей земле свои нечестивые святилища, отпустят наших рабов и нас самих сделают рабами. Детей наших отдадут на заклание Девяти порочным богам, а те, кто выживет, будут просить милостыню у хаджитов и аргониан. Бедные, бедные мои девочки…

- Вивек умер?! Но… Он же Бог?

- Видимо, и боги смертны. На наше горе.

Больше в тот вечер мать не сказала ничего. Ни с кем не разговаривала она и на следующий день, и на день после следующего. Мелед, Айаре и малышке Шей уже начало казаться, что мать замолчала навсегда, когда к ночи второго дня лицо Айд просветлело. Словно та долго думала над чем-то и наконец-то нашла решение, казавшееся ей правильным.

На следующее утро сестры проснулись под бодрый перезвон кастрюль на кухне: Айд, опрятно одетая, весело готовила какое-то грандиозное блюдо.

- Ну-ка девочки, кто поможет маме приготовить праздничный пирог? – Подмигнула женщина входящим на кухню дочерям. – Слуг я сегодня отпустила, решила устроить нам маленький семейный праздник, поэтому никого лишнего быть не должно. Вот и приходится все делать самой. Ну, помощнички, за работу?

Звонкий смех Айре и Шей, сразу же запустивших ручки в огромную миску с тестом, мгновенно развеял тяжелую атмосферу, стоявшую в доме все эти дни.

«За окном светит солнце, и птицы поют, мама делает пирог, сестрички смеются. Разве намного хуже стало после смерти Вивека? Ничегошеньки в этом мире не изменилось» - беззаботно думала Мелед, перемешивая начинку в тарелке.

- А пошли, соберем цветов? На стол букет поставим! – шепнула Шей на ухо Мелед, когда все было уже почти готово. – Сделаем маме с дядей сюрприз!

- Почему бы и нет. – Согласилась девочка после короткого раздумья. Сестры незаметно выскользнули из кухни на улицу, пока мать отвлеклась: все-таки сюрприз так сюрприз!

- Вот этот, а еще вот этот… и вон тот слева. Ну, нееет, не этот, этот некрасивый, я же говорю, справа! – Шей вытянула руки, с зажатым в них букетом подальше перед собой и окинула свое творение оценивающим взглядом. Кажется, работа близка к завершению, осталась пара штрихов. - А теперь кто быстрее до дома! – Крикнула Шей и бросилась бегом, не дожидаясь, пока сестра выскажет согласие.

Когда они ввалились в кухню, раскрасневшиеся и запыхавшиеся, Айре и вернувшийся домой дядя Ранарк уже уминали пирог за обе щеки. Матери не было.

- Идите скорее, вы многое пропускаете, очень вкусный пирог! – Пробубнил дядя с набитым ртом, завидев девочек.

За окном грянул первый раскат грома. Солнце скрылось.

- Где вы пропадали, я вас обыскалась, нигодницы! – Айд появилась в дверном проеме так внезапно, что все вздрогнули. – О Боги, Ай, Ранарк, я же ПРОСИЛА вас не садиться за стол, пока все не вернутся! Я вас просила!!

- Извини, просто пирог так вкусно пах, что мы не устояли… - опешил дядя. На лице Айд то появлялось, то исчезало какое-то загнанное выражение, взгляд быстро перебегал от предмета к предмету.

- Мель, Шей, живо за стол! Быстрее, быстрее! – как-то испуганно скомандовала она, засуетилась, в спешке роняя тарелки.

- Хорошо, мам, я только букет в воду поставлю…

- Я сказала ЖИВО! – последнее слово мать буквально выкрикнула, торопливо нарезая пирог дрожащим в руках ножом.

- Ладно, ладно, как ска….

Слова Мелед прервал пронзительный вскрик Шей. Девочка обернулась и остолбенела….

Двое за столом больше не ели. Голова Айре закинулась назад, рука безвольно свисала, глаза были широко раскрыты и смотрели в никуда. Вся она как-то осела на стуле, словно небрежно брошенный мешок муки. Дядя же беззвучно бился в припадке, хватаясь за горло и немо крича, и, наконец, затих, упал со стула, потянув за собой со стола скатерть. Чашки и стаканы повалились на пол, разливая воду.

- Ай, Ай, очнись, Ай, что с тобой?! – трясла Шей за плечо сестру, но та не двигалась. Вскоре, за плачем и всхлипыванием, слов девочки стало уже не разобрать.

- Я же говорила: ешьте быстрее… - Устало, но спокойно вздохнула мать. - Держите скорее пирог, не заставляйте меня волноваться.

- Мама… дядя и Айре… они же умерли… какой пирог?! Они умерли, мама!! – прошептала Мель с ужасом глядя на мать, как не в чем ни бывало протягивающую ей тарелку.

- Да, и мы трое последуем за ними. Уже последовали бы, если бы вы не убежали за цветами. Ешь. Ешь хотя бы ты, Шей, подай пример своей непослушной сестренке.

Зареванная девочка отшатнулась от протягиваемого куска как от отравы. Хотя, это она и была.

- Мама, ты сошла с ума! Ты убила их! Они же мертвы, ты что, не понимаешь?! – Мелед встала между Шей и Айд, закрывая сестренку собой. Мысли в ее голове обрушивались бесконечным водопадом, и, казалось, норовили вырваться, разорвав череп на куски.

- Как ты разговариваешь с матерью?! – Задохнулась Айд. – Я хотела, чтобы мы ушли все вместе, хорошим летним днем, за сытным ужином, со светлыми мыслями, а ты все портишь!

Внезапно женщина с неожиданной силой оттолкнула старшую дочь и схватила Шей за руку. Прежде, чем Мелед успела что-либо сделать, она уже воткнула кухонный нож в живот девочки.

- Видишь, как мучительно приходится умирать твоей сестренке? – Со слезами кричала мать, перехватывая в руке окровавленный тесак. – Если бы ты не встала между нами…

Но Мель уже не слушала. Подхватив на руки стонущую, но все еще живую Шей, она побежала прочь, не разбирая, куда. Стол, стулья, корзины, печь… Все как будто выросло в размерах, стало гигантскими монолитами, встающими на пути, мешающими двигаться, не дающими убежать. В упавшей скатерти, словно в болоте, вязли ноги, тело дяди виделось непреодолимым препятствием… Мелед казалось, что кухня одновременно и увеличилась в размерах и сжалась, становясь похожей на бесконечный, многомерный лабиринт. И в этом лабиринте за испуганной девочкой, с истекающей кровью малышкой на руках, гналось страшное чудовище, а та все плутала и плутала, не находя выхода.

- Мель, помоги, больно!

Неожиданно выход нашелся. Он оказался зияющей черной дырой, ведущей в небытие… Мелед буквально кубарем скатилась по длинной лестнице, чуть не выронив Шей, и только тогда поняла, что это никакое не небытие, а всего лишь подвал, в котором они с сестрами столько играли раньше. Теперь девочка была на своей территории и знала, что делать дальше. Но чудовище не отставало, оно гналось попятам, тепло дыша в затылок запахом крови.

- Мне больно, сестренка, больно!

Обогнуть корзины, вправо за урны, переступить через мешки, по темноте пролезть за лестницу… Не бежать больше, теперь надо красться тихо-тихо. Чудовище не видит в темноте, ему нужен свет, но ты-то знаешь, куда идти!

- Холодно, Мелед! Почему мама так сделала?

Большая корзина. Открыть крышку. Посадить ребенка туда.

- Сиди тихо. Не звука, иначе она убьет тебя. Потерпи немного.

Закрыть крышку. Отодвинуть урну, залезть в нишу от нескольких вытащенных камней. Задвинуть урну назад. Сделать все это тихо.

Но особенно тишины и не требовалось: Айд, сообразив, что никогда не найдет дочерей в кромешной тьме подвала, пошла за свечей.

Мелед скрючилась в своем убежище как могла. Но все равно девочке казалось, что даже в темноте ее согнутая в три погибели фигурка буквально сияет надписью: «я здесь, найди меня!». Совсем близко, в корзине тяжело дышала, постанывая, Шей. Две минуты, три… Мель казалось, что за это время болезненное дыхание сестры заполнило весь мир, вытеснив все другие звуки, и теперь-то чудовище обязательно их найдет. Но вдруг появился еще один звук. Мягкий шелест шагов.

- Мелед, Шей, выходите, иначе мама будет сердиться!

Шаги приближаются. Прекратились. Это чудовище остановилось, чтобы посветить свечей в темный угол. И возобновились опять. Мягкие, крадущиеся, убийственно спокойные.

- А ну-ка прекратите играть в прятки! Я уже немолода для этого.

На кусочке пола, который видела Мель, заиграл теплый, оранжевый свет. Чудовище было прямо перед ней, но не видело ее. Дыхание Шей прекратилось, видимо, сестренка тоже почувствовала близость опасности, и замерла. А чудовище все стояло и стояло, стояло, казалось, целую вечность… Мель зажмурилась и принялась считать, как делала, когда ей снился страшенный сон. Добравшись до двухсот, он медленно открыла глаза…. Темнота. И тишина. Чудовище, похожее на мать, ушло. Мелед с трудом перевела дыхание.

- Шей, ты слышишь меня, Шей? Она ушла!

Но сестра молчала. Простенькое и слабое заклинание света, и девочка увидела, что вокруг корзины, в которую она спрятала сестренку, скопилась небольшая черная лужица. Темная жидкость, видимо, вытекла через прутья…

«Что это может быть? Мы же держим там только зерно…»

Мель посветила в корзину: сестренка спала, свернувшись клубочком. Спала… Внезапно девочка поняла, почему больше не слышно дыхания Шей, и что это за черная жидкость на полу…

Так Мелед не кричала никогда в жизни. Раз за разом, картина за картиной проносились перед ее глазами: дядя, хватающийся за стол, запрокинутая голова Айре, окровавленная Шей, пирог на столе, мать с ножом, и снова дядя и снова мать и снова Шей. Каждое видение вызывало приступ невыносимой боли и отчаянья, выливавшийся в вопль, слезы заливали глаза, било в судорогах тело. Но самым болезненным было то, что только теперь девочка до конца осознала то, КЕМ на самом деле было чудовище с мягкими шагами и кровавым дыханием. Это не помещалось в голове, как не может море поместиться в графине для воды.

Дверь подвала хлопнула. Мель зажала рот руками и скорчилась в своем убежище. Безумно хотелось кричать дальше, хотя как-то вылить из себя этот переизбыток понимания и непонимания. Но нельзя. Иначе последуешь за дядей и сестрами.

Но мать не вошла. Видимо, хотела то ли собраться с силами, то ли подождать, когда дочь выйдет сама.

Мель тихо сидела в нише, не смея пошелохнуться, размять затекшие руки и ноги. Тело немело все больше и больше… Вскоре время и боль перестали иметь значение. Год, неделю, вечность или месяц сидеть так в темноте – какая разница? Значение имел только страх, который накатывал, словно прибой. Страх словно пропитывал воздух, делая тот вязкими густым.

Болезненную полудрему девочки прервали звуки голоса.

- Мель, я знаю, ты не понимаешь. Я объясню.

Голос, убаюкивавший ее в колыбели, голос, рассказывавший ей сказки. Голос убийцы.

- Пойми, доченька, я делаю это ради нашего же блага. Трибунала больше нет, доченька, больше некому защитить народ Морровинда! Больше некому защитить нас. Норды Скайрима готовятся напасть, так все говорят. Экспансия Империи продолжится… они захватят нашу родину, доченька! Мы долго были здесь хозяевами – теперь станут хозяевами они. У данмеров нет будущего… Нас закуют в кандалы и отправят работать на наши же эбонитовые шахты… Я сделала все это, чтобы уберечь свою семью, спасти нас всех от грядущих бед…. Я не хочу видеть своих дочерей в презренной нищете. Потому что я люблю вас, и не хочу, чтобы вы страдали… - Мать плакала.

Мель не слушала. Темнота перед ее глазами расступалась, сменяясь темнотой же, раздвигались занавесы реальностей, вселенная сузилась до размеров небольшого темного подвала в данмерском поместье. Тут было все: звезды в рассыпанной горстке соленого риса, планеты-овощи, уютно уткнувшиеся друг в друга на полке, было даже огромное светило – свеча в руках матери. И всей этой вселенной владел сейчас Шигорат. Что делает Мель? Не важно. Важен результат. Хочется света. Усталость от темноты навалилась на грудь, как гиря.

- Да пойми ты, наконец, что нас ждет! Наших девушек отдадут в имперские форты казарменными шлюхами! Или ты хочешь этого, а?! Хочешь ублажать солдат и идти поздно ночью, на несгибающихся ногах, в полуразвалившуюся лачугу, которая станет твоим домом?! Ты этого хочешь?!

- Я хочу жить.

Тяжелый удар серебряного подсвечника обрушился на голову женщины. Та отпрянула, схватившись за рассеченный лоб, уронив свечу на кучу тряпья.

Через час, прибежавшие на зарево хозяева ближайших поместий, увидели старшую дочь Айд Шелес, стоящую перед пылающим домом.

Огненный цветок жадно простирал свои светящиеся лепестки к ночному небу, разбрасывая вокруг искры-пыльцу. Незабываемое зрелище.

Мелед прислушалась: только гудение пламени и треск рушащихся балок. Мать больше не колотит в запертую дверь подвала. Хорошо.

«Достойный погребальный костер будущему Морровиндского народа»

На вопрос взволнованных соседей о том, что случилось, она, смеясь и плача, отвечала:

- Вивек умер!

 

****

 

«За эти дни я видел столько боли и слез, что, казалось, ничего хорошего быть уже просто не может. Но сегодня утром, идя по пустынному Альдруну, и глядя на чистое небо, я вдруг вспомнил, что оно теперь всегда будет таким! Не будет больше моровых бурь, только чистое-чистое небо.

На пороге чьего-то дома стояла парочка, держась за руки, и так же любуясь рассветом. Их лица были спокойны и светлы. И в их глазах была… надежда»

[Иннельда]

№3

 

Колесо судьбы

 

В роскошном высоком шатре Нереварина еще горели свечи. Поэтому дежурный по лагерю решился заглянуть внутрь. Нереварин сидел за столом, заваленным кипами карт и донесений. Услышав шуршание у входа в шатер, он поднял от бумаг суровое, чуть утомленное лицо.

- Простите, мой лорд… Прибыл гонец из Альдруна. Впустить?

- Впусти.

Вошел гонец, худенький молодой данмер с горящим от восхищения взором, – как же! он стоит перед самим Нереварином! Он тут же бухнулся на одно колено и выпалил:

- Мой лорд! Отряды противника отступают к Красной Горе. Каковы будут ваши приказания?

Нереварин поморщился. Ординаторы, видимо, решили укрыться в бывшем логове Дагот Ура, благополучно очищенном от прежних обитателей его же, Нереварина, силами… Ну, не совсем его, конечно. Знал бы – в жизни не стал бы отдавать приказ на зачистку Красной Горы. Пусть бы эти упрямцы сами мучались с моровыми монстрами.

- Ну их, - наконец сказал он после пары минут размышления. – Не преследуйте. Деваться им там особо некуда. Остальная часть острова уже у нас в руках, если не считать отдельных небольших участков, стало быть, помощи им ждать не приходится. Провизии и воды под Красной Горой нет. Им придется либо умереть от голода и жажды, либо пойти с нами на переговоры.

«Либо, - подумал он про себя, - в Красной Горе заведется новый Дагот Ур, из числа ординаторов. Хотя вряд ли, конечно, ведь Сердца Лорхана там больше нет».

- Вас понял, мой лорд! – гонец встал и вышел из шатра, повинуясь небрежному взмаху руки Нереварина. Дежурный последовал за ним.

 

Как только полотно, закрывающее вход в шатер, опустилось, Дирдин Прыг-Скок облегченно вздохнул и снова положил голову на ворох бумаг. Как же все это ему надоело! Строить из себя того, кем не являешься – ужасная мука. Для всех он был Нереварином, великим героем, победителем Дагот Ура, а теперь еще – чуть ли не единственным правителем Вварденфелла, а то и всего Морровинда. Но для самого себя он оставался Дирдином Прыг-Скоком, легкомысленным маленьким босмером с материка.

 

Он родился в Сиродииле, действительно - от неизвестных родителей. По крайней мере воспитателям приюта, на порог которого был подкинут истошно орущий младенец, родители оного не пожелали представиться. Его знаком рождения был Вор, позволяющий ловко карабкаться на деревья при виде опасности, быстро делать ноги от таковой и удачно избегать наказания в случае поимки. Впрочем, как довольно быстро выяснилось, силы знака хватало не на все и не всегда… В приюте босмер получил имя – Дирдин. А немного погодя и прозвище – Прыг-Скок, данное за подвижность, ловкость и склонность к акробатическим трюкам. Приют официально финансировался каким-то ноблем, но на самом деле принадлежал Гильдии Воров, которая выращивала себе таким образом новую смену. Как только малыши немного подрастали, их отправляли на улицы отрабатывать пропитание и кров. Некоторые становился профессиональными нищими, целыми днями сидя на мостовой или бродя по улицам, а добросердечные прохожие кидали им мелкие монетки, брезгливо взирая на искусно изодранную в лохмотья одежду, тщательно вымазанные грязью физиономии, умело взбитые колтуны в волосах и мастерски наведенные с помощью рыбной чешуи и мучного клея струпья и шрамы. Другие становились ловкими карманниками, срезая кошельки на рынках и в уличной толчее. А третьи, вот как Прыг-Скок, делались бродячими акробатами и показывали всякие номера на потеху толпе. Для нищенства Дирдину не хватало терпения, для карманничества – криминальных талантов. Поэтому приютское начальство с легким сердцем отпустило его в вольное плавание, едва ему удалось выплатить полагающуюся сумму. И Дирдин остался совершенно один в таком большом и опасном мире. Несколько лет он путешествовал по Сиродиилу, показывая свои фокусы и номера там и сям и кое-как зарабатывая на еду и ночевки в грязных, кишащих клопами дешевых гостиницах и постоялых дворах. Летом предпочитал в целях экономии ночевать на чужих сеновалах или на деревьях, соорудив в ветвях подобие постели. Зимой старался крутиться в городах, где было больше возможности подзаработать. Брался за мелкие поручения, вроде доставки писем и посылок. В целом, ему нравилась такая жизнь, несмотря на всякие досадные мелочи. Но так не могло продолжаться вечно. И однажды колесо судьбы настигло и его.

Очередное поручение – доставка надежно запертой шкатулки – привело его в портовый район Имперского города, где обитали нищие, воры, контрабандисты, пираты и дешевые шлюхи. Как на зло, именно в этот вечер городская стража решила провести чистку района, Дирдина схватили вместе с парой десятков гораздо более подозрительных типов и посадили за решетку, совершенно не желая слушать его жалобные вопли и невнятные объяснения. Спустя пару дней к камере, в которой он сидел, подошли два довольно нетрезвых стражника и уставились на него через стальные прутья.

- Этот, - убежденно сказал один.

- Ну-ка, дай сюда, - сказал другой, отобрал у напарника какую-то смятую бумажку и попытался вглядеться в нее откровенно косящими глазами. – Не, не этот. Тут написано «9». Это вон та камера, - и он махнул в направлении камеры под номером девятым.

В камере «9» сидел мрачный и молчаливый, покрытый шрамами данмер с лицом профессионального убийцы. Дирдин не хотел бы встретиться с таким ночью на темной улице. Да и днем предпочел бы держаться подальше.

- Нее! – возразил первый стражник, забрал бумажку обратно, перевернул ее вверх ногами и торжественно заявил:– Тут написано «6»! Значит, этот!

Второй стражник пожал плечами, почесал затылок, сдвинув на лоб шлем, подумал, потом снял с пояса внушительную связку ключей и принялся открывать замок камеры Дирдина, бормоча что-то вроде «Да какая, к дреморе, разница?..» и ругаясь на непослушный ключ, никак не желавший попадать в скважину.

Трясущегося и потерявшего от страха дар речи полуобморочного босмера, возомнившего, что его ведут на казнь, выволокли сначала из камеры, а затем с тюремного двора, погрузили на корабль с компанией каторжников и отправили на далекий и загадочный остров Вварденфелл.

 

На Вварденфелле Дирдина сразу взяли в оборот. Оказалось, что теперь он, по приказу императора, должен работать на организацию Клинков. Кай Косадес, назначенный Дирдину в начальники, окинул его оценивающим и откровенно презрительным взглядом, явно усомнился в возможности этого малорослика выполнить возложенную на него великую миссию, но при этом решительно пресек вежливые возражения. Приказ императора – и точка. Дирдин вздохнул про себя и решил, что, возможно, это лучше, чем остаться гнить в тюрьме или и правда отправиться на виселицу.

Потом было много всякого. И частенько, влипая в очередное судьбоносное событие, Дирдин вспоминал того данмера из девятой камеры, с тоской думая о том, что все эти приключения наверняка предназначались именно ему и что он наверняка справился бы с ними куда лучше.

 

Например, история с Дагот Уром. Увидев на пороге своей пещеры маленького, взлохмаченного и перепуганного босмера, с которого как раз совершенно некстати слетело заклинание невидимости, он упер когтистые руки в бока и принялся громко, заливисто хохотать. Успокоился далеко не сразу и, все еще похрюкивая от сдерживаемого смеха, сказал:

- Так это, значит, ты получил в Илуниби мое письмо? Ну извини, извини. Обознался.

Затем гроза Вварденфелла с интересом, скрестив на груди руки, наблюдал, как Дирдин пытается покончить с Сердцем. Куда подевалась вся ловкость? В эти минуты Дирдин не только не смог бы выполнить какой-нибудь акробатический трюк, но и едва держал в руках инструменты Кагренака, судорожно пытаясь вспомнить инструкции Вивека: сначала стукнуть Разделителем, а потом Разрубателем. Или наоборот?.. Пот заливал ему глаза, Призрачный Страж – явно изготовленный не для босмера – норовил соскользнуть с руки и нырнуть в булькающую внизу лаву… Наконец Дирдин принял решение и осторожно тюкнул Сердце молотом. Только начавшееся землетрясение спасло его от Дагот Ура, наконец оценившего исходящую от шута-недоростка опасность. Дирдин и сам не очень помнил, как ему удалось выбраться из-под Красной Горы. В воспоминаниях смутно маячила Азура (в которую, сказать по правде, он не особо верил, как не особо верил и в Девятерых), говорившая какие-то красивые и величественные слова. Но Дирдин не поручился бы, что это ему не привиделось.

Потом были глухие рыдания во дворце Вивека и очередные попытки рассказать о том, что все это одна большая ошибка, и что совсем не он должен называться Нереварином, и что никакого своего героического прошлого в роли Лорда Неревара он не помнит и весьма сомневается, что таковое было, и что зато он прекрасно помнит посещение Пещеры Воплощения и встреченных там несостоявшихся Нереваринов в количестве шести штук, и что вообще на его месте должен быть тот неприятного вида данмер из девятой камеры… Но Вивек, выслушав его, только досадливо махнул рукой. «Какая разница? - фыркнул он, сам не ведая, что повторяет фразу, сказанную пьяным стражником тюрьмы Имперского города. – Тебе удалось выполнить Пророчества, значит, ты теперь Нереварин, хочешь ты этого или нет. Если бы все это сделал другой, то другой стал бы Нереварином. Все просто».

 

А история с Альмалексией? Пожалуй, это было гораздо хуже, чем Красная Гора. Дирдину потребовались все его акробатические способности (которые, к счастью, на сей раз не заглушились страхом, а, напротив, были им стократно усилены), чтобы избежать удара легендарным Огнем Надежды. Неизвестно, о какой надежде думал тот, кто дал мечу такое имя, но у Дирдина вся надежда была на быстрые ноги и какое-нибудь чудо. Он прыгал через обломки труб и обрывки тросов, бегал чуть ли не по стенам и без зазрения совести прятался за мертвое тело Сота Сила, в результате чего оно, и без того пребывавшее в весьма плачевном состоянии, лишилось еще нескольких частей, потому что разгневанная и безумная Альмалексия не сдерживала ударов. Чудо, на которое Дирдин в глубине души надеялся, наконец случилось: Альмалексия поскользнулась на небольшой лужице машинного масла, проехала по гладкому полу и с разгону напоролась на кусок какой-то металлической трубки, торчащей из останков Сота Сила. Мучилась она всего несколько мгновений, а потом Дирдин получил еще одну возможность убедиться, что боги Трибунала все-таки смертны. С точки зрения ироничной тетки-судьбы, смерть Альмалексии наверняка была на удивление справедливой.

 

С Вивеком, к счастью, удалось уладить дела мирно. Уставший от забот последних лет и растерявший львиную долю своего могущества бог сам вышел к толпе, собравшейся у подножия дворца, во всеуслышанье провозгласил Дирдина Нереварином, надеждой и опорой Морровинда, достойной заменой Трибуналу, а заодно объявил о своем желании удалиться от мира и провести остаток дней в покое, предаваясь размышлениям и литературному труду. После чего эффектно растворился в воздухе. Одни поговаривали, что он поселился в маленькой хижине на одном из многочисленных островков, окружающих Вварденфелл, и слагает там поэмы о последних днях Трибунала и победе над Дагот Уром. Другие – что он нашел лазейку в какой-то иной, лучший, мир, где воссоединился со своими друзьями и соратниками – мудрым Сота Силом и всеблагой Альмалексие. А третьи – что он удалился туда же, куда в свое время удалились двемеры.

Дирдин не знал, куда делся Вивек. Единственное, что он знал, - это что на его, Дирдина, голову свалилось множество хлопот, связанных с наведением и поддержанием порядка в Морровинде, на обитателей которого исчезновение Трибунала произвело весьма угнетающее впечатление. Так, ординаторы внезапно отказались подчиниться «какому-то чужеземцу, выскочке с материка, имперскому наемнику, и ладно бы еще данмеру, а то ведь, смешно сказать, босмеру, этому ничтожеству, которого из-под стола-то не видать» и дружным строем покинули Вивек. Спустя всего неделю до Дирдина дошли слухи, что они соединились возле Альдруна с другими недовольными, скупили горы оружия и доспехов у контрабандистов и имперских купцов, пригнали в Альдрун множество обозов с продовольствием, а теперь укрепляют город и вообще активно готовятся к боевым действиям. Телвани, которые и Трибунал-то никогда особо не уважали, теперь совсем распоясались, активно гоняли чужеземцев, захватывали в рабство свободных хаджитов и аргониан и грабили имперские поселения. Эшлендеры, с таким трудом объединенные его, Дирдина, усилиями, требовали обращения либо уничтожения последователей Трибунала. Храм Трибунала в ответ требовал защиты от посягательств, а сам втайне помогал засевшим в Альдруне ординаторам. Хаджиты и аргониане возмущались варварскими обычаями данмеров и требовали дать им корабли, чтобы они могли вернуться на историческую родину – в Эльсвейр и Аргонию соответственно. Имперцы грозились нажаловаться императору, который, конечно же, пришлет войска и отомстит за обиды своих подданных. Имперские легионы же засели в фортах, молчали, посторонних не впускали и явно выжидали. Дирдин не сомневался, что выжидать им осталось недолго.

Словом, все чего-то хотели от Дирдина, а он, маленький босмер-акробат, был не в состоянии дать им требуемое. Колесо судьбы крутилось уже с такой скоростью, что соваться между спицами было равносильно самоубийству. И Дирдин выбрал самое простое – плыть по течению. Возвращаться к старым данмерским традициям вроде рабовладения и полной изоляции от внешнего мира он не собирался, «ибо времена теперь иные, надо жить с ними в ногу», о чем и сообщил народу Вварденфелла. В результате лишился одних вероятных союзников и приобрел других. Как-то сама собой вокруг него сформировалась армия последователей, в которую входили эшлендеры, Дом Хлаалу и кое-кто из чужеземцев. Дом Редоран частью тоже примкнул к его воинству, частью перешел на стороны ординаторов и Храма. Телвани, как обычно, плевали на всех и занимались своими темными делишками. Большинство чужеземцев перебрались в Балмору и Сейда Нин и ожидали либо кораблей, либо имперского вторжения. Империи, однако, было немного не до Морровинда.

Постепенно удалось более-менее прибрать остров к рукам. Остатки войск противника стремительно отступали к Красной Горе и, казалось, скоро все уляжется. Однако Дирдин предчувствовал, что это далеко не конец его мучений.

 

«Неужели теперь так и придется до конца жизни – возможно, недолгой – строить из себя великого героя и управлять судьбами целой страны?» - от этой мысли Дирдин тихонько застонал.

Занимался рассвет, сидеть над бумагами дальше смысла не было, тем более что строчки скакали и расплывались перед утомленными глазами. Дирдин задул свечи и перебрался на покрытое шкурами и дорогой тканью ложе. Надо что-то срочно придумать.

Проснувшись спустя всего пару часов, он уже знал, что делать. Ему приснилась старая история, приключившаяся с ним в самом начале его пребывания на Вварденфелле. Тогда скамп занес его в прибрежную деревушку Хла Оуд, а там – в «Пункт Толстой Ноги», который оказался прибежищем контрабандистов. «Действительно, контрабандисты должны процветать в нынешние времена, - думал Дирдин, торопливо натягивая сапоги. – Вряд ли они упустят возможность заработать, перевозя беженцев на материк и товары повстанцам с материка». Он выглянул из шатра и отдал приказ не беспокоить его, даже если обе луны вдруг решат упасть с неба. Затем собрал в мешок все самое необходимое, прихватил побольше золота и драгоценных камней, надел кольцо Невидимости, осторожно разрезал ножом ткань с задней стороны шатра и выбрался наружу.

В лагере творилась обычная утренняя суета. Кто-то торопился занять очередь перед походной кухней, кто-то точил меч или начищал доспехи, какой-то командир уже муштровал нерадивых солдат, рычали прирученные никс-гончие, сцепившись из-за брошенной им поваром кости… Словом, до Нереварина сейчас совершенно точно никому не было дела.

Дирдин незаметно выбрался из лагеря и пустился бежать.

 

В Хла Оуде у покосившейся пристани действительно покачивалось несколько утлых суденышек. Два из них были уже загружены и вот-вот должны были отплыть. На берегу возбужденно, хотя и в полголоса, переговаривались отплывающие.

Дирдин пробрался сквозь небольшую толпу к дверям «Пункта Толстой Ноги» и перешагнул порог. Да, дело тут явно было поставлено на широкую ногу. У противоположной стены комнаты стоял покосившийся стол, за столом сидели два данмера. Один деловито пересчитывал лежащие перед ним кучкой монеты и складывал их в мешочки, другой что-то писал на помятом листе пергамента. Перед столом переминались с ноги на ногу два хаджита и семейство имперцев.

- Шестьсот дрейков, все верно, - произнес тот, что считал монеты.

Второй кивнул, оторвал от своего листка исписанный кусочек, капнул на него воском со стоявшей рядом свечи и припечатал воск увесистым перстнем, после чего протянул этот кусочек одному из хаджитов:

- Вот твой билет. Отправление через два часа.

Хаджит рассыпался в благодарностях, схватил заветный «билет» и радостно выскочил за дверь.

«Шестьсот дрейков! Ничего себе! – мысленно присвистнул Дирдин, пристраиваясь в конец очереди. – Да они тут озолотятся все, еще и внукам хватит». Но выбирать не приходилось, да и с деньгами у героя всея Морровинда проблем не было.

Когда очередь дошла до него, он дрожащей рукой отвязал от пояса мешочек с монетами и положил на стол перед данмерами. Дрожал он потому, что судьба – вещь непредсказуемая. А ну как она пожелает оставить его на острове? Например, кто-нибудь узнает его в лицо и завопит во весь голос: «Гляньте-ка! Да это ж Нереварин!» Или явится разгневанная Азура и потребует объяснений, почему он решил бросить ее народ на пороге столь драматических событий. Или эти контрабандисты что-то имеют против босмеров. Да мало ли.

- Шестьсот дрейков, все верно, - зевнув, произнес контрабандист, а второй протянул Дирдину кривой кусочек пергамента с печатью.

 

Глядя на удаляющийся берег Вварденфелла, Дирдин, маленький босмер, которому волей судьбы пришлось вляпаться во множество неприятных историй и которому, несмотря ни на что, удалось выбраться из них живым и невредимым, был счастлив, как никогда раньше. Он возвращался к настоящему себе – беспечному акробату по прозвищу Прыг-Скок, показывающему фокусы восторженно визжащей детворе, ночующему на сеновалах, живущему впроголодь… Точнее, теперь-то он не будет жить впроголодь, ведь у него в мешке – целое состояние. Лишь бы непоседливая судьба снова не задумала втянуть его в какое-нибудь сомнительное приключение!..

[Иннельда]

№4

 

Длань Храма

 

- Приветствую вас, господа.

Золотое солнце медленно всходило над шпилями Моурнхолда; город, только-только очнувшийся от ночной спячки, начинал потихоньку приходить в себя. Уже выстроились первые утренние очереди у крупных магазинов; на окраинах города пастухи повели своих гуаров на пастбища; мальчишка-разносчик из темных эльфов тащил свежие номера газеты "Общественный Языкъ" зажиточным гражданам, которые могли позволить себе доставку прессы прямо к дому... Словом, град Альмалексии наполнялся жизнью.

Однако, кое-где бурная деятельность меров и людей не затихала и по ночам. Как правило, такими местами были трактиры для путешественников, публичные дома и какое-нибудь (каждый день новое) поместье в Годсриче, в котором проводился бал для знатных особ. Даже сейчас, в это смутное для Морроувинда время, люди успевали отдыхать и прожигать жизнь, посвящая большую часть периода своего бодрствования безделью. Правда, несмотря на сложное военно-политическое положение, банды все равно опасались совершать свои черные дела в Верхнем Городе - карающая длань Храма Трибунала в лице Высших Ординаторов всегда следила за соблюдением законов хотя бы в центральной части Моурнхолда, где находились Часовня Альмалексии и королевский дворец, сейчас пустующий - будучи в составе морроувиндской миссии в Киродииле, Хлаалу Хелсет находился в отъезде.

- Мы собрались здесь, чтобы решить чрезвычайно важный для безопасности нашего государства вопрос.

Случайные прохожие, неизвестно что делающие в темное время суток возле Храма, сегодня ночью могли наблюдать странную картину - возле часовни стояли ординаторы из Вивека. Первая гипотеза, возникающая у простых жителей города при виде этого зрелища - приехало какое-то важное религиозное лицо с Вварденфелла. Однако, горожане не могли даже представить себе, сколько представителей верхушки морроувиндской церкви собралось сейчас внутри часовни.

- Нереварин, - сказал Толер Сариони, оглядывая присутствующих.

В комнате, служившей залом заседаний для храмовников, собралось не так много народу. Через стол на архканона из Вивека смотрел его моурнхолдский коллега; по правую руку от Сариони сидел Федрис Хлер; слева же, медленно посапывая и изредка откашливаясь, сидел архординатор Берель Сала.

- Но, прежде чем мы приступим к основной теме нашего заседания, позвольте ознакомить вас с парой обязательно заинтересующих вас документов. Для начала, посмотрите на это письмо - оно пришло сегодня из Холамаяна.

Сариони взял один из пергаментных свитков, которые кто-то незадолго до этого заботливо положил на стол, и принялся читать вслух.

- "Архканону Вивека Толеру Сариони лично в руки.

Сегодня, двадцать второго числа месяца Мороза четыреста двадцать восьмого года Третьей Эпохи, в шесть часов пополудни произошло событие, которое можно считать концом для Храма Трибунала. Во время своего еженедельного паломничества в храм Азуры умер живущий бог Вивек."

- Что?! - рявкнул Федрис Хлер.

- Что он делал в Холамаяне?! - с ужасом в глазах спросил архканон Альмалексии.

- МОЛЧАТЬ! - сверкнул глазами Сариони. - "Вивек, которого вы отправляли к нам, чтобы отстранить от дел храма, в последние дни жизни заметно зачах и, похоже, заболел банальной атаксией. К сожалению, наши зелья лечения по неизвестным причинам не действовали на живого бога, и с каждым часом ему становилось все хуже и хуже".

- Атаксия? Вивек? Вы шутите, верно?

- Архканон Сариони, как правило, не склонен шутить, - хмыкнул Берел Сала. - Это письмо пришло к нам вчера поздно вечером, и гонец, телепортировавшийся в Холамаян, подтвердил эти сведения.

- Но... отстранить Вивека от Храма? Почему?

- Нереварин.

Последнюю фразу Толер Сариони произнес с заметной злостью.

- Но... А Воплощенный-то вам что сделал?

- Он? Он воплотился. По моему мнению, этого достаточно, чтобы отправить его в жерло Красной Горы.

Архканон Вивека медленно поднялся с места и подошел к окну. Некоторое время он рассматривал пейзаж за окном; остальные в это время молчали. Наконец, Сариони повернулся и заговорил, обращаясь в первую очередь к архканону Моурнхолда.

- С самого момента появления Нереварина Возрожденного на политической арене нашего государства я и мой верный друг Берел Сала - архординатор с улыбкой кивнул головой - внимательно следили за ним. Он лоялен Империи - это было ясно с самого начала, как только стало известно, что он является Клинком. Он демонстрирует явную привязанность к имперскому Культу - помните, наши шпионы докладывали, что он обращался к жрецам Девяти за снаряжением для своих походов? Сопоставление этих и еще нескольких фактов заставили меня сделать пренеприятнейший вывод...

- Ну... - неопределенно сказал Федрис Хлер.

- Все действия Нереварина, включая убийство Дагот Ура, были скоординированы заранее - как часть большого плана по отстранению Храма Трибунала от управления страной.

- КАК?! Сариони... - Хлер вскочил со стула, буквально подлетел к архканону Вивека и стал трясти его за плечи. - Ты хоть представляешь, что ты говоришь?!

- Да, представляю! - рявкнул патриарх, отталкивая архординатора Моурнхолда. - Помните, что всегда нам говорил Вивек?! "Пока в Морроувинде достаточно верных данмеров, которые веруют в силу Трибунала, Призрачный Предел будет стоять." Неужели вы не понимаете?! Со смертью Дагота Ура необходимость в стене отпала - следовательно, городские жители, прославляющие Нереварина, попросту забудут о своей прежней вере в Вивека - и, следовательно, Храм Трибунала просто теряет свою значимость!

- Но...

- Никаких "но"! Все уже решено.

Сариони остановился и некоторое время оглядывал присутствующих. Затем он продолжил:

- Это мы отравили Вивека.

- ВЫ?! - рявкнул Федрис Хлер, оглядываясь - видимо, ища помощи у своего непосредственного начальника. Однако архканон Моурнхолда слушал Сариони и молча кивал.

- Нет, нет, не может быть...

- Может, Хлер! Я решил, что веру в Вивека можно поддержать - но уже как веру в мертвого бога-мученика! Ты ведь не глухой, так? Ты слышал, откуда пришло письмо? Из Холамаяна! Из Храма Нереварина! Следовательно, нам ничто не мешает объявить народу, что это жрецы Воплощенного убили Вивека!

- Не позволю! - молвил Хлер, вынимая булаву. - Вы черните имя народного героя в своих целях!

- У нас, в отличие от тебя, который беспрекословно подчинился засланной имперцами шавке, есть кое-какие мозги! Мы не позволим Империи взять над собой контроль! Поэтому...

- Нет!

Все произошло в доли секунды. Булава, занесенная над архканоном... И арбалетная стрела, поразившая ее носителя.

- Благодарю, Берел, - сухо сказал Сариони, пиная труп архординатора Альмалексии и возвращаясь на свое место за столом. - Итак, я собрал вас здесь, чтобы огласить свое решение.

"В целях внутренней государственной безопасности восточного королевства Ресдайн Храм Трибунала берет под заключение лицо, именующее себя Нереваром Возрожденным и Убийцей Дагот Ура, снимает с него все звания и ссылает его в Акавир".

- Подписываю, Толер Сариони.

- Подписываю, Берел Сала.

Тишина. Один печальный вздох.

- Подписываю, Гавас Дрин.

[Иннельда]

№5

 

Буря над Ввандерфеллом

 

Молния с тихим шипением вонзилась в полосу прибоя, прямо в набегающий пенный гребень, который разбился о камни у моих ног. Последовавший за ней титанический раскат грома пополам расколол пылающее новыми зарницами небо.

Над Ввандерфеллом бушевала буря, смывая кровь, грязь и пепел потоками ледяного проливного дождя, гася неистовый огонь пожарищ, пылающий на руинах некогда великолепных белокаменных городов.

Сегодняшней грозовой ночью жестокий король, мой верный чемпион и палладин, покинул этот свет. И небо достойно проводило его душу в самые глубины Обливиона, где и осталось только самое место для тирана и убийцы, чьи руки уже даже не по локоть в крови бывших соратников по оружию, бывших друзей и любимых… И, увы, не только их…

Раскат грома заставил меня вздрогнуть и повести сведенными от ледяной воды плечами. Где я ошиблась? Что сделала не так?..

Пальцы с хрустом сжали маленький и бесполезный теперь предмет, с которого и началось мое Пророчество, и закончилось тоже. Вместе с эрой жестокого короля-воина. Круг разорвался, и его не сомкнуть. Все свершилось, но совсем иначе, чем я предполагала изначально.

Да, я победила, но какой ценой? Ради чего? Ради призрачного счастья бесплотной тенью могущества и мести скитаться среди бесчисленных развалин, в которые превратились некогда цветущие и богатые города Морровинда?

Грустная улыбка кривит мои губы: да, я показала, как может быть могущественна разгневанная богиня. Но не осталось более никого, кто мог бы оценить эту мощь и силу…

Мой Храм пуст, среди его колонн гуляет ветер, а алтарь заброшен и покрыт все тем же проклятым пеплом…

Когда король-воин вспомнил, кто он такой и принял вторично мой дар, возрождая свою память и пылая праведным гневом на нечестивых предателей и лже-богов, я возрадовалась, ибо Пророчество начало сбываться.

Когда он очистил мой мир от скверны корпрусной проказы, умертвив чудовище Красной горы, когда-то бывшее его самым верным и любящим другом, и впервые небо над Морровиндом засияло чистой незамутненной пеплом лазурью, я ликовала – мой верный палладин шел по правильному пути.

Глядя на то, как тонут развалины Механического города, этого нелепого и жестокого порождения воспаленного мозга сумасшедшего ученого, я, признаюсь, испытала легкое разочарование, ибо, увы, кровь лже-бога не обагрила сияющий неугасимым пламенем меч Возмездия… Его успели убить до прихода моего верного рыцаря. Но то, что он мертв, и дело всей его жизни рушится в прах буквально на моих глазах, немного успокоило меня…

Когда мой король-воин покарал свою неверную и жестокую супругу, играющую в сияющее божество милосердия и созидания, я чувствовала, как радость переполняет каждую частицу моей души. Я вершила свое возмездие его руками. Мой инструмент праведного гнева на тех, кто посмел покуситься на власть могущественного лорда-Даэдра, Истинного и древнейшего бога, не знал ни устали, ни пощады. Его эмоции тесно переплетались с моими, мое нетерпение и желание отомстить подстегивало его, словно плеть…

Пророчество вершилось, все шло на удивление прекрасно и гладко…

Поэт, которого мой воин покарал последним, даже не сопротивлялся. Только сказал ему что-то перед смертью… Но я, опьяненная своим триумфом, полной победой, не придала досадному небольшому эпизоду, какой-то паре пустых фраз никакого значения…

И в этом была моя роковая ошибка. Я и не заметила, как мой великолепный воин, мой совершенный инструмент возмездия вдруг сломался. Что-то покинуло его. Тот душевный свет ли, что изначально жил в нем, несмотря на подавившую его мою волю… Или же разум его оказался слишком слаб, чтобы вынести тяжесть последствий свершения предназначения? Я не знаю…

Знаю лишь одно - король-воин внезапно сошел с ума. Но не тихо, как обычные слабые люди, нет - это помешательство превратило его в буйного, злобного и жестокого зверя… Зверя, одержимого жаждой крови. Зверя, что нес очищение этой многострадальной земле своим сияющим мечом и огнем…

За ним тянулся след пожарищ и пепелищ, вода в реках и заливах стала красна от крови, и сладкий запах тлена напополам с удушающим смрадом гари затянул небо привычной багровой пеленой… Голые камни развалин некогда прекрасных зданий покрылись бурым налетом пыли и сажи. По пустынным улицам гулял ветер, распевая свою погребальную песнь тонким пронзительным голосом…

Он не пощадил никого - ни гордых северных варваров, ни хитрых имперцев, ни ловких хаджитов, ни мудрых аргониан, ни того многострадального народа, что веками жил на этой неприветливой и суровой земле… Ни стариков, ни женщин, ни детей…

Когда население Морровинда было полностью вырезано сияющим Истинным Пламенем, безумный король-воин уничтожил и остатки моих слуг, скрывшихся от его гнева в наших Храмах…

А потом он пришел ко мне…

Криво усмехаясь и глядя прямо в мои глаза нечеловеческими очами раненого, безумного, бешеного зверя, он спросил, довольна ли Богиня выполнением своей воли?

Я только молчала, ибо горе и боль сомкнули мои уста: в ушах еще не стихли стоны и вопли умирающих жрецов и даэдр, крики невинных жертв безумия, охватившего воплощение моего правосудия…

Он спросил меня вновь и занес надо мной свой меч…

Я продолжала молчать, глядя прямо перед собой невидящим взором: я не хотела смотреть в глаза тому монстру, которого создала сама. Я отреклась от него. И он это понял.

С диким криком ярости он кинулся на меня, замахнувшись пламенеющим лезвием…

… Я убила его. Просто лишила жизни. Так же легко, как и вдохнула когда-то душу великого короля и воина в это тело. Я создала его, свое несовершенное орудие мести. Я и сломала его. Он больше не нужен здесь. Не нужен этому миру. Миру, который он уничтожил.

… Кольцо, которое я сняла с его руки, и отшвырнула за ненадобностью в песок, сиротливо покатилось по камушкам и, тускло сияя, остановилось у самой кромки прибоя.

…Вдали громыхнул гром – ветер тащил с моря низкие облака и рвал края моего платья, обдавая миллионом соленых брызг, словно море плакало… Плакало по нему?...

Надо же! Оказывается, Великий лорд-даэдра тоже не разучился плакать? Хотя… Ведь я всего лишь женщина. Уставшая от долгой, бесконечно долгой и одинокой жизни Великой Богини…

…И я подобрала кольцо, села возле мертвого тела на камень и подставила лицо хлынувшим с неба потокам ледяной очищающей воды. Дождь смоет скверну с этой земли…

… Нет, я не уничтожу это кольцо. Предсказание сбылось, это так… Мертвых не вернуть назад… Но когда-нибудь, в этом мире, очищенном огнем моей ярости и омытом священными небесными потоками шторма, возродится новая жизнь… Наступит новая эра забытых богов, и в Храме произнесут новое Пророчество, которое наконец принесет мир и покой на мою многострадальную землю…

И тогда это кольцо я вручу достойному Новой эры…

…Как было уже в этом мире не раз, и будет продолжаться бесконечно…

[Иннельда]

18 июля, 23:00 по Москве. Закрываю тему и приглашаю всех принять участие в голосовании.